Александра Чистякова - Не много ли для одной?

• Название: Не много ли для одной?
• Автор: Александра Чистякова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Подлинная исповедь несчастной русской женщины, которая, как известно, коня на скаку… А кони, как сказал поэт, все скачут и скачут, а избы горят и горят…

Финалист премии «Русский Букер» за 1998 год.

---

Встала в сторонку, постояла, вздохнула всей грудью и пошла на трамвай.

Отец с работы пришел пьяный. Я вроде не вижу, а ему поскандалить надо. Я ушла к Швековой Кате и сижу. Он взял дома нож и туда. Я спиной сидела к двери и не видела. У Кати в гостях был сват. Степан замахнулся ударить меня ножом в грудь, а сват его табуреткой по локтю от души ударил. У Степана нож выпал, и он вскрикнул. Тогда я обернулась, спрашиваю: «Чего ты?» Он зажал руку, пошел, и я за ним. А про нож мне рассказал этот сват Швековых потом, когда приезжал за своей дочерью. Они стояли на остановке и я подошла. У них чемодан и узел. Я спросила у Наташи: домой, что ли? Она говорит: да. Тут и рассказал ее отец, что я бы уже лежала в земле, если бы не он. «А почему сразу не сказали?» Он говорит: «Катя не велела».

А у Степана на локте образовалась шишка, он месяц лежал в больнице. Если бы я знала отчего это, я бы не бегала в больницу через день и каждый день.

Потом он выписался. Приехала сестра Лиза с мужем. Он напился и разбил этот же локоть и снова в стационар. Долго я бегала с передачами.

Вышел на работу и опять каждый день пьян. Мне стало жить невмоготу. Написала Лизе: «Брошу я все ему, возьму что надо, а пенсию доверю Тамаре». Та пишет: «Приезжай, место найдется, что жить под страхом».

Посмотрю на все, ведь здесь наши труды, дети наши росли здесь. Куда же я поеду. Как говорится, если не смерть, то не убьет.

Было и так. Придет пьяный, я молчу, налью теплой воды, соберу на стол, он как махнет — все на полу. Назавтра стану говорить, он матерится и говорит: значит, довела. Я говорю, что молчала. «Значит надо было не молчать».

Пришли с кузнецом со Швековым Гаврилом. Я накрыла стол, сходила за Катей. И вот сидим четверо. Все песни мы перепели. Потом ему Гаврил говорит: «Ты, Степан, волк в овечьей шкуре. Тебя Саша спасла, а ты ее обижаешь». Я сказала: «Еще раз тронет, посажу». Он как даст! Я упала без памяти. Катя потом рассказывала: я побелела как покойница, он давай делать искусственное дыхание, облил водой и, когда стала дышать, мы, говорит, положили тебя на койку.

Утром Степан не завтракал. В обед пришел, поел и протягивает руки, чтоб обнять меня и поцеловать. Я вывернулась и вышла на крыльцо. Смотрю, и он вышел и отправился на работу. Он же хорошо знает, если я подам заявление, ему сразу срок.

Никуда я не пошла. Купила тройной одеколон, мочила больное место и боль прошла. Конечно, не за один день. Живем дальше. Но у меня было такое состояние, что я ждала чего-то особого. Вижу сон: я где-то в казенной квартире на пятом этаже, у меня на руках мальчик. Он вырвался у меня из рук и к окну. Я его поймала. Он ручонками отталкивается и бьет меня по лицу. Я взяла его руку, говорю: ссориться не будем, мир. Он вроде успокоился, а потом успокоился и рванул в окно. Мне стало плохо. Степан меня разбудил. Я еще реву, он допытывается: что случилось? Потом я ему рассказала, что видела во сне. Он сказал: мальчик к прибыли, не реви. А у меня не выходил из головы этот страшный сон.

Пошла в совхозную молоканку за молоком, там рассказала старушкам, они не разгадали моего сна.

Ночью принесли телеграмму: «Умер Володя, приезжайте». Телеграмму взял Степан, я сидела на койке и когда прочла телеграмму, прямо обезумела. Да что же это за наказание Господнее? И за что же меня Господь наказывает?! Степан стал ругаться: не реви, может, это умер внук, он ведь тоже Володя. Но я чувствовала всем сердцем: моя кровиночка ушла из жизни.

Я ходила из угла в угол, уже не кричала, а хныкала. Степан уснул — вроде, так и надо. Я сама оделась, ему приготовила одежду. В пять часов его разбудила. Он оделся, пошли к соседям. Малышкиным. Попросила кормить собаку, кошку и цветы поливать. Отдали им ключ и поехали.

Когда кассиру подала телеграмму, она говорит: «Может, это шутка». Я заплакала: «Да как же можно шутить этим?» Билеты она продала. Дорогой я не плакала, но сердце сжималось от боли. Приехали в Киселевск, пересели на семнадцатый автобус, едем к ним. Сошли на их остановке, идем в их дом. Крышки не вижу, думаю, может, неправда? Когда вошли, я крикнула: «Где он?» Степан поставил мне стул. Я услышала, как кто-то сказал: «В морге».

Я кричала на всю головушку. Подошла мать Марийки, стала уговаривать и сама ревет. Наревелись. Я спрашиваю, что случилось. Анна Сергеевна рассказала, что дверь была закрыта. Он хотел с соседского балкона перепрыгнуть на свой и сорвался. Он не один раз прыгал, но перед этим у него болела коленка, он ее не долечил, сбежал из стационара и вот результат.

Володю привезли двадцать девятого мая. Когда его несли на пятый этаж, меня Степан не пускал из детской. Я кричала: «Володя! Сыночка ты моя, да что же он не пускает меня к тебе?» Я ругала отца, называла зверем, рвалась к двери, он боролся со мной. Потом вошел Саша Надточев, сказал: «Ведите». Тут я запела свой причет и, пока не схоронили, не отходила от Володи.

Ночью Степан напился, спал и Марийка спала. Детей куда-то увезли. Со мной были три женщины, читали над ним молитвы, а я не унималась. «Сыночка, Вовочка, что же ты наделал? Закрылися твои красивые глазочки. И кого же я ждать буду? Не придешь ты ко мне, не придешь. Не согреешь сердце матери. Почему же ты не написал о своей ноженьке? Прилетела бы к тебе я в тот же день. И зачем же мне оставаться на этом свете? Ты же знаешь, я жила ради тебя. Глядела я на тебя, не нагляделася. Не оставляй меня, моя деточка, забери с собой, чтоб я не мучилась! Посмотри, сколько друзей к тебе пришли! Какой же ты сегодня не приветливый!»

Подошла Анна Сергеевна, тоже закричала: «Володя! Да что же ты лежишь, деткам завтрак не готовишь? И кто же о них теперь так побеспокоится. Да не будет у них папочки, остались они сиротами. Кто же мне поможет в жизни? Ты один всегда со мной делился и во всем помогал. Был ты для меня не зятем, а сыночком».

У сватьи больное сердце, ее увели. Врач подошла ко мне, хотела сделать укол, но я не согласилась. Если я умру, я этому буду рада.

На могилке я опять боролась со Степаном. Он с силой оттащил меня от гроба и от могилы. Видно, вот эта физическая сила и зло на человека, который держит тебя сильными руками, дало сердцу облегчение. Это я потом, спустя много времени, определила: я же ехала с готовностью лечь с ним рядом. Он был для меня все.

Помянули его в столовой, женщин было мало, мужчины все. Саша Надточев больше всех беспокоился. Не считался ни с чем, гонял свою машину по всему городу. Доставал абсолютно все. Продукты, цветы, венки.

После обеда пришли в Володину квартиру. Упала я на его диван-кровать. Кричала, кричала, пока сил не стало. Потом разделась, легла и бессонные ночи взяли верх. Во сне ничего не видела. Утром пошли на автобус, и Марийка с нами. Когда подошел автобус, она попросила: «Мать, не проклинай меня. Прости меня ради детей».

Я заплакала: «Живи, мне его уже не вернуть». И мы уехали домой.

Дома соседи с расспросами, а это снова слезы и переживания. Голова была тяжелой, глаза плохо глядели. Лицо сделалось пухлое. Я не знала, чем заняться, и у меня в груди стало пусто. Пошла в огород, там ранетка посажена Володиными руками. Я уж и не плачу, а слезы сами льются.

Подошла к бочке с водой, обмыла лицо. Стала думать: что делать? Как же жить дальше? Я стала бездетной и кто же меня в жизни обрадует? Тамара лежит в больнице. Я назавтра поехала к ней в онкологию. Я ехала с намерением, что ей не скажу про Володю. Но она уже знала и, когда я вошла на лестницу, она обняла меня, и мы вместе заплакали. Она просила: «Крепись, Сашенька, видно, счастье твое такое».

Зная, что Тамара после повторного ножа, я пересилила свои слезы. Спросила, как ее здоровье. Знает или нет о Володиной смерти Нина, дочь ее. Она сказала: «Нина не знает». Я просила не говорить ей. Хотя бы с недельку.

Ездила я в онкологию через день. Потом Томочка сказала, что ее выпишут. Завтра мне надо браться за картошку, пока огребать.

На девять дней мы в Киселевск не ездили. Помянули дома. Приезжал Саша с женой на своей машине. Ночевали у нас, ходили в баню. Я была очень рада, что они приехали. Утром вышли провожать, он нас сфотографировал. Я дала им две банки трехлитровых свежей, крученой виктории. Ты, говорю, позови Марийку и скажи ей: бери любую, а то она подумает: с отравой.

Написала письмо Нели и Вовочке, но от них ни слова. Саша нам не сказал, что она через два месяца после похорон замуж вышла. Нам потом сказал Юра Воробьев, он был там в командировке. Я ответила: этого и надо было ожидать.

Проснулась ночью и вдруг вспоминаю, что я никогда не увижу Володю. Подымется температура, сердце так зажмет, что дышать тяжко становится. Слезы польются, тогда сердцу легче.

Ездили с сестрой Томочкой в Тайгу к маме. Она обняла меня со словами: «Что же за судьбинушка выпала на твою голову? И когда же кончатся твои страдания?» Я реву и ее успокаиваю: «Мамочка, мое страдание кончится, когда я навсегда закрою свои глаза».

Но жить надо. Хотя бы ради своей матери. Она старенькая и очень больная, а соберемся вместе — они радуются, что дети ее почитают. К каждому празднику ей шлют со всех сторон поздравления. На восьмое марта и на ее день рождения собираются все, кто живет поблизости. Мы с Тамарой не пропускаем эти дни. Я ее звала жить к себе, но она отказалась.