Константин Сергиенко - Дом на горе

• Название: Дом на горе
• Автор: Константин Сергиенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детская проза
• Год: 1986

Повесть посвящена детям с трудной судьбой. Они живут в интернате. Одни ребята совсем не знают своих родителей, другие встречаются с ними редко.

---

В дверь кто-то заглянул и спросил постным голосом:

— Каштан приехал. Привез как сказал. Что будем брать, на всех или отдельно?

— Я объяснил, — жестко ответил Цевадор. — Два раза не объясняю.

Постный исчез.

— Младенцы, — сказал Цевадор. — Вот подрастешь, возьму тебя в дело. Ты кем хочешь стать?

— Не знаю, — промямлил я.

— Главное — быть человеком. Ближнего не серди, подходи с умом. Я так придерживаюсь, если ты мне помог, я тебе отвечу. Я и просто могу. Все мы братья. Так, что ли, Моцарт?

Я что-то промычал.

— Ну, греби. У меня дело. Заходи если что. Подкормим, обогреем. У меня электрический камин.

Он дружески тиснул мне руку и проводил до дверей, кинув на гвоздик табличку: «Санитарный час».

Недалеко от музыкального училища, почти на том же месте, что и весной, я снова натолкнулся на Сто Процентов. Проклятая задумчивость! Это была катастрофа. От неожиданности я врос в землю. Изнутри обдало жаром.

Сто Процентов неожиданно снял очки. Лицо его осветила слабая улыбка.

— А, беглец! А я думал, Суханов, вы подались на необитаемый остров…

Я молчал.

— Ну что? — Сто Процентов снова надел очки. — Наверное, голодны? Пойдемте ко мне пить чай.

Я не мог вымолвить ни единого слова.

— А у меня жена ушла… — сказал он неожиданно и снова снял очки. — Прихожу, а ее нет. Только записка… Вот так, Суханов. Не вы один… Да вы не бойтесь. Наручники на вас не надену. Пойдемте, птиц покажу…

Он жил недалеко от площади в пятиэтажке. Мы поднялись по узкой лестнице. У плоского ряда почтовых ящиков он достал ключик, заглянул. В ящике было пусто.

— Вот так, Суханов… — повторил он.

В его квартире царил странный запах. В нем был оттенок замшелости, но и чего-то острого, нездешнего. С нашим приходом квартира, словно музыкальная шкатулка, наполнилась обрывками звуков. Посвистом, скрежетом, стуком, поскрипыванием, чем-то вроде сухого кашля.

— Входите, входите, — он подтолкнул меня в комнату.

Она была заставлена и завешана клетками. Кубическими, овальными, продолговатыми, куполообразными. В клетках цвенькали, прыгали и гомонили птицы. Комната была похожа на зоомагазин.

— Вот это кардинал, — сказал Сто Процентов, показывая на маленькую карминовую птичку. — Недавно приобрел. А это азиатский скалолаз. Обратите внимание, какие у него длинные коготки. С крючками. Он легко ходит по отвесной каменной стене. Это птица-печник. Живет в Южной Америке. Кладет себе гнездо из глиняных кирпичиков. Вообще, у меня много редких экземпляров. Вы посмотрите, Суханов, а я приготовлю чай.

Он ушел. Кроме невиданного количества клеток и прочих предметов «птичьего обихода», сухих веток, кормушек и разнообразных баночек, в комнате находились обшарпанный письменный стол, приземистый книжный шкаф и потертая выцветшая тахта. Сероватый паркет, испещренный пятнами, метинами, давно томился по мокрой тряпке. На тусклых обоях красовались разводы неизвестного происхождения.

Меня поразил невиданных размеров попугай, мрачно восседавший в клетке под самым потолком. Как я узнал потом, это был «сторожевой» попугай, сильная и опасная птица. Ударом клюва он может пробить голову. Сторожевой попугай угрюмо смотрел на меня, а когда я пошел на кухню, издал злобное шипение.

Кухня была под стать квартире. Желтая раковина, немытая плита, дырявая клеенка на столике. Но чай оказался вкусный. Крепкий, ароматный. Сто Процентов беспрестанно снимал и надевал очки, протирал их платком.

— Пейте, Суханов, чай. Чай великая сила. Лучше вприкуску, маленькими глотками. Искусство приготовления чая у нас утеряно. Стакан чая на древнем востоке давал человеку силы на весь день… Да… Так где же вы обитаете? Впрочем, понимаю, что это секрет. Я вас, Суханов, не осуждаю. Побег — дело обычное. Все равно вернетесь. Куда вам деваться? Вам понравились мои птицы?

— Очень, — ответил я.

— Там есть чрезвычайно забавные. Например, славка-портниха. Из пуха и паутины скручивает нити, а потом клювом, как иглой, сшивает из листьев гнездо. Мудра, непостижима природа! А человек задумал ее перехитрить. И видите, что получается? Гибнет природа в своей первозданности. Ракеты и спутники разрушают строение атмосферы. Мы уже наблюдаем погодные аномалии. Хотите покажу вам Красную книгу? — Он приподнялся, но тут же сел. — Впрочем, потом. Не на уроке.

Он взял с холодильника фотографию, протянул ее мне:

— Полюбуйтесь.

На фотографии, снятой, очевидно, тут же, на кухне, была женщина с длинными светлыми волосами. Она сидела на табурете против окна, держа на коленях клетку с птицей.

— Нравится?

Я кивнул.

— Тоже экземпляр. Вот она-то меня и покинула. Вчера прихожу, на столе записка. Все очень просто. А вы думали, Суханов, только у вас неблагополучные судьбы? В наше время никому не заказано. Человек разрушает семью так же, как и природу. Видите, Суханов, я с вами делюсь, а вы мне ничего не рассказываете.

— Нечего рассказывать, — промямлил я.

— Где скрываетесь? На каком-нибудь чердаке? И почему сбежали? Директор устроил проборку? Великое дело — он и сам расстроен. Плохо, говорит, с Сухановым разговаривал. Какие все в детстве эгоисты! Вот подрастете, поймете, что вы причиняете взрослым больше расстройства, чем они вам. Вот вы и сбежать можете. А, нам от вас куда? Нам бежать некуда, только за вами гоняться.

— Она еще вернется, — пробормотал я.

— Кто?.. Ах, вы про это… Дайте фотографию, что вы в нее вцепились? Даже помяли. Может, и вернется. А может, нет. Птицы ее раздражают. Я понимаю. Да и не в птицах дело. Сейчас, Суханов, все рушится. Вы с молодых лет хлебнули, а меня в детстве баловали. Не дай бог это баловство…

— У вас же есть сын, — сказал я.

— Все-то вы знаете… Сын мой тоже в другой семье. Меня к нему не пускают.

— Значит, ничего не может быть в жизни хорошего? — спросил я.

— Почему? — Сто Процентов тускло улыбнулся. — Много хорошего. Вот природа. Мне по лесу достаточно погулять, как я успокаиваюсь. Гулять надо больше, Суханов…

— А любовь есть? — спросил я.

Он встал, подошел к окну и забарабанил по стеклу пальцами.

— Вы задаете извечный вопрос. Но мне вам ответить нечего. Для кого есть, а для кого нет. Кому-то везет, а кому-то… Мне лично в этом деле всегда было трудно. Лучше уж жить одному и ни на что не надеяться.

Он повернулся ко мне:

— Только все, что я вам говорю, не принимайте на свой счет, Суханов. Люди разные. У вас, например, жизнь может сложиться вполне благополучно. Вы человек начитанный, со способностями. Только слишком мнительный. Держитесь уверенней. А жить в бегах вовсе не ваше дело. Возвращайтесь, Суханов. Хотите сейчас поедем? Знаете, вероятно, что мы на новом месте?

— Знаю.

— Вот и давайте поедем. Там много дел. Здание интересное. Директор дает мне для птиц кабинет.

— Лучше я один, — сказал я. — Но почему?

— А то получается, что вы меня поймали.

— Да, это верно. Но один вы не сразу решитесь. Вернетесь в конце лета, как Калмыков, весь в струпьях, со вшами. Не отмоешь.

— Нет, я скоро…

— Когда?

Я молчал.

— Неужели не понимаете, что у всех неприятности из-за вас? Вас ищут, Суханов, поймите. Люди переживают. Петр Васильевич так хорошо к вам относился. Сейчас он в области, завтра вернется.

— Вот завтра я и приду, — сказал я поспешно.

— Вам можно верить?

Я опустил голову:

— Можно.

— Поймите, Суханов, я не хочу вас силой тащить. Это не мой метод. Но если вы обманете, я перестану вам верить. В интернат вас вернут все равно, только я буду к вам относиться иначе.

— А зачем вы тогда сказали? — спросил я внезапно.

— Когда? Что вы имеете в виду?

— Весной. Когда встретили меня в городе. Вы сказали Петру Васильевичу.

— Простите… — Он опять снял и надел очки. — Разве мы были в сговоре с вами, Суханов? И почему я должен скрывать? Вы меня не просили. Если я буду таить от директора все, что знаю про воспитанников, что получится? Всеобщий развал. Это сто процентов.

Я молчал.

— Так вы обещаете мне, Суханов?

— Обещаю, — промямлил я.

— Завтра?

Я кивнул.

— Вид у вас вполне приличный. Наверное, отыскали добрых людей. Но не обольщайтесь, Суханов, и не используйте их доброты. И всегда говорите правду.

Я встал.

— Можно я пойду?

— Идите. И помните, я жду вас завтра. У меня выходной, но я специально приду.

Он проводил меня до двери, пожал руку и торжественно произнес:

— Я верю вам, Суханов!

Неудержимая сила влекла меня на Гору. Но я знал, что это ни к чему. Опять кого-нибудь встречу. Обещание, которого добился Сто Процентов, повергло меня в уныние. Я снова боялся. От страха ладони стали мокрыми. Как я вернусь? И уже завтра. Завтра меня вытащат на эшафот. Приговорят, распнут. Завтра я увижу суровое лицо Петра Васильевича, ухмылку Калоши, испуганные рожицы Конфеты и Уховертки. Суханов вернулся! Сбегутся, начнут ощупывать, расспрашивать. Суханов вернулся! Слабак. Всего месяц. А рекорд интерната три. Его поставил легендарный Калмыков, живший в какой-то землянке и евший гнилую картошку.