Аполлон Коринфский - Народная Русь

• Название: Народная Русь
• Автор: Аполлон Коринфский
• Жанр: История
• Год: 1995
• ISBN: 5—88590—309—3.

Новая серия «Русичи» включает в себя труды дореволюционных и современных исследователей и ученых, занимающихся вопросами культуры, этнографии, истории России, русского фольклора, быта и обрядов. Ее открывает работа А. А. Коринфского «Народная Русь», впервые изданная в 1901 году в Москве, когда-то широко известная, но незаслуженно забытая в родном отечестве на многие десятилетия и, наконец, снова увидевшая свет. Богатый фактический материал, любовь к земле русской, к простому народу, к родному языку — все это не оставит читателя равнодушным.

---

Запечатленная народной памятью столь ярким отражением в песенных сказаниях слава св. Федора-Тирона близка сердцу народа-пахаря, перенесшего на этого угодника Божия многие черты излюбленных богатырей своей родной земли-кормилицы.

Вторая половина февраля-бокогрея не так богата сказаниями-поверьями столько же суеверной, сколько — словоохотливой, посельщины-деревенщины. После Федорова дня только и останавливается приметливый взгляд народа-сказателя, что на «Тимофееях-весновеях» (21-м февраля) да на «Прокопе-дорогорушителе» (27-м дне месяца). «Февральские Тимофеи — весновеи: как ни мети метелица — все весной повевает!», «Прокоп зимний (память — 22-го ноября) дорогу прокопает, Прокоп-перезимний дорогу рушит!» — говорит деревенский люд. В обычные годы кончает февральскую пору слывущий «капельником» св. Василий Исповедник (28-е число), а в тяжелые (високосные) исполняют его обязанности развеселые для всех «комаринских мужиков» народной Руси Касьяны-именинники — 29-е число, день преподобного Касьяна Римлянина.

Уйдет февраль, — конец и необлыжной зиме: дальше уже не зима, а позимье («пролетье» — в иных местах). «Позимний месяц март — февралю-бокогрею младший брат, Евдокеин-плющихин (1-го марта) крестник!»- приговаривают чуткие к голосам старины сельские краснословы, провожаючи проложившие Весне Красной широкие дороги февральские дни перезимние.

XI Сретенье

Сретенские морозы зачастую еще дают деревенскому люду довольно ощутимо знать о том, что зима не хочет сдаваться весне. Но недаром слывет Сретение (2-е февраля) у посельщины-деревенщины за последнюю встречу зимы с весною — в их вековечной неравной борьбе. В этот день, по народной примете, зима дает отчаянный бой выезжающей на солнечную стезю молодой весне: после Сретенья бежит старая наутек, торопится, избегая встретиться даже со взглядом светлых-пламенных очей своей забирающей все большую и большую силу соперницы, чует она, лиходейка, что теперь не на ее заваленную начинающими оседать снеговыми сугробами улицу праздник идет! «Пришел месяц-бокогрей,

Землю-матушку не грел —
Бок корове обогрел,
И корове, и коню,
И седому старику
Морозу Морозычу…
Ты, Морозко, не серчай,
Из деревни убегай —
Что за тридевять земель,
Да за тридесять морей!
Там твое хозяйство
Ждет тебя — заброшено,
Белым снегом запорошено,
За ледяными печатями,
За семью железными замками
Да за семью засовами!» —

поется в старинной простонародной песне, и теперь еще кое-где распеваемой шумливой деревенскою детворой в первые февральские дни.

С кануном праздника Сретения Господня связано в памяти русского простолюдина поверье, ведущее свое начало исстари веков и до сих пор сохранившееся во многих местностях. В этот день в старину совершалось в деревнях, — а местами старый обычай и до сих пор соблюдается, — заклинание мышей, которые к этому времени, истощив все свои скудные запасы, подбираются под скирды и начинают беспощадно, безданно-беспошлинно, пользоваться чужим добром — кормиться на крестьянский счет. Заклинание трусливых, но опасных более иного храбреца, исконных врагов пахаря-хлебороба сопровождается особой, освященною многовековой давностью обрядностью. Призывается сведущий старик-знахарь, какие не перевелись до последних дней в деревнях. Сначала угощают его честь-честью, по заведенному отцами-дедами, а затем приступают к ограждению скирд и стогов от «мышеяди». Знахарь вынимает из средины заклинаемого по снопу (или по клоку, если дело идет о сене) со всех четырех сторон, «с четырех ветров», бережно складывает все это в кучу — с особыми нашептываниями — и несет в избу к пригласившему его домохозяину. Здесь принесенное помещается в чисто-начисто выметенную, жарко натопленную перед тем печь и разжигается накаленною докрасна кочергою. Остающаяся после сожженных снопов или клочков сена зола тщательно выгребается и переносится на гумно, где и всыпается в те места, откуда были вынуты снопы. Домохозяин с женою сопровождают знахаря на гумно с хлебом-солью и новым холщевым полотенцем, которые и поступают по выполнении обряда в собственность совершающего его. А знахарь, всыпав золу в надлежащие места, причитает: «Как железо на воде тонет, так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, в смолу кипучую, в ад кромешный. Не жить вам на белом свете, не видать вам травы муровой, не топтать вам росы медяной, не есть вам белоярой пшеницы, не таскать вам золотого ячменя, не грызть вам полнотелой ржи, не точить вам пахнучего сена. Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем же не порушится!» Вслед за произнесением приведенного заговора, имеющего, по словам суеверных стариков, устрашающую и даже губительную для мышей силу, знахаря снова угощают в хате чем Бог послал, и затем прощаются с ним, прося не обессудить «на угощеньи и на отдареньи».

Старые, сведущие в приметах люди уверяют, что, если с вечера в канун Сретенья небо будет усеяно звездами, то и зима еще не скоро «зачнет плакать», и что весна зацветет на Руси позднее обыкновенного. Но большинство примет о погоде связано с самым Сретеньевым днем. В «Народном дневнике» Сахарова говорится, например, что в Тульской губернии, после сретенских морозов не советуют выезжать в дальнюю дорогу на санях, не доверяя зиме. Оттепель, случающаяся на Сретеньев день, служит, по местному поверью, предвестницею «худой и гнилой весны». Костромичи-крестьяне не вполне соглашаются с туляками относительно влияния сретенской оттепели на предстоящую весну: они говорят, что, если на Сретеньев день «от воробья стена мокра», — будет только ранняя весна. Рязанцы, уверяющие, что «всегда на Сретенье зима с летом встречается», наблюдая идущий на этот праздник снег, замечают коротко, но довольно определенно: «На Сретенье снежок пригонит на весну дожжок!» (т. е. — весна будет мокрая). Если же в этот день метет снежная заметь, они прибавляют к только что приведенному другое присловье: «Коли на Сретенье метель дорогу переймет, то корма подберет» (т. е. осень-де будет поздняя, и корма для животины не хватит).

В Каширском уезде, в тридцатых-сороковых годах XIX-го столетия во многих деревенских уголках повторялся следующий любопытный рассказ, подтверждавший, по словам рассказчиков, основательность поверья о том, что на Сретенье не следует ездить в дальний путь. «Жил-был когда-то», — рассказывали словоохотливые каширцы, — «старик с семьею сытно и богато. Было у него всего много, и во всем ему была спорина. Наградил его Господь детками умными и талантливыми. Чего сам старик недодумает, то детки домыслят, а чего детки не сумеют, то отец научит. Поженил старик всех детей в один день, а, поженивши, задумал напоить, накормить всех сватов и сватей, а корм для них порядил на широкой Масленице. Вот и вздумал старик на промысел съездить вдаль за рыбою, заработать копейку и гостей удоволить. Старик все сбирался, ждал пути и дороги; глядь-поглядь — Сретенье на дворе, а там и Масленица на носу. И собрался старик всей семьею опричь баб и ребят, а на поезд снарядил семь подвод. Как почуяли бабы про наряду за рыбою, так и невесть что вышло. И повоют, и поплачут бабы вокруг мужей, не тут-то было! Задумали бабы свои хитрости: и сны-то им недобрые снились, и тоска-то на них не к добру напала, и домовой-то их к худу давил. Известно — бабье дело: не спорь с ними! Нет-таки, старик не слушает баб. — Поеду-таки, поеду за рыбою, накормлю об Масленице сватов и сватей, — говорит он им. Ведь не что сделаешь с мужиком: упрям живет и отродясь не слушает! Как на беду, на самое Сретенье началась оттепель. Взвыли бабы пуще прежнего от лихой приметы: Погляди-ка, родимой, на двор! Какая стала оттепель! Ведь морозы-то минули; подуло с весны! Не бывать добру, не видать мужей! — голосят бабы. Старик все-таки думает: поеду, да поеду! Вот и поехал старик за рыбою на семи подводах, а на тех подводах посажал сыновей, да и сам сел. Ждут бабы мужей своих неделю, а об них и слуху нет; ждут и другую, никто вести не кажет. Вот и пестрая неделя наступила, а родимых все нет! Подошли и заговены, а с ними и слухи пошли: вот там-то мужик утонул; — а там-то двух мужиков замертво нашли… Воют бабы пуще прежнего. Кому масленица, а бабам Великий Пост! И прослышали бабы о беде: на Волге-де их мужья подломались с подводами. Никто-то не спасся…» Рассказ кончался не менее своеобразным выводом: «Вестимо дело, у того и беда на носу висит, кто примет не чтит да не слушает старых людей!» В Сретенье, на склоне дня, незадолго до сумерек, деревенская детвора, с отзывчивым любопытством прислушивающаяся к поверьям старых людей и к связанным с ними обычаям, собирается где-нибудь на пригорке, за околицей, и начинает заклинать солнышко, чтобы оно выглянуло «из-за горы» и показало этим, что зима, действительно, встретилась с весной. В средневолжских губерниях несколькими собирателями изустных памятников народного песнотворчества записана следующая, приуроченная к этому обычаю, веющая духом старых сказок детская песенка: