Генри Торо - Американская повесть. Книга 1

• Название: Американская повесть. Книга 1
• Автор: Генри Торо
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01727-2

В состав тома «Американская повесть» (книга первая) входят произведения, отражающие как различные направления в литературе США, так и реальную жизнь этой многообразной по социальным традициям, природным условиям и бытовому укладу страны. Это шесть произведений, представляющих развитие жанра повести в США в XIX веке. Среди писателей, входящих в сборник, — Г. Торо, Г. Мелвилл, Дж. Кейбл и др.

---

— И ничего мне не больно. Поняла? — проворчал мальчишка.

— Можно я тебе кровь оботру?

— Нельзя!

— А можно я…

— Я этого Райли все равно поймаю и дам ему в морду! Вот так! Поняла? — И он отвернулся к стене с мрачной решимостью, как бы вознамерившись ждать благоприятного случая.

Ссора закончилась победой жены. Муж схватил шляпу и кинулся прочь из комнаты с явным намерением напиться в отместку. Жена бросилась к двери и, пока он спускался по лестнице, сыпала ему вслед проклятия.

Она вернулась домой и так все разворошила, что дети запрыгали по комнате, как пузыри по воде. Она поминутно гоняла их с места на место, и ее стоптанные башмаки мелькали у самых детских голов. Она нависла над печкой, отдуваясь и фыркая в окутавшем ее облаке пара, и в конце концов извлекла из духовки сковородку с шипящим жареным картофелем и взмахнула ею.

— Идите ужинать! — крикнула она с внезапным раздражением. — И пошевеливайтесь, не то я вас подгоню!

Дети опрометью метнулись к столу. С невероятным грохотом расселись по местам. Малыш устроился на шатком детском стульчике, свесив ноги, и принялся поспешно набивать ротик едой. Джимми лихорадочно проталкивал меж разбитых губ покрытые жиром кусочки. Мэгги бросала косые взгляды, опасаясь, что ей помешают, и ела, словно маленькая затравленная тигрица.

Мать, моргая, смотрела на них. Она раздавала упреки, жевала картофель и пила из желто-коричневой бутылки. Затем настроение у нее изменилось, она заплакала, отнесла Томми в другую комнату и уложила его спать; он уснул, сжав кулачки, завернутый в старое, линялое, когда-то красивое, красное с зеленым одеяло. Мать вернулась к печке, села и заохала. Она раскачивалась на стуле, роняя слезы, и вполголоса, нараспев, начала жаловаться двум оставшимся в комнате детям на судьбу их «бедной мамы» и на их отца, «чтоб ему пусто было».

Девочка медленно и неуклюже прошла между столом и стулом, на котором стояла лохань. Она протопала маленькими ногами, согнувшись под тяжестью тарелок.

Джимми зализывал свои многочисленные раны, украдкой поглядывая на мать. Наметанным глазом он уловил, что туман непонятной слезливости постепенно рассеивается, сменяясь пьяным раздражением. Джимми затаил дыхание.

Мэгги разбила тарелку.

Мать, чертыхаясь, подскочила как ужаленная. Сверкая глазами, полными внезапной ненависти, она уставилась на дочь. И без того красное лицо матери от ярости побагровело. Мальчишка кинулся в коридор, вереща, точно монах в землетрясении. Он метался в темноте, пока не выскочил на лестницу. Отсюда, не помня себя от страха, спотыкаясь, он бросился на следующий этаж. Одна из дверей открылась — на пороге стояла старуха. Свет за ее спиной падал на лицо мальчика.

— Эй, малый, что там у вас нынче? Отец мать бьет или она его?

III

Джимми и старуха долго прислушивались в коридоре. Где-то приглушенно бубнили голоса, топали и шаркали ноги в невидимых коридорах и комнатах, с улицы доносились выкрики и грохот колес по булыжной мостовой — и среди всего этого шума слышно было, как вопли девочки и рявканье матери стихли и постепенно перешли в едва различимое скуление и приглушенное ворчание.

Старуха была шишковатое костлявое существо, умевшее при желании надевать на себя личину добродетели. У ней имелась маленькая музыкальная шкатулка с одной-единственной мелодией и целый набор различных по степени воодушевления — для каждого отдельного случая — вариантов фразы «Храни тебя Бог!». Изо дня в день она занимала позицию на тротуаре Пятой авеню, где, скрючившись и поджав под себя ноги, сидела языческим божком, неподвижная и отвратительная. Ежедневно она набирала мелкими монетами небольшую сумму. Подавали обычно те, кто никогда не жил поблизости. Однажды какая-то дама уронила кошелек, и шишковатая старуха в мгновение ока схватила его и проворно спрятала под полу пальто. Когда же ее арестовали, она обругала даму так, что та едва не лишилась чувств, а сама скрученными от ревматизма руками страшно отлупила огромного полицейского, причем о его действиях в той ситуации она отозвалась нелестно: «Чертова полиция!»

— Э, Джимми, плохи дела, — сказала она. — Будь молодцом, сходи купи мне пива, а ежели мать на всю ночь завелась, останешься до утра у меня.

Джимми взял протянутую ему жестяную банку и семь центов и пошел. Через боковую дверь он проник в салун и направился к стойке бара. Балансируя на цыпочках, он, насколько хватило рук, поднял жестянку и деньги. Он видел, как сверху две руки схватили и то и другое, а в следующий миг те же самые руки спустили наполненную банку, и Джимми ушел.

Перед мрачным подъездом он встретил шатающуюся фигуру. Это был отец — он качался на нетвердых ногах.

— Дай сюда банку! Понял? — сказал он.

— Отстань! — вскричал Джимми. — Это банка для старухи, а чужое брать нельзя, понял?

Отец выхватил жестянку у мальчишки и обеими руками поднес ко рту. Он приник губами к краю и запрокинул голову. Глотка его расширилась и разверзлась, доходя до самого подбородка. Один гигантский глоток — и пива как не бывало. Мужчина перевел дух и расхохотался. Он ударил сына по голове пустой банкой.

Жестянка с грохотом покатилась по улице, Джимми заверещал и принялся пинать отца.

— Что ты наделал! — визжал он. — Старуха теперь взбесится!

Джимми отбежал на середину улицы, но отец не стал его преследовать и заковылял к дверям.

— Я тебя… после поймаю и отдубасю! — крикнул он напоследок и скрылся из виду.

Весь вечер он простоял у стойки бара, пропуская стаканчик за стаканчиком и доверительно сообщая всем входящим:

— У меня дома… черт те что творится! Зачем, думаешь, я сюда пришел и пью… тут виски? Потому что дома… черт те что творится!

Джимми долго выжидал на улице, а потом прокрался наверх. С особой предосторожностью он миновал дверь шишковатой старухи, наконец остановился перед своей дверью и прислушался: по комнате среди мебели тяжело двигалась мать. Она напевала что-то тоскливое, временами бурно извергая проклятия в адрес отца, который, как понял Джимми, свалился на пол посреди комнаты или где-нибудь в углу.

— Хоть бы ты, черт тебя дери, не давал Джиму драться! У-у, башку бы тебе разбить! — внезапно взревела мать.

— А… тебе-то… что? Какая… разница? — с пьяным безразличием пробормотал отец.

— А такая, что он одежду свою рвет, дурья твоя башка! — в крайнем гневе вскричала мать.

Муж, казалось, встрепенулся и в ответ яростно прогремел:

— А иди-ка ты… протрезвись!

Что-то с грохотом разбилось о дверь и разлетелось на множество осколков. Джимми приглушенно вскрикнул и стремглав бросился вниз по лестнице. На первом этаже он остановился и прислушался. Сверху доносились вопли и ругань, рычание и крики — смешанный хор, словно в разгар битвы. И кроме того, слышен был треск ломаемой мебели. Глаза мальчишки расширились от страха — вдруг кто-нибудь из родителей обнаружит его.

Открылись двери, показались любопытствующие лица, и туда-сюда полетел шепоток:

— Опять эти Джонсоны буянят.

Джимми выждал, пока все стихло, и обитатели дома, позевав, захлопнули двери. Тогда он стал подниматься по лестнице с осторожностью входящего в клетку к пантере. Сквозь разбитые дверные косяки слышалось тяжелое сопение. Джимми распахнул дверь и вошел, дрожа от страха.

Огонь в печке отбрасывал красные блики на голый пол, на грязную растрескавшуюся штукатурку, на перевернутую и разбитую мебель. Посреди комнаты, на полу спала мать. На стуле в углу обмякло безвольное тело отца.

Мальчик начал прокрадываться вперед. Он трясся от страха, что разбудит родителей. Мощная грудь матери тяжело вздымалась. Джимми остановился и посмотрел на мать. Ее воспаленное лицо распухло от непрерывных пьянок. Белесые брови оттеняли посиневшие веки. Пряди растрепанных волос упали на лоб. Губы искривлены в мстительной ярости — наверное, как были во время драки, так и остались. Обнаженные красные руки закинуты за голову — так мог бы отдыхать донельзя уставший, но довольный разбойник.

Мальчик склонился над матерью. Он боялся, что она откроет глаза, и страх этот был столь силен, что Джимми не удержался, посмотрел на нее и, как зачарованный, застыл над грозным лицом. Внезапно глаза ее открылись с таким выражением, от которого, казалось, кровь его могла застыть в жилах. Он пронзительно взвыл и упал навзничь.

Женщина пошевелилась, помахала руками вокруг головы, словно с кем-то дралась, и вновь захрапела. Джимми отполз в темный угол и затаился. Когда он увидел, что мать проснулась, и вскрикнул, в соседней комнате послышался какой-то шум. Джимми полз в кромешной темноте, не сводя глаз с двери в ту комнату. Дверь скрипнула, и до него донесся тихий тоненький голосок: