Жигмонд Мориц - Будь честным всегда

• Название: Будь честным всегда
• Автор: Жигмонд Мориц
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1981

Повесть пролетарского писателя-классика о жизни и нравах венгерской гимназии конца XIX века, о нелегкой судьбе мальчика Миши, мечтающего стать «учителем человечества», поэтом. Обращаясь к Миши, автор призывает и юного читателя: «…Будь честным, будь добрым до самой смерти!..»

---

Виола бросила письмо.

— Дрянь! — вскричала она и чуть добавила: — В первом классе понадобилось ей ехать! В первом классе! Мы тут с голоду подыхаем, вот-вот ноги протянем, а она путешествует в первом классе! Ей, дряни этакой, видите ли, не подходит третий… Ну, теперь-то я знаю цену этой барышне! Тьфу! Тьфу!

Миши сидел молча, переводя взгляд с одного лица на другое. Госпожа Дороги, как обычно, хранила молчание, только лицо ее стало еще бледней и безжизненней. Шани втянул голову в плечи и весь съежился. Илика перестала смеяться, насторожилась, как кошка. Личико у нее вытянулось от испуга и очень похорошело.

А господин Дороги покуривал себе сигару и улыбался в усы, словно даже повеселел немного.

— До свидания, дети, — встав наконец, сказал он.

— Неужели вы уходите? Как вы, отец, можете сейчас уйти?

— А в чем дело? — посмотрел он удивленно на дочь.

— Вы покидаете нас в такую тяжелую минуту!

— Не гневи бога, к чему беспокоиться об этой девочке? Я не тревожусь за ее судьбу. Разве ты не слышала, она же уехала в первом классе!

Виола смотрела на отца, глаза ее сверкали гневом. Она была точно восставший ангел в этой разорившейся, деградирующей семье.

После ухода господина Дороги все словно онемели. Да и о чем говорить? Им нечего было сказать друг другу. Белла, казалось, сплачивала эту распадающуюся семью.

Время шло. Мысли о театре все больше поглощали Миши.

Но он не решался встать и уйти, боясь, как бы не подумали, будто он явился сюда только для того, чтобы сообщить неприятную новость. И он спросил Шани, приготовил ли тот уроки на завтра.

Шани, хмыкнув, пробормотал, что письменную работу еще не сделал.

Вскочив с места, Виола принялась беспощадно его бранить:

— Тебе все равно надо учиться! Даже если эта подлая вертихвостка сбежала, я здесь, и хоть светопреставление начнись, а твои занятия должны идти своим чередом. И смотри у меня, если этот мальчишка не в состоянии с тобой справиться, я найму великовозрастного гимназиста, который палкой с двумя наконечниками будет вбивать науку в твою голову!

Илика так и прыснула: ее рассмешила «палка с двумя наконечниками», понадобившаяся для пущего устрашения Шани.

От занятий и насмешек в этом доме не спасешься. Мальчики достали учебники, и Миши это было на руку, поскольку он сегодня, разумеется, и не открывал их.

У Дороги он и поужинал. Ужин был очень вкусный, и Миши просто не понимал, почему здесь непрерывно твердят о голодной смерти, а на стол подают прекрасные голубцы.

В половине седьмого с тревогой на душе он отправился в театр.

Это был удивительный вечер, чудесный, волшебный, такой, что и описать невозможно. Лишь некоторые обстоятельства огорчали мальчика. Он как завороженный смотрел на сцену, где изображалась, по всей вероятности, модная лавка, — без конца мелькали белые цилиндры и неописуемо красивые девушки, бесстыдно сбегавшие с молодыми людьми. Из происходящего там Миши почти ничего не понимал, потому что никак не мог отделаться от двух мыслей: первая — что классный наставник не разрешил бы ему пойти на такую непристойную пьесу, а вторая — что в девять часов запирают ворота коллегии, и, если он до того времени не вернется в пансион, ему придется провести ночь на улице, и к утру он окончательно закоченеет. Или его возьмут на заметку, отберут матрикул, и тогда завтра он вынужден будет идти в деканат, что равносильно смерти.

Он сбежал после первого акта и, хотя было только восемь часов, со всех ног помчался в коллегию. Но сразу идти в пансион постеснялся, ведь там, безусловно, знают, что он пошел в театр, и спросят, почему так рано он вернулся.

Спрятавшись в старом здании, возле оратории, он сидел, поглядывая на ворота, пока, наконец, во двор с шумом не ввалились возвращающиеся из театра гимназисты.

Тогда, дрожа и лязгая зубами от холода, Миши прокрался к себе в комнату.

Все спали, но Лисняи проснулся и сердито спросил:

— Где вы шатались?

— Я был в театре, господин Лисняи.

— Зажгите свет.

Но у Миши так озябли руки, что он предпочел не возиться с лампой и попросил разрешения лечь в темноте.

Однако и в постели он долго не мог согреться, целый час пролежал без сна, пока не отошел немного и не собрался с мыслями.

«Господи, неужели Белла все еще едет в поезде?» — подумал он.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Утром, одеваясь, Миши обнаружил у себя в кармане десять форинтов.

Он готов был вскрикнуть от удивления, но побоялся издать хоть звук. Зажав ассигнацию в кулаке, спрятал ее в карман куртки и стоял в недоумении, покусывая губы: как попали к нему эти деньги?

Десять форинтов, вот так история! Вчера господин Тёрёк, вдруг осенило мальчика, беря у него чемодан, сказал, что шесть крейцеров за услугу мало, а десять форинтов как раз. Чтобы не мучиться угрызениями совести, этот негодяй подсунул деньги…

Миши так разволновался, что с трудом собрал учебники для предстоящих занятий.

Эта десятка жгла ему руки, не давала покоя… Он, разумеется, ее не вернет, купит башмаки за шесть форинтов, а четыре потратит на рождественскую поездку в деревню. Как нельзя кстати! Ботинки совсем прохудились. Счастье еще, что погода хоть и холодная, да сухая, а как начнется грязь, слякоть, на улицу не выйдешь, ноги промокнут, а ему ведь приходится бегать немало, чтобы заработать деньги.

Миши смущало, что в боковом кармане куртки ассигнация спрятана ненадежно: ее можно выронить, доставая носовой платок или еще как-нибудь, а если у него увидят десять форинтов, то… Смяв бумажку, он засунул ее в карман штанов, но тут же спохватился, вспомнив: однажды, когда у него не оказалось носового платка, он оторвал этот карман и вытирал им нос. В ужасе он стал отыскивать ассигнацию, и, хотя она провалилась довольно глубоко, ее удалось достать. Зажав десятку в кулаке, он вздохнул с облегчением. Но куда ее деть? Бросил взгляд на ящик стола, однако что будет, если служитель зачем-нибудь полезет туда? Самое лучшее — спрятать деньги в сундучок, в потайной ящичек, но, поскольку пропал лотерейный билет, могут устроить проверку. В книгу положить нельзя. Самое надежное — зашить в подкладку, как делал его дядя, сапожник, возвращаясь пешком из Румынии на родину, — Миши слышал как-то его рассказ… Но с делом этим долго провозишься, и еще неизвестно, как справишься. Где шить и чем? Правда, он привез из дому иголку, нитки, и однажды пытался зачинить распоровшиеся сзади по шву штаны, но лишь кое-как стянул дырку…

В восемь часов прозвенел звонок, и мальчики пошли в классы.

— А ты, Нилаш, почему не идешь? — спросил Шандор.

— Иду, да вот хочу кое-что прихватить…

Миши открыл свой сундучок и принялся усердно в нем рыться.

Но спрятать туда десятку он не решился и сунул ее в верхний карманчик жилетки, такой маленький, что она едва там поместилась. Миши обычно ничего туда не клал.

Спускаясь по лестнице, он пожалел, что не оставил деньги в сундучке: мало ли что случится в классе, вдруг станут его обыскивать или уголок ассигнации вылезет наружу? Он то и дело хватался за кармашек, проверяя, все ли в порядке.

И в классе он страшно нервничал, краснел, бледнел, сидел как на иголках — и все из-за нечестно присвоенных денег. Ничего страшного, уговаривал себя Миши, он взял лишь часть того, что причитается ему по праву.

— Деньги непременно найдутся!

Миши застыл, как громом пораженный.

Неужели найдутся деньги?.. Тогда позор держать в кармане эту десятку.

— Неужели? — пролепетал он.

— Папа пошел в полицию, — прибавил Орци, окончательно напугав приятеля, на лбу у которого даже выступил холодный пот.

И он принялся, захлебываясь, рассказывать вполголоса, что отец его, крайне возмущенный, заявил: он во что бы то ни стало добьется поимки этого мошенника. Вчера он уже разговаривал с начальником полиции, которого «держит в шорах»… Пусть Миши не волнуется, начальник все сделает…

— Ты почему вчера не пришел? — обратился он к Гимеши.

— Куда? — спросил тот?

— Ко мне.

— К тебе? Зачем?

— А ты разве не расписался?

— Где?

— На циркуляре.

— На каком таком циркуляре?

Орци с веселым недоумением взглянул на него.

— Ну, а ты расписался? — спросил он Миши.

— Да, да, — встрепенувшись, подтвердил тот.

— А, на том листочке! — вспомнил наконец Гимеши. — Я написал свою фамилию, но не понял зачем.

Тут Орци покатился со смеху, и даже Миши улыбнулся.

— Да это же был циркуляр председателя, — тихо проговорил Орци.

— Почему вы мне не сказали? — покраснев как рак, пробормотал Гимеши. — Ерунда какая!

В дверях показался учитель, и друзьям не удалось продолжить разговор. На уроке Миши сидел в каком-то оцепенении, точно в чаду, глаза у него сами смыкались, в горле щекотало, рот то и дело наполнялся слюной: десятка жгла ему душу, и голова шла кругом при мысли, что он, возможно, получит все деньги… тысячу, а то и две тысячи форинтов. Сколько может поместиться в чемодане? Словно ощущая в руке тяжесть вчерашней ноши, Миши решил, что там было килограммов пять, пять килограммов денег… Это, должно быть, большая сумма. Сколько же весит тысяча крон? Он обвел класс удивленным взглядом. Как странно, учитель на кафедре что-то объясняет, и только одна у него забота — объяснять урок. Мальчики сидят за партами, одни слушают, другие нет, и только одно у них дело: сидеть тут, ведь все они — и кто слушает и кто не слушает — так или иначе закончат учебный год. Только у него одного, у Миши, дела поважней, и он не может усидеть в классе, все тело у него болит, как рана, а голова забита совсем другими заботами, — так что же он делает здесь, среди этих детей?