Гелий Рябов - Приведен в исполнение... [Повести]

• Название: Приведен в исполнение... [Повести]
• Автор: Гелий Рябов
• Издательство: Бук-Мишель
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1994
• ISBN: 5-85692-028-7

В настоящий сборник детективных повестей Г. Т. Рябова вошли остросюжетные произведения о правоохранительных органах, о чести, о подлости и долге. Герои, с которыми предстоит познакомиться читателю, не просто попадают в экстремальные ситуации, совершая подвиги или предательства, — они всегда и безусловно идут по острию, их жизнь — вечная и неизбывная проблема выбора.

---

— 32-е, помдежурного Зотов.

В трубке слышно тяжелое дыхание, старушечий голос робко произносит:

— Милиция, что ль?

— Милиция, что вам нужно?

— Сегодня в два чада на Ваганьковском — 21-я аллея, 3-й ряд — похоронили девочку. Поинтересуйтесь.

— Как ваша фамилия?

— Без надобности. Поинтересуйтесь.

— Как фамилия умершей? От чего она скончалась?

— Сам, сам, милый, все сам, до свидания тебе, сынок… — Но мне почему-то показалось, что старушка… усмехнулась. И кажется мне: вижу, как ползет эта усмешка по ее высохшим, бесцветным губам…

Доложил Темушкину, он широко зевнул:

— Девочка, говоришь? Жаль девочку…

— Мне ехать? Или зам по розыску доложить?

— Не ехать. Не докладывать. Успокоиться. Багрицкого читал? Романтика уволена за выслугою лет, так-то вот…

Темушкин любит изначальную советскую поэзию. Он длинный, нескладный, небритый и хриплый. Я дежурю с ним всегда. Он ничему не учит. «Среднюю спецшколу милиции закончил? Ну и славно…»

Пытаюсь спорить:

— Товарищ капитан, но ведь звонок странный.

— Так точно, у нас вся жизнь странная. Того нет. Сего. Начуправления — дурак. И начглавка — дурак. И начотделения — ума палата. В мясном — мяса нет. В рыбном — рыбы. Депутаты болеют поносом все подряд. Что еще? А, девочка умерла? А шарик все летит…

— Скучно вам, господин капитан.

— Ага, — посмотрел на часы. — Свободен, Зотов. А что ты думаешь о предверхсовета? Ведь тоже, а? — Посуровел: — Зотов, преступность стала соком жизни. И жить не хочется, если по совести… Кореш звонил: на Петровке подходит хмырь, то-се, такой-то у вас в разработке? Ну чего тут… задержать? Так ведь бессмыслица. Хмырь: «25 кусков в этом кейсе». Кореш ему под ноги плюнул и ушел. Но на всякий случай руководству доложил… На другой день сидят в кабинете, стук, он: «Войдите». Входит хмырь: «Ну зачем вы, право… Вот, в кейсе 50 кусков». — «Я вас задерживаю». — «Ну да?» — удивился, кейс открыл — он пустой. Кореш хмыря выгнал (а ты допер, как он в главк прошел?), к руководству: так, мол, и так. А руководство сердито: «Вы почему оного гражданина не задержали?» Так-то вот… А ты говоришь — девочка умерла…

Я почувствовал… Нет: я ощутил, как материализуется безразличие. Огромный серый кирпич — тонны две. Прав капитан. Мы служим ерунде, не в первый раз замечаю. В спецшколе преподаватель оперативной тактики говорил: «В нашем деле агент должен работать втемную. Мы не шикарные, не госбезопасность. Наша агентура — сволочь, все подряд, поняли?»

Серая скука… На календаре — 14 мая 19… года…

Вышел на бульвар, вечер, тишина, россыпь огней и мягкий шелест троллейбусов. На одной стороне — новый МХАТ, на другой — старинный театр и церковь Христова в мерзостном запустении. Моя соседка — актриса. «Еврейская жена» — так она себя называет, ее муж — зубной техник. Типичная нацпрофессия… Спросил: «А что, и в самом деле тяжко?» Ответила: «Муж — в среде, ему наплевать. А мой режиссер говорит, что ее театр — явление сугубо славянское. У нас-де инвалидов 5-й группы нет. Здесь русский дух, здесь Русью пахнет»…

Черт их разберет… В Высшей школе преподаватель социальной психологии заметил как-то, понизив голос: «Есть мнение, что этот народ — ось мира. Был ею и станет вновь. Каково?» Я сказал, что мне все равно. Он усмехнулся: «Покайся в предках, Зотов. У тебя наверняка не все в порядке…»

А девочка умерла… Любопытно, на кой ляд звонила эта бабушка? Было в ее голосе что-то такое… Такое-эдакое. Правда была, ей-богу. И что делать?

И вдруг я понял: просто все. Надобно сесть на «тролляйбус», как говорит соседка по лестничной клетке Клавдия, и через десять минут в глубине тихой улочки высветлятся пилоны старинных ворот. Ваганьково кладбище, последний приют…

5

Утром я решил сначала зайти на Петровку — сам не знаю почему… Пожилая красотка не шла из головы, и все каблучки-каблучки — стук-стук-стук… Ох, подполковник, ох, чекист-оперативник, середняк ты, быдло, и никогда тебе не светило ПГУ или то, что знаток Баррон из США называет «I–C-8» — террор.

Впрочем, зачем мне террор? Я вообще думаю, что террор — бессмыслица, это еще Ленин утверждал… (Здесь есть вопрос, конечно, так как сам Ильич отдавал приказы об убийствах сплошь и рядом, и тем не менее…)

Господи, не состоялась карьера. Денег мало, пайков нет, заказы — дерьмо, и только скука правит бал…

Встретил местный — лет 25-ти, уже капитан, очень надеется выбраться отсюда хотя бы в собственно армейскую контрразведку, милиция во всех отношениях — свинство без предела. Сергеев Костя его зовут. Красавчик: костюмчик, туфельки, носки… Белые носки, мать его так! Мне бы в голову не пришло, я же не гомосек… И обручалка на безымянном правом — шмат золота грамм 15! Уложен, ухожен, усики, м-м-м…

— Товарищ подполковник, Юрий Петрович, проверку связей закончили. Все и вся из системы, порочащих и неразборчивых нет.

— Родители?

— Отец умер в 1970 году, мать… Так ведь вы сами решили?

— Ты… Не надо этого, я в уме. Я в этом смысле — мало ли что…

— Ничего. Чист как стеклышко…

— Что показывают в отделении? Дежурный? С кем он дежурил?

— Капитан Темушкин, Елпидифор Андреевич, утверждает, что Зотов ушел со службы в 10.00 25 июля 19… года. Никаких происшествий не было, настроение у комсомольца Зотова было хорошее…

— Звонки? Ну кто-нибудь…

— Никак нет. Темушкин утверждает, что никто Зотову в тот день или ранее не звонил. Сегодня 25 сентября, я считаю, что материал надо передать на заключение прокуратуры, а Зотова считать пропавшим без вести. У меня все.

Хлыщ, у него «все»… Пропал человек, а у него «все». Ну уж нет…

— Уведомьте руководство ГУВД и прокуратуру. Проверьте библиотеки, проанализируйте, что читал Зотов, что листал, вообще чему он отдавал предпочтение? В еде, одежде, женщинах, наконец…

— У него не было женщин.

— Или мы их не знаем, не так ли?

— Возможно, Юрий Петрович.

— Ладно. Что в буфете?

— Ничего. Сосиски, кофе, пирожные. Тошниловка.

— Свободен.

Он медленно закрыл за собой дверь. А я подошел к портрету Дзержинского и долго смотрел. Нда… Ты, дорогой товарищ, тоже попил кровушки человеческой… И вдруг бросило в испарину: о чем я, Боже ты мой, о чем? Вели кто услышит… И сразу хриплый голос полковника Григорьева — из 60-го года: «Юра, вслух только „да“, „нет“, „так точно“, „ура“, „одобряем“ и „с большим удовлетворением“. А что невмоготу — про себя. Аппарата, улавливающего мысли, у КГБ не будет ни-ког-да!»

И слава Богу.

Но вот только… Сергеев Костя. Он… не темнил, часом? В чем, в чем это было? А ведь было, мать его, красавчика… Вот: Темушкин утверждает, что звонков не было. «Никто Зотову в тот день или ранее не звонил». Ну ладно. В тот день ладно. Но При чем тут «ранее»? Зачем он так напер на это «ранее»? Он очень хотел, он очень-очень хотел, чтобы материал проверки ушел в прокуратуру… И напишет прокурор размашистую резолюцию — и в архив навсегда. Именно так!

…Я позвонил Лиховцеву. Это мой резидент — из бывших сотрудников милиции. На пенсии — служил в уголовном розыске, подполковник, занимался бандитизмом в том числе… Крепкий 50-летний мужик, агентурные связи в преступном мире выше крыши, его окружение существует в ГУВД и горрайупрах в полном объеме, в авторитете (я как уголовник мыслю — это к добру не приведет) — вот и попрошу его прощупать это «ранее». Так ли? И в чем тут дело.

…Зашел в бутербродную на 25-м Октября: бутерброд с разваливающейся котлетой и стакан черной бурды-кофе. Как все это надоело: есть нечего, одеваться не во что, лица у всех краше в гроб кладут, а товарищи демократы обещают рай на земле и благорастворение воздухов… Впрочем, начальник, полковник Луков Лукьян Матвеевич 38-ми лет от роду, сын генерала и внук сержанта, утверждает, что по канону следует ударение ставить на первом слоге…

И будь черт не ко сну помянут — идет старший опер Моделяков Юра, креатура Лукова и трех, как минимум, над ним. Случайность? Нет…

— Юрий Петрович, рад, что застал. По вам… Или по вас? Ну не важно — часы проверять можно. Желудок требует?

— Партийная совесть, Юра…

— А? Ну-ну, сейчас все так шутят, Бог с вами, я не доносчик. Лукьян приказал немедленно к нему.

Откуда он знает, что я здесь? Наружка? Но почему? За что? Или обыкновенная кадровая проверка на связи и т. п.

Он словно слышит мои мысли.

— Лукьян сказал, что вы в этой бутербродной завсегда. Мол, жены нет, быт пуст и безрадостен…

— Ладно, пошли (вспомнил: я действительно говорил на эту тему с Лукьяном. Только вот — о бутербродной? Не помню, но все равно).

Сели в «24–10», он рулит сам, через 10 минут в кабинете; Лукьян прикрыл створку дверей, щелкнул ею, чтобы наверняка, подошел к столу и из своих рук показал мне лист блокнота: «Проверку по факту исчезновений Зотова прекратить. Материалы передать мне немедленно».