Белькампо - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Белькампо
• Издательство: Радуга
• Жанр: Проза
• Год: 1987

Книга знакомит с лучшими новеллами нидерландского прозаика старшего поколения, написанными в разные годы. Многокрасочная творческая палитра — то реалистическая, то гротескно-сатирическая, пронизанная элементами фантастики — позволяет автору раскрыть глубины человеческой психологии, воссоздать широкую картину жизни.

---

От возбуждения Маартье раскраснелась, она знала, что ее сообщение обрадует нас и обнадежит.

— Да, вот еще что: я спросила ее, почему она обратилась к нам, ведь вещи сами все умеют. Тогда она задумалась и только гладила мою руку, как будто собиралась сделать очень трудное признание, а потом сказала: «Мы способны вырабатывать огромное количество энергии и делать еще многое другое, как нам положено, но мы не умеем самостоятельно творчески мыслить. Ты в этом сама могла убедиться на празднике».

Конечно же, ни о каком сновидении здесь не могло быть и речи. Маартье отличалась сообразительностью, но придумать такое, пусть даже во сне, показалось нам совсем невероятным.

Итак, завтра ожидается гостья — Мимиенпоп.

Даже визит члена королевской фамилии не вызвал бы у нас большего желания вылизать все до блеска. Тщательнейшим образом мы выдули все до пылинки в комнатах, сохранив лишь детские пылевые гравюры и барельефы. Маартье разгладила свою постельку, и втроем они нарисовали на ней нарядное покрывало, совсем позабыв, что эту-то ночь Маартье должна здесь спать. Себе мы тоже устроили банный день и «вымылись», удаляя грязь с тела «катышковым» методом. Процедура очищения кожи и волос длилась несколько часов, причем без обычного «не хочу — не буду», с радостным блеском в глазах и неумолкающими шутками. Когда опустился вечер и помещения были прибраны как для визита на высшем уровне, нам, родителям, большого труда стоило угомонить расходившуюся детвору.

Заснули все гораздо позже обычного, к Маартье же сон не приходил.

Мы с женой еще долго перешептывались: новая затея захватила и нас. А что, если куклы — вроде как собаки в мире вещей, душой и телом преданные человеку? Может, Мимиенпоп просветит нас насчет событий в мире? Будет ли она приходить к нам после того, как мы ее вылечим? Не опасно ли для нас тайное общение с вещами? А как другие куклы и вообще комнатные вещи — может, они тоже заглянут в наш дом и попросят их починить? Мы задавали друг другу вопросы и сами же пытались ответить на них. В конце концов мы решили, что лучше нам сейчас заснуть, не дожидаясь прихода Мимиенпоп, а уж утром и поздороваемся с ней. Мы проснулись от легкого прикосновения целлулоидных пальчиков.

— Здравствуйте, здравствуйте, я пришла! — Действительно это была Мимиенпоп.

Она уже не могла похвастаться былой привлекательностью — с тех пор как Маартье переросла для ее компании, кукла, забытая всеми, валялась в углу, и лишь время от времени мальчишки выволакивали ее на свет божий для своих шумных забав, отчего страдала ее внешность, но не характер — она оставалась той же Доброй и верной куклой наперекор всем невзгодам. У нее был легкий и чистый голосок, напоминающий звон хрустальных бокалов. Она носила платьице.

— Здравствуй, Мимиенпоп, решила к нам заглянуть? У нас многое изменилось с тех пор, как вы все удрали.

Мне показалось не очень разумным, что жена с места в карьер заговорила об этом, хотя ее тоже можно понять. Мы — в чем мать родила, а Мимиенпоп — в нарядах, сшитых, кстати сказать, нами же. Если людей мы уже не стеснялись, то ее присутствие нас смущало.

— Но вы же понимаете, моей вины здесь нет, мы были вынуждены, нам просто приказали, a Befehl ist Befehl.[93] Маартье рассказала мне обо всем, что тут произошло с тех пор, как нас эвакуировали. Теперь, когда я могу разговаривать или, вернее, она может меня понимать, мы снова подружились и она не чувствует разницы в возрасте. Погодите-ка. — Мимиенпоп запрыгала в уголок комнаты на одной ножке, так как вторая беспомощно болталась, сбросила там свой праздничный наряд и повернулась к нам лицом, голенькая даже больше, чем мы, потому что все ее тельце блестело и виден был каждый суставчик, этого порыва было достаточно, чтобы наша любовь к ней не только вернулась, но и разгорелась с еще большей силой. — Мне же сейчас будут делать операцию, — сказала она весело и, как в старые добрые времена, села рядом.

Йапи и Балтазар между тем тоже проснулись и хотели было первыми схватить куклу.

— Ну нет, — прикрикнула жена, — Мимиенпоп опять дружит с нашей Маартье, а вам с ней можно только разговаривать, и больше ничего.

Тогда мальчики поздоровались с нею как… чуть было не сказал — как с человеком.

После завтрака, во время которого Мимиенпоп сидела, вернее, полулежала вместе со всеми, но ничего, конечно, не ела и в основном молчала, мы решили заняться ее больной ножкой. Самая ответственная работа — а здесь требовались тонкие и гибкие пальцы — выпала на долю Маартье. Резинка выскальзывала из рук, и надо было, удерживая сустав максимально широко открытым, укоротить ее так, чтобы фиксация была надежной.

Операция завершилась блестяще — головка вошла в чашечку, и сустав теперь работал не хуже прежнего. Мимиенпоп вприпрыжку пустилась по комнате, перескакивая от одного к другому, и, не помня себя от радости, в шутку пинала всех по очереди только что отремонтированной ножкой, чтобы показать, как она работает.

Сначала такое проявление восторженных чувств показалось нам вполне естественным, но ведь Мимиенпоп, вдруг мелькнуло у меня в голове, вещь, и я насторожился. Не кто иная, как сама наковальня, внушала нам мысль, что идеалом любой вещи является покой.

— Послушай, Мимиенпоп, может, я заблуждаюсь, но вы, вещи, сами говорили, что стремитесь лишь к покою, что в нем — ваше единственное счастье, так почему тебя волнует больная нога, почему ты радуешься, что снова можешь бегать? В голове не укладывается. — Я осекся, поскольку чуть было не ляпнул: со сломанной ногой и отдыхать приятнее.

Мимиенпоп остановилась, подошла ближе и, выдержав многозначительную паузу, произнесла:

— Вы представляете себе нас чересчур упрощенно. Далеко не все мы без ума от покоя, и на празднике в этом легко можно было убедиться. А что для наковальни нет большего блага, чем покой, вполне понятно.

Наше общество неоднородно, у нас тоже есть политические партии. Как раз на первых-то собраниях это и выяснилось.

Ладно, сейчас я в общих чертах изображу всю нашу кухню. У меня есть голова на плечах, а это уже кое-что. Маартье, иди сюда, тебе тоже не вредно послушать.

Ну вот, нам с самого начала не доверяли — всем, кому с вами жилось вольготно, с кем возились, кого ласкали и оберегали, то есть нам, игрушкам, и всяким крупным да ценным вещам. Пожили в свое удовольствие, пора, мол, и честь знать. А что касается вещей, в которые перешла частичка человеческого сердца — я говорю о предметах искусства, — то в новом обществе они совершенно бесполезны, и их презирают.

В самом начале не было лучших ораторов, чем книги. «Он говорит как по писаному» — это выражение было тогда у всех на устах.

Но в один прекрасный день до председателя вдруг дошло, что книги читают сами себя, а вещи, развесив уши, слушают людские премудрости. Разразился скандал, и книгам с тех пор запрещено выступать в общественных местах.

Нас они ни во что не ставят, поскольку в нас много от человека, нас повсюду затирают, и эта затея с революцией не вызывала среди наших никакого сочувствия, и если б я не ждала нового переворота, то умерла бы от тоски. Так же думают все вещи, которые вы любили.

Однако в последнее время наметился процесс посерьезнее, так что сейчас мы, можно с определенностью сказать, вступили в пору глубокого кризиса.

Во время торжества стало ясно, что вещи жаждут не только покоя, о котором так долго мечтали. Потому-то они и буйствовали. И что примечательно: каждая из вещей занималась своим привычным делом — автомобили ехали, пылесосы чистили, печи горели, картины висели для обозрения, карусели крутились, флаги развевались, мы плясали и прыгали — только все это было куда более живо и красочно, чем всегда. Ходят упорные слухи, будто существует закон, не понятый нами раньше, согласно которому счастье вещей — возможно, особое их счастье — заключается в исполнении своего предназначения. И вовсе не исключено, что вечному покою скоро крышка.

Если бы вы знали, что творится на улице, как там все бурлит и клокочет, пока вы тут киснете взаперти! Только что — но не подавайте виду, будто вам это известно, — только что наверху получена петиция от всех предметов одежды, в которой они пишут, что им вольготнее и приятнее быть на человеке, чем в общей куче, и что они хотели бы вернуться к людям. Петиция составлена очень ловко, например, они пишут: «Для нас нет лучшего отдыха, чем облекать собою подходящую фигуру». На самом деле они преследуют совсем иную цель: им хочется двигаться, двигаться вместе с человеком! К ним присоединяется и нижнее белье, которому, по его словам, тоже осточертела такая жизнь.

Я все это знаю от собственной одежды, она никуда не уйдет.

Наверняка ведь есть даже люди, которые живут лишь ради того, чтобы давать своей одежде возможность двигаться, где же вы отыщете такое платье, которому не хотелось бы иметь такого хозяина.