Генри Торо - Американская повесть. Книга 1

• Название: Американская повесть. Книга 1
• Автор: Генри Торо
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-280-01727-2

В состав тома «Американская повесть» (книга первая) входят произведения, отражающие как различные направления в литературе США, так и реальную жизнь этой многообразной по социальным традициям, природным условиям и бытовому укладу страны. Это шесть произведений, представляющих развитие жанра повести в США в XIX веке. Среди писателей, входящих в сборник, — Г. Торо, Г. Мелвилл, Дж. Кейбл и др.

---

— Послушай, Пит, — сказала Мэгги, наклонясь к нему, — правда, здорово?

— Ну! — довольно благодушно согласился Пит.

Следом за танцовщицей выступал чревовещатель. На коленях у него сидели две удивительные куклы, и он делал так, что они пели грустные песенки и шутили о географии и Ирландии.

— Эти человечки сами говорят? — спросила Мэгги.

— Не-е, — ответил Пит. — Это фокус такой. Поняла?

Затем вышли две девушки, указанные в афише как сестры, и спели дуэт, какой порой можно услышать на благотворительных церковных концертах. Свое пение девушки сопровождали таким танцем, которого на тех концертах, конечно, не увидишь.

После сестер появилась женщина неопределенного возраста и исполнила негритянскую песню. Во время припева женщина ходила вперевалку и совершала странные движения, тем самым как бы подражая невольнику-негру с плантации, на которого, видимо, подействовала музыка и луна. Публике этот номер так понравился, что женщину вызвали еще раз, и она спела короткую печальную балладу о любящей матери и влюбленной девушке, которые ждут сына и жениха, без вести пропавшего в бурю на море. Со многих лиц сошло самодовольное выражение; многие слушатели подались вперед, задетые и взволнованные песней. Когда же отзвучали последние грустные слова, раздались аплодисменты искренней признательности.

В заключение певица прочитала стихи, в которых описывалось, как Америка уничтожает Британию, а Ирландия рвет стягивающие ее путы. Последняя строка стихотворения содержала тщательно подготовленную кульминацию: певица вскинула руки и вскрикнула: «Звездно-полосатый флаг!» И сразу же раздался ответный возглас множества собравшихся здесь людей, большинство из которых по происхождению были иностранцами. Тяжело и гулко затопали башмаки; вспыхнули огнем глаза, взметнулись в едином порыве мозолистые руки.

Отдохнув несколько минут, оркестр шумно заиграл что-то, и на сцену выскочил маленький толстячок. Он зарычал какую-то песню, запрыгал, приплясывая, перед огнями рампы, неистово размахивая цилиндром и бросая во все стороны хитрые взгляды. Он строил невообразимые гримасы и в конце концов стал похож на дракона с японского воздушного змея. Публика весело смеялась. Его короткие толстые ножки не останавливались ни на минуту. Он вопил, рычал и тряс рыжим лохматым париком, и публика наконец разразилась восторженными рукоплесканиями.

Пит не слишком внимательно следил за происходящим на сцене. Он пил пиво и смотрел на Мэгги. От возбуждения щеки ее зарделись, глаза заблестели. Она глубоко дышала от удовольствия. И ей уже не вспоминалась унылая фабрика по пошиву воротничков и манжет.

Оркестр отгремел последнюю песню, и Пит с Мэгги начали проталкиваться в толпе, направляясь к выходу. Он взял ее за руку и прокладывал ей путь, при этом чуть не подравшись с кем-то. К дому Мэгги они подошли поздно и остановились перед мрачным подъездом.

— Слушай, Мэг, — сказал Пит, — может, ты меня поцелуешь? Все-таки я тебя в варьете сводил…

От неожиданности Мэгги испуганно засмеялась и отодвинулась от него:

— Нет, Пит, так не годится!

— Ну почему не годится-то? — настаивал он.

Девушка встревоженно попятилась.

— Ну давай, чего ты? — не унимался Пит.

Мэгги метнулась в подъезд и — вверх по ступеням. Затем обернулась, улыбнулась ему и исчезла.

Пит побрел прочь. На лице его застыло нечто вроде изумления. Под уличным фонарем он остановился, тихо, удивленно вздохнул и промолвил:

— Эх, по-моему, нынче меня всухую прокатили…

VIII

Когда Мэгги стала подумывать о Пите, то возненавидела все свои платья. «И что тебе неймется? Что ты все тряпки свои перебираешь?» — частенько набрасывалась на нее мать. На улицах Мэгги стала с особым интересом приглядываться к красиво одетым женщинам. Она завидовала их изяществу и белизне кожи. Она бредила всевозможными украшениями, которые каждый день видела на других и которые считала первейшими союзниками для женщины. Она пристально всматривалась в лица встречных девушек и женщин, и ей казалось, что многие из них улыбались спокойно и безмятежно — так улыбаются те, кого лелеют и оберегают любимые.

В стенах пошивочной Мэгги задыхалась. Она чувствовала, что здесь, в душной, тесной комнате, она медленно, но верно увядает. Грязные окна беспрестанно дрожали от грохотавших рядом поездов. Помещение наполняла смесь запахов и невообразимый шум. Мэгги задумывалась о своем, окидывая взглядом поседевших работниц — простые механические приспособления, чтобы прострочить шов или подрубить край; склонены над шитьем головы; слышны рассказы о девическом счастье — то ли настоящем, то ли выдуманном; о попойках, об оставшемся дома ребенке или о невыплаченном жалованье. А ведь скоро и моя молодость кончится, подумала Мэгги. Теперь она поняла, что ее румянец — пусть не большая, но ценность. Она воображала себя в безрадостном будущем: вечно всем недовольная костлявая старуха. Пит, как она считала, очень щепетилен в том, что касается внешности женщин.

А хорошо бы, думала она, чтобы кто-нибудь вцепился в лоснящуюся бороду хозяина фабрики, этого толстого иностранца. Мерзкий тип. Ходит в модных туфлях и белых носках. Целый день вещает из глубины своего мягкого кресла. И никто не смеет возразить — все боятся его специальной записной книжки. «Фы что тумать, я фам пять толлар нетеля так платить? Фы кулять сюта пришел? Не кулять, черт попери!»

Мэгги мучительно не хватало человека, с которым можно было бы поговорить о Пите: какой он обходительный, как умеет себя вести в обществе. Ей хотелось бы обсудить все с верной подругой. Дома была только мать — редко трезвая и вечно буйная. Казалось, эта женщина сильно обделена судьбой, и теперь она яростно мстит, всем и вся, что попадется под руку. Она ломала столы и стулья, словно тем самым восстанавливала наконец справедливость. Она кипела благородным гневом, когда один за другим отдавала мелкие пожитки евреям-ростовщикам в заведение под сенью трех позолоченных шаров.

Джимми появлялся дома, лишь когда вынуждали обстоятельства, над которыми он был не властен. Ко всему привычные ноги сами несли его домой, прямо в постель, хотя сам он предпочел бы провести эту ночь где-нибудь еще.

Самоуверенный и щеголеватый Пит представлялся Мэгги золотым солнцем. Однажды он повел ее на выставку уродцев. Мэгги шла вдоль рядов этих жалких существ и с благоговейным ужасом смотрела на их безобразные тела. Она была потрясена и решила, что это — особая порода людей. Ломая голову над поисками новых развлечений, Пит набрел на зверинец в Центральном парке и Музей искусств, где и провел с Мэгги несколько воскресений. Увиденное мало интересовало Пита. Мэгги весело хихикала, а он, насупившись, терпеливо стоял рядом.

Однажды в зверинце Пит обомлел от восторга: маленький бабуин чуть не убил всех своих сородичей только оттого, что кто-то из них дернул его за хвост, а он, хотя и мигом обернулся, все же не заметил обидчика. С того случая Пит стал узнавать этого бабуина и подмигивал ему, науськивая подраться с обезьянами посильнее.

Когда они были в музее, Мэгги восхитилась:

— Как тут все здорово!

— Ерунда! Вот подожди — летом на пикник поедем, вот это здорово!

Пока Мэгги бродила по сводчатым залам, Пит разглядывал служащих музея, которые охраняли ценные экспонаты: он окидывал их ответным пугающе пристальным, холодным, немигающим взглядом. Время от времени он громко восклицал: «А у этого болвана глаза-то стеклянные!» — или что-нибудь в том же духе. Когда же Питу надоела эта потеха, он шел к витрине с мумиями и принимался резонерствовать на их счет.

Пит с гордым молчанием терпел все, что приходится терпеть в таких походах, но несколько раз не мог удержаться от замечания. «Ух ты! — удивился он, например. — Горшков-то сколько понаставлено! Штук сто в одном ряду. В ящике — десять рядов, а ящиков — целая тысяча! И на кой черт они нужны!»

В будни, по вечерам, он часто брал Мэгги на спектакли, в которых исполненный благородных чувств герой спасал очаровательную героиню от коварного стража, увозя ее подальше из роскошного особняка. Большую часть времени этот герой мок в промозглой бледно-зеленой снежной мгле, где, вооружившись никелированным револьвером, спасал престарелых путников от злодеев. Мэгги всей душой жалела странников, которые, обессилев, падали среди разыгравшегося бурана прямо под окнами церкви, от которой исходили тепло и уют и где хор пел «Радость миру». Для Мэгги и остальных зрителей это был идеальный реализм. Радость всегда оказывалась там, за окнами, а они — зрители, — как и актер, неизбежно оставались без нее. Они смотрели на сцену и исступленно жалели свою мнимо или действительно несчастную жизнь. Мэгги подумала: как точно изображен в пьесе надменный и жестокосердный богатый вельможа. Она вторила проклятьям, которые слала ему галерка, когда его реплики раскрывали его крайний эгоизм.