Белва Плейн - Бессмертник

• Название: Бессмертник
• Автор: Белва Плейн
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7516-1069-2, 978-5-9953-0173-8

Роман известной американской писательницы Белвы Плейн «Бессмертник», несомненно, можно назвать старой, доброй семейной сагой. Эта яркая, увлекательная книга повествует о жизни главной героини Анны с рождения до глубокой старости. Автор то погружает читателя в сюжет, делая его практически действующим лицом, то отдаляет, заставляя взглянуть на события со стороны. На долю героини выпало много испытаний: несчастная любовь; замужество, которое так и не принесло ей женского счастья; рождение дочери не от мужа; смерть сына, а потом и внука. Но вот подступает старость, умирает муж. Суждено ли Анне и ее первому возлюбленному наконец-то быть вместе?..

---

И тут же вздрогнул, вскинулся; сердце бешено заколотилось, едва не разбиваясь о ребра. Не вскрикнул ли он во сне? Вроде нет, никто на него не смотрит. Он снова закрыл глаза. Этот кошмар, этот ужас не возвращался уже несколько лет, а прежде он всегда возникал где-то меж сном и явью, похожий на кадры из фильма: взрыв в замедленной съемке, когда в его воронку вовлекается все постепенно — высокие фуражки и начищенные до блеска сапоги нацистов; черепичная крыша их дома; кровать с резными розочками, на которой он спал с Лизл; светлый пушок — волосенки их новорожденного сына; заломленные руки отца. Все это, медленно кружась, рассыпаясь на фрагменты, взлетало в воздух, втягивалось в огнедышащую пасть взрыва… и оседало потом черной золой.

Говорят, время лечит. И это правда. Первое, дикое, слепящее отчаянье сменяется тяжелой глухой горечью, а потом — нескоро — тихой скорбью всегда близких слез, которые можно сморгнуть, пока никто не заметил. По привычке он схватился за безымянный палец: волнуясь, он всегда вертел обручальное кольцо… И вспомнил, что во втором браке он кольца не носит.

Второй брак; вторая жизнь. Прежде чем заснуть, он думал, что Джозеф и Анна напоминают Вену. Нет, во многом они совсем другие. Во всяком случае, его Вена была более чопорной, сдержанной. Его родители держались с детьми суше, голоса за столом звучали тише, никто не спорил, не доказывал свою правоту с пеной у рта. Здесь за столом все говорят одновременно, и каждый при этом страстно жаждет быть услышанным. Он улыбнулся. Сердце поуспокоилось, работает ровно. Они — его семья. С ними хорошо. С ними он — дома.

По воскресеньям Джозеф встает как в будни — очень рано — и привозит им под дверь корзинку с копченой рыбой и свежими булочками. По пятницам, когда Айрис с Тео приезжают ужинать к родителям, их неизменно ждет сверток с двумя игрушками: для Стива и Джимми. Старик балует внуков, и спорить с ним бесполезно, в этом радость и счастье его жизни. Да и не станет он слушать никакие возражения.

В прежней жизни Тео побывал в синагоге пять, от силы шесть раз! Но в последнее время он изредка, сам себе удивляясь, ходит с ними. Служба и сейчас кажется ему скучной и бессмысленной, но они так радуются, когда он рядом. Особенно гордится Джозеф. Вышагивает, гордо выпятив грудь, — оттого что с ним его зять, доктор. Тео искренне привязан к Джозефу. Надо вовсе не иметь сердца, чтобы не отозваться на такую очевидную, бурную любовь, даже если отчасти тебя любят вместо умершего сына. Это не важно. Очень, очень добрый человек — Джозеф.

Надежная, незыблемая жизнь! Просторная мирная страна, аккуратный городок, где в чистых кроватках спят его дети. Чудо, чудо. Иначе не скажешь. Из осколков, из хаоса его жизни — это! Этот дом, эта семья. Его семья.

Ветерок задул крепче, повеяло прохладой. Он встал, помог подняться жене. Она вперевалку, точно утка, побрела по песку, держа за руки сонных Стива и Джимми. В машине мальчики тут же свернулись калачиком на переднем сиденье между Тео и Айрис и заснули, сплетя ноги, — в кои-то веки без ссор и без слез. Дедушка с бабушкой сели сзади.

Над пляжем воцарилась тишина. Даже чайки куда-то улетели. Покрасневшее солнце горело последним, затухающим огнем и, опаляя края облаков, слало последние стелющиеся по воде лучи к горизонту.

— Завтра будет жарко, — глядя на закат, предсказал Джозеф.

Завтра. И снова завтра. И снова… На Земле миллионы и миллионы людей, поделенных на горстки: трое, пятеро, десяток. Их свел случай, потом спаяла кровь, и в них, точно в капле, отражена вся Земля. Они и есть Земля — друг для друга. Вернее, они — то немногое, что важно и ценно для них на этой Земле. И то, что коснется одного из трех, из пяти, из десятка, коснется всех. В горе и в радости пребудут они вместе. И так же, всех вместе, судьба унесет их в неведомое завтра. А над ними будет блистать солнце — всесогревающее и всекарающее. Одно на всех.

33

Тут был первобытный девственный лес: ясени, клены, вязы, дубы, заросли болиголова. Потом пришли поселенцы, выкорчевали лес, посеяли хлеб, пустили на пастбища скот. И снова посадили деревья — чтобы скрываться под их сенью от зноя. Многие годы, больше двухсот лет, земля передавалась от отца-фермера к сыну-фермеру. И давала обильные урожаи.

В конце девятнадцатого века на эту землю пришли богатые горожане, скупили маленькие хозяйства у фермеров-трудяг и стали фермерами-знатью, владельцами огромных поместий и роскошных особняков за высокими заборами и железными воротами. Но деревья цвели по-прежнему буйно, поскольку новоявленные помещики не чурались прелестей деревенской жизни. Они посиживали на верандах и поглядывали на свои племенные стада и табуны, а кони просовывали умные морды меж жердей изгороди, которая не пускала их к коллекционным розовым кустам.

После Второй мировой войны из разбухших, изнемогающих городов пришли застройщики. И снова под топором и пилой пали деревья — все без разбора. Их рубили безжалостно, под корень, лишь кое-где оставляли жалкие, чахлые островки зелени. Дуб, могучий, раскидистый, еще возвышается до самого неба, но у подножья уже клацают зубья пилы. И вот дуб-великан качнулся, на миг замер и — рухнул, содрогнувшись, и распростерся на той самой земле, из которой пробился когда-то маленьким робким ростком, сто да еще пятьдесят лет назад.

Деревья пали; угодья были поделены, а потом снова поделены; землю взрыли бульдозеры. Акр за акром, ряд за рядом заполнялась она домами-близнецами, точно плоская шашечная доска, открытая безжалостно палящему солнцу. Улицы получили аристократические английские имена: одни — в честь поэтов, другие — в честь адмиралов. Дома выставлялись на продажу под названием «особняк» или «усадьба», хотя зачастую их хозяева здоровались с соседями, высунув руку из окна.

Как грязные потеки расползались по скатерти полей автомобильные дороги. А потом возникли торговые центры, шоссе с перекрестками, автострады со сложными восьмерками-развязками, где путешественник, едущий на запад, сперва ехал на восток, а уж потом, выбрав нужную петлю, поворачивал в нужном направлении.

И ныне все по-прежнему растет, растет, растекается по земле. И так — без конца.

34

Эрик сидел на ступенях времянки и ждал деда. Слева тянулись ряды готовых домов, совершенно одинаковых на фоне серого мартовского неба. Справа подрастали каркасы; стучали молотки монтажников; урчали бетономешалки; поднимая клубы красной пыли, сгружали кирпич грузовики. Вот один забуксовал на глинистом подъеме, из-под колес полетели комья грязи. Другой грузовик с грохотом вывалил на землю груду щебня. Полнейший хаос и неразбериха, из которых — надо отдать им справедливость — возникнет стройный, строгий порядок.

Шумы и запахи стройки Эрику не в диковину, он бывал здесь и на других площадках много раз. Он никогда не отказывается ехать — главное, чтобы дед не таскал его с собой слишком часто. Сегодня они и второе дело заодно успели: купили по дороге туфли и плащ. Сказать по правде, ему не очень-то нужен новый плащ. Бабуля посмотрела бы на старый и решила: «Еще годик продержится». Она всегда так рассуждала. «У тебя полно свитеров, еще один ни к чему» или «Эрик, ты съел достаточно, хватит». Эту последнюю фразу в доме Фридманов не произнес бы никто и никогда. Хватит? Немыслимо!

В этом доме тебя всегда уговаривают поесть — едва ли не силком. А еще тебе постоянно что-нибудь покупают. «Тебе нравится этот свитер? Правда, красивый? Я тебе куплю». Дарить здесь означает любить; дарят не взамен заботы, не для того, чтобы отделаться, а лишь потому, что их любви тесно и она пробивает себе все новые и новые выходы. У Криса и прочей родни нет оснований для беспокойства.

Крис пишет настоящие длинные письма, рассказывает о Венесуэле и вкладывает в конверты фотографии детей. Эрик знает, что дядя таким способом старается скрасить его предполагаемые тоску и одиночество. Отвечать он старается соответственно: меня приняли в баскетбольную команду нападающим; я получил на день рождения новый велосипед; все ко мне очень добры; у меня много друзей.

И это правда, но — не вся. Голых фактов мало, чтобы объяснить, описать его жизнь. Здесь совсем другой дом, другой уклад, другой ритм и темп жизни. Задает его дед — человек неуемной, деятельной энергии. К примеру, считается, что сегодня у него выходной. Но, как всегда, нашлось нечто неотложное, и вот они здесь, хотя через несколько часов, на закате, начинается Песах. Нет, деду не сидится на месте. Узнав, что Джозеф и Анна поселились в этом городе всего семь лет назад, Эрик был очень удивлен. Они так активно участвуют в общественной жизни, словно знакомы со всеми смолоду. Бабушка состоит в больничной комиссии и всевозможных благотворительных комитетах. Дед построил молельню и отказался от половины вознаграждения: оставил в подарок синагоге. Эрик узнал об этом, конечно, не от деда, а от тети Айрис. Она им безумно гордится. Поговаривают, что деда назначат в государственную комиссию по инспекции общественных сооружений. Короче, он не пойдет с тобой на целый день в лес с биноклем и определителем птиц.