Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997

• Название: Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
• Автор: Пирс Брендон
• Издательство: АСТ, АСТ Москва
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065002-6 (АСТ), 978-5-403-03364-0 (АСТ Москва)

Книга Пирса Брендона и по названию, и по содержанию перекликается с эпохальным трудом Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи». И это не случайно: британцы, стремясь к завоеванию мира, всегда оглядывались на Древний Рим. Они нашли ключ к обретению истинного могущества на руинах Рима. Но там же следует искать и причины падения Британской империи.

Об этом и многом другом автор размышляет на страницах данной книги и рисует многоплановую картину упадка и разрушения Британской империи между 1781 и 1997 годом.

---

Индийские радикалы, как и британские реакционеры, ругали пакт, считая его предательством. Джавахарлал Неру осудил постыдный компромисс, который снял давление с правительства. Однако он помог убедить Конгресс ратифицировать его из преданности Ганди. Это действительно стало еще одной нравственной победой махатмы. Его престиж никогда не был выше, поскольку, как сказал Черчилль, он на равных условиях заключил договор с представителем короля-императора.

Один из ранних биографов Ганди отмечал неотъемлемую ироничность их столкновения. Первый официальный документ, который подписан в доме вице-короля Индии, символе британской власти, отметил «начало конца этой власти»[2225].

Это было именно то, что вызвало такие страдания у Черчилля и его союзников из правого крыла. Они рассматривали Индию как суть империи, их преследовал призрак международного бессилия. Горе и муки лорда Ллойда были ощутимыми: «Видите ли, если мы потеряем Индию, то потеряем все — нашу честь, наше богатство, нашу стратегическую безопасность и наш престиж»[2226]. Сам Черчилль был еще более мрачен и пессимистичен. Он говорил о британской политике в отношении Индии, как об «ужасающем акте членовредительства»[2227]. Этот политик объявлял, что «ирвинизм заставил загнить душу партии "тори"»[2228]. Он хотел, чтобы консерваторы отождествляли себя с «величием Британии, как при лорде Солсбери и лорде Биконсфилде»[2229], и подавляя «гандизм»[2230]. «На кон поставлено продолжение нашего существования, как великой державы. Потеря Индии будет означать и доведет до конца крах Британской империи. Этот великий организм одним ударом уйдет из жизни и истории. От такой катастрофы будет не оправиться»[2231].

Черчилль заставил теневой кабинет задуматься над этим вопросом и расшевелил ряды «тори» многочисленными «возбуждающими выступления об империи»[2232]. В Парламенте он вспомнил рассказ Гиббона о том, как сенатор Дидий Юлиан купил Римскую империю на аукционе, заплатив преторианской гвардии эквивалент 200 фунтов стерлингов за голову. Это дешево по сравнению с условиями, на которых Ганди получал Британскую империю.

Уинстон с сожалением говорил своей жене Клементине о том, что лидер консерваторов Стэнли Болдуин «считает, что времена зашли уже слишком далеко для любого мощного утверждения имперского величия»[2233].

Болдуин заявлял, что Черчилль вернулся к тому времени, когда был младшим гусарским офицером в 1896 г. По индийскому вопросу, как далее отмечал лидер «тори», он напоминал короля Георга III, «одаренного языком Эдмунда Бёрка»[2234]. Используя более современное сравнение, сэр Сэмюэль Гор, новый министр по делам Индии, считал, что Черчилль хотел править Индией, как Муссолини правил Северной Африкой. Биркенхед мог отмахнуться от чопорного и изнеженного Гора, как «последнего в ряду тетушек — старых дев»[2235], но это было справедливое замечание.

В то время Черчилль восхищался дуче и разделял его устаревшую точку зрения на колониальные владения, считая их мерилом национального величия. Он открыто осуждал индийскую политику либеральных «тори» вроде Ирвина, Болдуина и Гора, как слабую и пораженческую, правильно считая ее дальнейшим шагом (после Ирландии и Египта) в долгом отступлении империи. Они думали (не менее правильно), что прошел тот день, «когда собственнический инстинкт Уинстона можно было применять к империям и им подобному». Как писал Ирвин, «с этой концепцией империи покончено»[2236].

С ней было покончено по разнообразным причинам. Индия менялась различными путями, которые Черчилль не мог понять. Он не был там с викторианской эпохи и не позволял красивой чистоте своей мысли запачкаться разговорами с «каким-либо чертовым индусом», включая Ганди. Беспрецедентный рост населения, с 306 миллионов в 1921 г. до 400 миллионов в 1947 г., увеличил социальное напряжение и снизил британский контроль, особенно—в густонаселенных городах субконтинента. К концу 1930-х гг. 15 процентов населения, по большей части мужчины, умели читать. Это давало им доступ к националистической пропаганде.

Великобритания все еще имела крупные финансовые интересы в Индии, что оказалось особенно ценным во время Великой депрессии. Столь ценным являлся приток золота с Индостана. Крестьяне продавали драгоценный металл, чтобы компенсировать низкие цены за собранный урожай — к радости министра финансов. Как Невилл Чемберлен писал своей сестре в феврале 1932 г., «поразительное золотое дно, которое мы обнаружили в индийских скрытых запасах, позволяет нам жить в роскоши»[2237].

Однако в то время рвались экономические связи между двумя странами. Индийский бизнес развивался независимо от Великобритании, а капитаны коммерции давали все больше денег Конгрессу. Между войнами британцам стало ясно, что несмотря на колебания в получаемых преимуществах и понесенных расходах, Индия представляет собой «уменьшающиеся активы»[2238]. В частности, субконтинент производил свои товары из хлопка, а также импортировал дешевую ткань из Японии, и больше не представлял собой большого рынка для продукции Ланкашира.

Более того, Великобритания под угрозой ухода в отставку Исполнительного совета вице-короля, не могла даже не позволить Индии наложить защищающие пошлины на английский текстиль. Тем же самым образом Законодательное собрание Дели не позволило британцам использовать индийскую армию так, как они делали в прошлом. Лондону пришлось оплатить ее переоснащение перед Второй Мировой войной.

Более того, продвижение по службе индийских офицеров вызывало негодование с обеих сторон разделяющей по цвету черты. Один индус, обучавшийся в Сэндхёрсте, сказал: «Меня называли «черным» в офицерской столовой»[2239].

Экспорт рабочей силы на основе кабальных договоров был запрещен в 1917 г., поэтому субконтинент более не представлял собой резервуар имперской рабочей силы. Он не был и богатым полем для занятости белых, поскольку административные посты во всей большей мере переходили к индусам. К 1940 г. они составляли большинство на индийской гражданской службе. Желающих из Соединенного Королевства отговаривали из-за страха перед грядущим концом правления. Наблюдалось ослабление хватки Британии в отношении своих ценных владений, и это нельзя отрицать. Неру использовал другой образ: чужеземное правительство был зубом, все еще крепко сидящим, но уже в сильной стадии загнивания.

Лорд Уиллингтон, который сменил Ирвина на посту вице-короля в апреле 1931 г., намеревался остановить загнивание. Он давно служил в Индии и верил в жесткое и сильное управление. Этот человек не собирался терпеть «всякую чушь» от националистов, обращался с ними при помощи «стремительного наступления бамбуковых палок» на улицах и порки завязанными узлами веревками в камерах[2240].

Он отказывался вести переговоры с Ганди, считая, что святого в нем затмил торговец. Уиллингдон утверждал, что Ганди «сильно напоминает Макиавелли, он является самым большим и вечно торгующимся политическим пустозвоном и мошенником, которого я когда-либо встречал». Таким образом, когда махатма вернулся с пустыми руками со второго круглого стола в Лондоне, где его приветствовал Ист-Энд, хотя король Георг в Букингемском дворце гневно смотрел на его голые колени, Ганди снова арестовали. Были арестованы и восемьдесят тысяч его последователей и приверженцев: участники Конгресса, которые помогали ужасающе обедневшим жителям Объединенных Провинций сопротивляться поборам землевладельцев.

Уиллингтон не только ввел интернирование, но и более жесткую цензуру, удостоверения личности, большие штрафы, запрет на собрания, ограничения на передвижения (например, запрет на велосипеды) и даже постановления по одежде (были запрещены головные уборы, подобные пилотке, которую носил Ганди).

По словам Джавахарлала Неру, власти превратили Индостан в огромную тюрьму человеческого духа. Сам вице-король признавался, что «становится чем-то вроде индийского Муссолини»[2241].

Новое национальное правительство Рамси Макдональда, которое дразнил легион Черчилля и била экономическая буря, поддержало Уиллингтона. В конце концов, его методы оказались эффективными. Он прикрыл «несогласных». Ганди, который был более склонен перестроиться, чем выступать против и бросать вызов британцам, вначале ограничил, а потом (в апреле 1934 г.) прекратил гражданское неповиновение.

Это разозлило Неру, который отмечал умение и склонность британцев подстраивать свои нравственные ценности под материальные интересы. Он хотел усилить сопротивление и угрожал порвать с махатмой, который подал в отставку из партии Конгресса (хотя продолжал в ней доминировать).

Так Уиллингтону удалось ослабить и разделить националистов. Однако он сам больше всего напоминал монарха из династии Бурбонов в последние дни старого режима. Это был серый и скучный человек, ленивый и надменный, но при этом учтивый, вкрадчивый, любезный и элегантный. Он любил грандиозные шоу и устраивал праздники, достойные Версаля. На одном из балов-маскарадов вице-король даже появился одетым Людовиком XVI в сопровождении жены, одетой Марией-Антуанеттой.