Неизвестен - Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского

• Название: Полное жизнеописание святителя Игнатия Кавказского
• Автор: Неизвестен
• Издательство: издательство им. свт. Игнатия Ставропольского
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: ISSN: 5–88904–028–8

Перед Вами книга, которая волею человеков почти полтора века пролежала под спудом. Но не в силах человеков что — либо делать без участия воли Божией. Книга содержит полный текст рукописи жития святителя Игнатия (Брянчанинова), епископа Кавказского и Черноморского, составленного его близкими учениками. Жизнеописание святителя было издано в I томе его творений в настолько сокращенном и отредактированном цензурой виде, что настоящее издание — книга совершенно другая. Ныне волей Божией мы получили возможность, прочитав полностью это глубоко назидательное повествование, открыть для себя многие ранее неизвестные черты жизни и духовного облика святителя Игнатия.

---

Возвращаюсь к поведанию: В Великий пост 1839 года Андрей Николаевич Муравьев[102], служивший тогда в Синоде за обер — прокурорским столом, приехав к архимандриту в пустынь, известил его, что французский посланник при Русском дворе Барант желает быть в наступающее воскресенье в монастыре и присутствовать при богослужении. Муравьев просил архимандрита принять его с возможной приветливостью и даже показать ему, ознакомить его с внешним строем православно — монастырского быта. В этих видах был нарочно приготовлен на братской общей трапезе обед, хотя без рыбы, но такой, чтоб иностранный гость не затруднился принять в нем участие.

В воскресенье жданный гость приехал с сыном своим и двумя другими спутниками из лиц, состоявших в посольстве. Их сопровождал Муравьев. Все иностранцы стояли во время богослужения благоговейно, после литургии прошли в келии настоятеля, где посланник расспрашивал архимандрита об истории монастыря, о его уставе, о некоторых обрядах при священнодействии в литургии, причем с свободой выразил свое мнение, что наша Церковь ближе к древней, чем римско — католическая.

Приглашенный к обеду, Барант последовал за настоятелем в трапезу, где по обычной молитве сел и он за общим братским столом на предложенное ему место по правую руку архимандрита, кушал охотно и, когда встали из — за стола, после затрапезной молитвы, весьма благоговейно поклонился братии, благодарил в самых теплых выражениях настоятеля за радушный прием и отбыл из монастыря, весьма довольный всем, что видел и слышал. В высшем столичном обществе повторялись отзывы Баранта о стройном пении сергиевских монахов и о благоустройстве монастыря вообще.

Почти через год, в рождественские праздничные дни, архимандрит с Чихачевым был в доме Т. Б. Потемкиной[103], где встретили и супругу посланника Баранта, которая пригласила их к себе обедать на 6–е января. В сам день Богоявления съехались приглашенные к этому обеду: архимандрит Игнатий с Чихачевым, А. П. и Т. Б. Потемкины, Тургенев, А. Н. Муравьев и готовившийся в аббаты француз, бывший домашним учителем в доме Закревского. Сначала разговор коснулся французской книги, которую очень одобряла супруга посланника и спрашивала о ней мнение архимандрита Игнатия, очевидно с желанием слышать одобрение и похвалу книге, но архимандрит, сказав свой взгляд, сумел остаться при своем, высказанном им, мнении. Готовившийся в аббаты начал с разгорячением говорить о религии, сопоставляя разности исповедания греческой и римской Церквей.

Архимандрит, сказав аббату, что он приглашен сюда не для богословского спора, добавил: «Впрочем, чтоб вести такой спор необходимо, чтобы обе стороны знали оружия своих противников — те основания, на которых предпринимаемый спор должен быть законно веден, а потому позвольте Вас спросить, господин аббат, читали ли Вы такие — то и такие книги св. отцов Вселенской Церкви?» И на ответ аббата, что он их не читал, архимандрит Игнатий заметил, что, следовательно, об этом предмете и речи быть не может, потому что они друг другу верить не будут, а основания у них совершенно разные. И разговор о религии сам собой прервался, а архимандрит Игнатий прочитал Баранту (переводя из книги) отрывок из жизнеописания Георгия, затворника Задонского[104], в чем ему помогал Тургенев.

Барант отозвался, что тут видна истинно святая простота, без всякой примеси. Этим кончилась беседа и трапеза, и званные разъехались по домам. Через несколько времени в Великий пост был вызван архимандрит Игнатий к митрополиту, где при собрании всех членов Синода и обер — прокурора ему объявлено было именное высочайшее повеление, коим ему воспрещался выезд из монастыря впредь до разрешения государя.

Государю было доложено, что на обеде у Баранта архимандрит вступил в спор с аббатом о религии и оборвался, а потому с позором для Церкви и ее российских представителей должен был прекратить разговор. Торжественность обстановки была так внимательно соображена, что даже не был забыт доктор, которого пригласили на случай необходимости подания помощи медицинской, если наказание подействует по рассчитанному эффекту. Но доктор не понадобился в этот момент, архимандрит привез в пустыню сердце, поврежденное ударом нервным, началом аневризма сердца, которым впоследствии окончилась его жизнь. Он слег и несколько недель не мог выходить из кельи.

Говорят, что причиной этого высочайшего повеления было то, что императорский Российский двор был не в ладах с двором Французским, но в сущности тут были совсем другие причины. Нельзя не предположить, что государь лично гневался на архимандрита и что, заметив это, обер — прокурор воспользовался этим настроением императора, чтобы сокрушить архимандрита.

Около этого времени, т. е. в конце 1839 года, знаменитая красавица того времени, фрейлина большого двора В. Нелидова, обратила на себя внимание государя. В начале января 1840 года, приехав в Сергиеву пустыню, она открылась об этом архимандриту и спрашивала у него как бы успокоения своей совести по отношению к ожидающему ее падению, оправдывая таковое величием того лица, которое участвует в ее грехе, влечет ее к нему, причем сообщила, что духовник государя В. Б. Бажанов уверял ее, что в этом нет ничего особенно грешного, и оставила архимандрита весьма недовольная тем, что архимандрит, напротив того, Словом Божиим доказал ей, что высота внешнего положения человека, впавшего в грех этот, усиливает тяжесть греха, а никак не оправдывает ни ту, ни другую из согрешающих сторон.

С другой стороны, в таком исходе Барантовского обеда немаловажное значение имела перемена отношений обер — прокурора графа Протасова к архимандриту. Протасов в начале своего обер — прокурорства был очень расположен к архимандриту Игнатию. Он знал его еще юношей, был очень хорошего мнения о его образовании и духовной учености, соединенной с опытом жизни, и имел даже мысль сделать его ректором С. — Петербургской Духовной академии, но этому воспротивился митрополит Филарет Московский.

Однажды в откровенном разговоре архимандрит Игнатий выразил графу свою скорбь, что в Синоде развито взяточничество, развита симония, так что всякое дело, чтоб шло успешно, непременно должно быть оплачено. Граф вспыхнул, потребовал доказательств. Архимандрит не остановился привести их. Затем один из учеников архимандрита Игнатия, движимый завистью, донес Протасову, что архимандрит намерен гласно обличить его, Протасова, в превышении и злоупотреблении своей властью, тот поверил, и завязались надолго неприязненные отношения между тем и другим.

Когда шла речь о назначении на Варшавскую епархию епископа, который бы соответствовал требованиям этой страны, то государь сказал графу, что у него есть человек на это место, и указал на архимандрита Игнатия. Протасов ответил, что он молод еще, между тем, стал действовать решительно и сумел отклонить это назначение. Обстоятельство разговоров за обедом у Баранта докладывал он не по постановлению Синода, которому передал только высочайшее повеление к исполнению.

Нельзя не верить молве, что впоследствии состоявшееся постановление Синода о том, чтобы не возводить в сан епископа лиц, не кончивших курса наук в одной из Духовных академий, имело исключительной целью заградить эту дорогу архимандриту Игнатию.

В то же лето необходимость заставила митрополита спросить у государя, можно ли архимандриту Игнатию выезжать из монастыря своего для объезда монастырей епархии по его должности благочинного. Государь ответил, что он ему не запрещает бывать везде, когда того требует нужда или обязанности, лежащие на нем по его служебной деятельности. С тех пор архимандрит стал пользоваться прежним правом выезда из монастыря. Но так как это разрешение было дано и объявлено на словах, а воспрещение существовало на бумаге и в форме высочайшего повеления, то недоброжелатели приберегали этот документ и не преминули воспользоваться им при удобном случае, который вскоре и представился.

По смерти митрополита Серафима его место заступил митрополит Антоний[105]. Ему показали эту бумагу и уверили, что она имеет ту же первоначальную силу. Это злоумышление обнаружилось следующим образом. С. — Петербургский военный генерал — губернатор Кавелин пригласил митрополита освятить его домовую церковь и архимандрита Игнатия в числе сослужащих митрополиту. Тогда преосвященный Антоний объявил Кавелину, что сергиевский архимандрит не может быть у него в доме по вышеуказанной причине.

Кавелин разъяснил все дело: он изложил все обстоятельства государю, и его величество тогда же лично объявил митрополиту в присутствии всех собравшихся у Кавелина, что он, «желая только охранить архимандрита и сберечь его, поступил так, а если это его распоряжение кем иначе принято, то значит, его не поняли», и тут же всем рассказал, как он давно знает и любит архимандрита Игнатия, потому что он всегда стоил и стоит этого.