Александра Чистякова - Не много ли для одной?

• Название: Не много ли для одной?
• Автор: Александра Чистякова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Подлинная исповедь несчастной русской женщины, которая, как известно, коня на скаку… А кони, как сказал поэт, все скачут и скачут, а избы горят и горят…

Финалист премии «Русский Букер» за 1998 год.

---

Меня выбрали заседателем в Рудничный нарсуд. Пришла повестка. Я поехала. Заседала с Капитолиной Степановной Табаровской. Она очень хорошая и по внешности и по характеру. Приехала домой — лежит телеграмма: «Приезжай — будет поздно». Господи, да за что же мне такое наказание? Хорошо, назавтра выходной.

Поехала в Киселевск. Иду, а ноги подкашиваются. Спросила, в каком подъезде Чистяковы, мне показали (Володя уже получил квартиру). Захожу: Володя стоит. Обняла я его и заплакала. Он ничего не поймет, спрашивает, что случилось? Я говорю: думала, живого нет. Подала телеграмму. «И как же ты можешь поступать, Мария Федоровна?» «Ведь, — говорит он, — мама и без наших проделок убита». — «Я все расскажу», — говорит Марийка.

Я попросила поесть — со вчерашнего у меня во рту ничего не было. Они вместе накрыли стол, сели все.

Поели, говорю: «Давай рассказывай». «Володька получил с бригадой премию и напился, даже дома не ночевал». — «И все?» — «А разве этого мало?» — «Чтобы так взволновать мать, мало этого». Марийка уже со злом: «Для тебя мало, а для меня много. Как тебя воспитали, так пускай любуются». Я после этих слов не стерпела: «Смотри, какой твой муж пьянчужка — у вас квартира обставлена, как у большого начальника, а вы ведь еще только жить начали. Если дали им на смену премию, так, по-твоему, он должен взять свой пай и уйти. Не хвалю, что напился, этого делать нельзя, но со сменой жить надо дружно, как со своей семьей. Я понимаю, Мария, ты не из-за мужа беспокоилась, а из-за денег. Сколько же тебе их надо? Я Володе на зимнее пальто давала свои, где же у него пальто? А у тебя вся одежда сияет. Потом, зря ты меня обвиняешь в его пьянке: ты же сама рассказывала, что когда с ним познакомилась, „Володька не пил и не курил“». — «Он из армии пришел таким». — «Так ведь я-то в армии с ним не была». Но потом говорю: «Хватит, я поехала».

Володя заволновался, а я объяснила, что до вечера доеду, а в понедельник надо в нарсуд. Я буду там с полмесяца. Они проводили до местного автобуса, а там, я говорю, сама уеду. «Только живите дружнее, не обижайте друг друга. Где лад — там клад. В питании себя не ущемляйте, я знаю, денег у вас хватает. Если здоровье подорвете, не мило будет ничего. Эти деревяшки и ценные вещи опостылят». Марийка не стерпела: «Конечно, если жить, как живете, то деньги будут лишние, а мы молодые, нам надо все красивое». Я ответила: «Справляйте, но в меру, берегите себя и других не доводите до болезни».

Я уехала. Домой добралась поздно вечером.

К осени появились Володя с Марийкой. Я встретила их, жду, просить станут (они без просьбы не ездили). Оказалось, другое. Марийка поступила заочно в Кемеровский горный техникум. «А ты чего не поступаешь?» — спросила я Володю. Он сказал: «Вместе будет трудно. Надо сначала выучиться ей одной».

Но не дождал ее окончания, поступил в Киселевский горный техникум на механика. Учился и работал. Марийка ко мне уедет, живет на всем на готовом, а он крутился, как белка в колесе.

Марийка на сессию приезжала весной и осенью. Я видела, как она себя вела. Сама живет на готовом, да еще подруг привезет. Приходится угощать. Смотрю, покупка за покупкой, а хоть бы словом обмолвилась: есть ли у меня деньги? Долго я терпела, а потом высказала: «Я твоих подруг кормить не обязана, ты слепа и не видишь, как я бьюсь. То Володе туфли, то Володе часы, то сорочку дорогую, три свитера. И отец тянет. На году по три и четыре раза езжу не с пустыми руками. А все с одной зарплаты».

Смотрю, к вечеру курицу принесла. Я на работу ушла, она сама сварила. Потом пришел Клейменов Анатолий с просьбой пустить на квартиру. Мы, говорит, с мамкой поссорились. Я отдала им детскую, к себе в спальню поставила еще одну койку для Марийки.

Мне дали путевку в санаторий «Парно». Я рада: поеду через Москву, зайду поговорю насчет Степана. Толяшу просила как сына, чтоб много не пил и жену Валю не обижал.

«Парно» — санаторий в Эстонии. Туда ехала, к Кузьминовым не зашла. Думаю: надоедают им эти незваные гости. А на обратном пути заглянула. Клава оказалась дома. Валя, дочь ее, после родов еще плохо себя чувствовала. Дочь назвали Надей. Я принесла апельсины и яблок. Вечером пришел Василий. Как всегда, подтянутый, чисто выбритый. Подошел, поздравил с приездом: «Здравствуй, сестрица» и поцеловал. Он не возносился, что по чину — большой человек. И сестра я ему двоюродная, а он встречал меня как родную. И не только меня, всех, кто бы к ним не заехал.

Клаве иногда и надоедали такие гости, но против Васи идти не хотела. Мне говорила, «Небось, к деверю не идет никто». А Вася спокойным голосом скажет: «Ладно, Клава, мы живем не хуже людей». Та заулыбается. Долго разговаривали мы, Вася про всех расспросил. Когда рассказала про похороны Толяши, он просил: «Крепись, сестра. Видно, такая доля твоя».

Назавтра пошла на прием в Верховный Суд. Прием вел Смирнов. Он душевно со мной поговорил. «Если заслуживает Чистяков досрочного освобождения, нам начальство даст данные и будут сами просить освободить Чистякова». Я здесь же, в коридоре, написала Степану в письме, что говорил Смирнов.

Приехала домой, Валя рассказала про Толяшу, что пьет. Я, говорит, маме написала. А я знаю, что у нее мать больна. Говорю: «Иди завтра на почту, отбей телеграмму „Милые родители, у нас все хорошо“. Ты отдашь полтора рубля, а у матери здоровье сбережется на сотню».

Толя пришел, я его встретила и, когда они поели, спросила, как работа, выполняют нет ли план, а потом постыдила, что не выполнили мой наказ. Он шумит: «Валь, я же не обижал тебя». Она отвечает: «Нет». А я говорю: во сне видела.

На завтра мне уже на работу. Хорошо в гостях, а дома лучше. Я уже соскучилась по своей смене. Стрелочницей со мной работала Фая Морозова, составитель — Андрей Степанович Воротилкин, сцепщик — Чертков Николай Александрович. Дружней нас никто не работал.

Работы нет, зажмуриться не дадут — не один, так другой что-нибудь рассказывают. Такое смешное, что не утерпишь, чтоб не засмеяться.

Подошла осень, мы всей сменой на картошку поехали. Потом на морковь. В совхозе обед общий: у кого что есть — выкладывай. Не опозорились ни разу. Мы всегда первые кончали свое задание.

Мария с Володей приехали утром.

Я открыла, вижу, они выпившие. Марийка сказала Володе: «Покажи мой диплом матери», (они за дипломом приезжали). Я ее похвалила, поцеловала, спрашиваю: «А сейчас куда?» — «У нас такси, мы на вокзал». Я стала одеваться. Марийка думает, что я не слышу, шепчет Володе: «Проси мяса, проси». Я говорю: «У меня просить не надо, сама подам». Положила не обрезной окорок и начиненный желудочек. Они уехали, а мне не по себе, не нахожу себе места. Вроде стала дремать, опять в двери стук, выхожу: «Кто?» — «Мама, открой». Смотрю, лицо у Володи покарябанное. Я заплакала: «Что же ты до своего лица ее допускаешь? Что случилось?» Отвечает: «Я ее диплом потерял». — «Как так?» Он стал мне рассказывать: «Она в мой карман положила диплом, а в вагоне хватились — диплома нет».

Говорю: «Да ты что, забыл? Когда вы вошли в дом, она взяла у тебя, показала мне этот несчастный диплом, а потом положила к себе в карман или за пазуху, я не глядела». «Вы меня простите, но если она вам показывала, скажите, какого цвета обложка?» Я пошла, вынесла свое удостоверение дежурного. «Спасибо, мама, вы меня успокоили».

Лицо я его намазала преднизолоном, к утру краснота сошла. Но еще было заметно. Дала с собой еще мяса, дала денег. Просила ходить в столовую — уж сильно худой он был.

Опять как в воду пали.

Меня вызвали в нарсуд. На этот раз заседала с Марией Васильевной Смычковой. Судили шофера — он наехал на женщину. Ему дали пять лет заключения. Я жалела молодого парня. Ему надо в армию, а он напился и что натворил.

Я в профилактории уже. В девять приняла ванну и в постель. Вижу сон: стою с кумой. Она спрашивает: «Правда ли, что кум пришел?» Я говорю: «Это я во сне видела. Пришел в фуфайке черной и вещмешок черный и брюки черные. И в кирзовых сапогах». Кума мне говорит: «Сон наоборот исполняется, значит не придет». Проснулась от зова сестры: «Чистякова, к телефону». Я халат на себя, тапочки и тихонечко, чтоб людей не потревожить, — все же нас пятеро.

Сестра Тома по телефону говорит: не пугайся. «А что, — говорю, — пугаться. Степан пришел». Она засмеялась: «Ты почем знаешь?» — «Я же во сне видела. Черный костюм, черная фуфайка, кирзовые сапоги. Она говорит: „Истинная правда“. Ты осторожнее на повороте, а то попадешь под автомашину».

Я пошла позавтракала, тогда пошла на автобус. Томочка сказала, что его вещмешок на крылечке дома. По этому пришлось сойти у переезда. Поезд уже близко, а я перебежала. Дежурила Дина Тулисева. Зашумела: «Ты что, на пожар спешишь. Или жить надоело?» Я говорю на бегу: «Степан пришел». Она еще что-то шумела. Я забежала домой, пошуровала печь, угля насыпала и бегом. Прибежала, Томочка показывает: домашние спят. Я тихонечко хотела войти в зал. Степан обнял меня, целует, а от него так пахнет, что из туалета. Спрашиваю: «Что пил?» Он говорит: «Самогон». Смотрю, Василий встал. Я, говорит, чаю напьюсь и на смену. Я стала звать домой Степана.