Николай Лейкин - Просветитель

• Название: Просветитель
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

ЛЕЙКИН Николай Александрович (1841–1906) — юморист 80-х гг. Писатель огромной плодовитости — автор нескольких тысяч сцен и рассказов. Р. в купеческой семье. Служил в различных коммерческих предприятиях. С 60-х годов отдался всецело лит-ой деятельности. Сотрудничал в журн. «Искра», «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки». С 70-х годов работал главн. обр. в «Петербургской газете». С 80-х годов стал редактором и издателем журн. «Осколки».

---

— Врешь. По службѣ они ѣздятъ, чтобъ состоять при особѣ. Да вѣдь при какой особѣ-то! При особѣ въ генеральскомъ чинѣ. А ты развѣ генералъ?

— Самъ-же ты, Аристархъ Васильичъ, назвалъ меня разъ генераломъ, а себя адьютантомъ — такъ вотъ я изъ-за чего, — оправдывался Самоплясовъ.

— Въ насмѣшку генераломъ назвалъ, въ насмѣшку. А ты, дура съ печи, и повѣрилъ? Очень глупъ ты, коли ужъ такъ… А адьютантомъ твоимъ я себя никогда не называлъ.

— Ну, да что тутъ разговаривать! Дѣло-то плюнуть стоитъ. Выпьемте, господа. Вотъ закусочка стоитъ.

Самоплясовъ старался замять разговоръ. Докторъ Клестовъ очутился въ неловкомъ положеніи и не зналъ, что говорить.

— Выпить? — сказалъ Холмогоровъ. — А вотъ это дѣло другое… Это можно…

— Ну, въ такомъ случаѣ будь виночерпіемъ и разливай… — нашелся Самоплясовъ. — Докторъ, пожалуйте по рюмочкѣ.

— Виночерпіемъ могу быть въ компаніи. Это дѣло десятое… — согласился Холмогоровъ и началъ наливать въ три рюмки.

X

Только что стали садиться за столъ, прибѣжалъ учитель Мишукъ. Онъ буквально прибѣжалъ изъ своей школы, былъ запыхавшись и весь красный отъ пота.

— Кончилъ. Распустилъ своихъ мальчишекъ, говорилъ онъ и тутъ-же сообщилъ, что и батюшка, отецъ Іовъ, вслѣдъ за нимъ идетъ.

— Тогда придется подождать. Пускай они вдвоемъ догонятъ насъ у закуски, — сказалъ Самоплясовъ и велѣлъ ставить пятый приборъ, что Колодкинъ сейчасъ и исполнилъ.

— А насчетъ облавы я все уладилъ, — продолжалъ учитель, выпивъ водки и закусывая сардиной. — Сотскій все устроитъ и будетъ это все подъ наблюденіемъ нашего волостного писаря Взорова. Но разумѣется, надо и Взорову дать встать на номеръ, потому что охотникъ онъ тоже страстный, и кромѣ того, какъ хочешь, и начальство тоже… Пятьдесятъ человѣкъ сотскій сгонитъ бабъ и мужиковъ для загона.

— Взорова я съ удовольствіемъ приглашу, — отвѣчалъ Самоплясовъ. — Я даже люблю Взорова. Вотъ, баринъ, у кого стиховъ-то въ башкѣ понасажено! — отнесся онъ къ Холмогорову. — И стихи все самые что ни-на-есть скоромные… И къ чему угодно у него стихи и прибаутки. Такъ и садитъ, такъ и садитъ! Да вѣдь къ мѣсту…

— Циникъ… — процѣдилъ сквозь зубы докторъ про писаря. — И безсмысленный циникъ…

— Зато, Гордѣй Игнатьичъ, охота черезъ него удастся. Здѣшніе бабы и мужики неохотно идутъ на облаву, избаловавшись. А онъ пошлетъ сотскаго и сгонитъ, — сказалъ учитель. — А Капитонъ Карпычъ ужъ отъ своихъ щедротъ дастъ по тридцати или сорока копѣекъ. Онъ и егеря Пафнутьева подсдобитъ. А у того и рогъ есть.

— Рогъ-то и мы съ собой привезли, — похвастался Самоплясовъ.

Онъ отправился къ себѣ въ спальню и затрубилъ въ мѣдный охотничій рогъ, а затѣмъ послышались звуки трещетки.

Очевидно, все это ему нравилось, было для него вновѣ и тѣшило его.

— Совсѣмъ ребенокъ… Совсѣмъ мальчишка… — презрительно усмѣхнулся Холмогоровъ, подергивая свои усы.

— Всякая музыка у насъ есть. Все съ собой привезли… — похвастался Самоплясовъ, выходя изъ спальни, и пустилъ въ ходъ граммофонъ, который тотчасъ запѣлъ задавленнымъ, хриплымъ голосомъ какой-то цыганскій романсъ.

Въ это время вошелъ священникъ отецъ Іовъ.

— Трапезуете? — спросилъ онъ, держа лѣвую руку на желудкѣ, а правою поправляя волосы. — Я тоже зашелъ насчетъ трапезы поговоритъ, но только поминальной.

— Милости просимъ, батюшка… Пожалуйте…

— Не садимся за столъ и ждемъ васъ… Вотъ сюда прошу присѣсть, — предлагалъ Самоплясовъ и поставилъ ему стулъ.

— Да насчетъ этой-то трапезы вы меня оставьте… Я ужъ дома похлебалъ и подзакусилъ, а вотъ поминальная-то трапеза за упокой вашего папаши… — продолжалъ священникъ. — Меня сейчасъ волостной старшина нашъ Распоркинъ надоумилъ. Вѣдь трапезу-то для здѣшней родни будете устраивать… А родни у васъ уйма. Всѣ объявятся родней. Такъ предлагаетъ онъ вамъ волостное правленіе. Тамъ храминка о шести окнахъ. Тамъ и земскій судитъ, тамъ мы и чтенія христіанскія устраивали.

— Ну, что-жъ, чего-бы еще лучше! Спасибо Распоркину, — сказалъ Самоплясовъ.

— Столъ я дамъ, у насъ имѣются при церкви для освященія куличей въ Пасху доски и козлы… Мы ихъ вокругъ церкви ставимъ. Прекрасно и благообразно выйдетъ.

— Отлично, отлично… И вамъ большое спасибо, батюшка. Какой вы хлопотунъ!

— Да вѣдь для своихъ-же… А васъ я считаю все равно что роднымъ. Вѣдь мальчикомъ махонькимъ ко мнѣ бѣгали… Теперь покрыть ежели столы на манеръ скатеретокъ, такъ у моей попадьи холсты найдутся. Вымоете и потомъ возвратите, — развивалъ свою мысль отецъ Іовъ, наскоро выпивъ водки и отправляя себѣ въ ротъ соленыя закуски.

— Холстовъ-то и у насъ, пожалуй, хватитъ. Чего вы безпокоитесь! Надо будетъ только у тетеньки Соломониды Сергѣвны спросить, — говорилъ Самоплясовъ.

— Холстовъ у насъ хоть отбавляй… — откликнулась изъ-за дверей тетка, помогавшая Колодкину подавать на столъ и очевидно прислушивавшаяся къ разговору. — Вотъ только развѣ насчетъ посуды. Нельзя-же имъ хорошія тарелки и миски давать. Перебьютъ.

Отецъ Іовъ хоть и сказалъ, что дома «хлебалъ и подзакусывалъ», но пилъ и ѣлъ съ большимъ аппетитомъ, чокаясь съ учителемъ.

— Насчетъ посуды я обдумалъ, — продолжалъ онъ, прожевывая кусокъ и садясь за обѣденный столъ. — Посуда плевое дѣло. Глиняныхъ чашекъ и ложекъ для щей вы наберете у лавочника Василія Иванова Молочаева. Ну, и стакановъ или кружекъ… А ножей и вилокъ имъ не надо. Зачѣмъ ножи и вилки? Вѣдь въ сущности имъ главное вино и пиво при поминовеніи.

— А остальное неужели ни во что не цѣнятъ? засмѣялся Холмогоровъ, взявъ со стола съ закуской сыръ и отрѣзывая себѣ кусокъ.

— Право, не цѣнятъ. Здѣсь такой народъ. Да и вездѣ онъ одинаковъ, — отвѣчалъ отецъ Іовъ. — Помянуть по-ихнему — выпить. А остального и не надо, пожалуй. Вѣдь пирогъ, щи и кисель. Другихъ разносоловъ, я думаю, Капитонъ Карпычъ не будетъ имъ дѣлать. Ну, кутья… А для всего этого и деревянныхъ ложекъ довольно. Вилки для простого народа руки… А пить такъ онъ и изъ берестяного стакана склоненъ.

Колодкинъ во всемъ бѣломъ — въ курткѣ, передникѣ и колпакѣ — дѣлалъ все по ресторанному. Онъ принесъ къ столу кастрюльку, обернутую полотенцемъ, и тутъ-же при обѣдающихъ разливалъ въ бульонныя чашки борщокъ, а тетка Соломонида Сергѣевна подавала ихъ каждому и предлагала дьябли на тарелкѣ.

— Но только изъ-за храминки-то въ волостномъ придется вамъ, многоуважаемый, и старшину Распоркина пригласить на поминовенье-то, — обратился отецъ Іовъ къ Самоплясову.

— Всенепремѣнно. Какъ-же иначе? Старшина, — отвѣчалъ Самоплясовъ.

— Вѣдь у васъ, по всѣмъ вѣроятіямъ, поминовеніе-то будетъ двоякое, то-есть дѣленіе на козлищъ и овецъ?

— А то какъ-же. Вотъ всѣхъ друзей моихъ приглашу къ себѣ на обѣдъ, сюда, а тамъ ужъ будетъ тетенька Соломонида Сергѣвна распоряжаться. Нешто возможно вмѣстѣ! Васъ попрошу сюда съ матушкой пожаловать. Отца дьякона съ супругой. Лѣсничему Ивану Галактіонычу Кнуту надо записку послать. Старшину… лавочника Молочаева, мельника, повитуху нашу, учительницу. Этихъ всѣхъ сюда.

— Писаря не приглашайте. Фанаберіи много въ головѣ, а толку мало, — шепнулъ отецъ Іовъ.

— Нельзя. Онъ мнѣ облаву устраиваетъ, бабъ въ лѣсъ сгонитъ.

Отецъ Іовъ взялъ чашку съ борщкомъ и нюхалъ.

— Что значитъ поварская-то стряпня! Ароматъ… — произнесъ онъ. — Это какъ называется? Не супъ де шассеръ?

— Борщокъ, — отвѣчалъ Самоплясовъ.

— Борщокъ, борщокъ. То-то свекольникомъ-то отражаетъ! То борщъ, а это борщокъ.

— Повара, говорятъ, и изъ черепахи могутъ такой супъ приготовить, что языкъ проглотишь, — сказалъ учитель.

— А то какъ-же… Супъ тортю… первая гастрономія… — откликнулся хриплымъ басомъ Koлодкинъ. — А только его можно и не изъ черепахи соорудитъ. Тотъ-же вкусъ.

— А изъ чего?

— Бычьи хвосты и телячья головка.

— Ну, такъ вотъ ты и сооруди, Колодкинъ, къ поминальному обѣду, — отдалъ приказъ Самоплясовъ.

— Нельзя, ваше степенство.

— Отчего?

— Не полагается. Не законное меню выйдетъ. Для поминальнаго обѣда идетъ по положенію или супъ прентаньеръ или уха… Иначе фасонъ обѣда испортишь, — далъ отвѣтъ Колодкинъ.

Подали второе блюдо: шофруа.

XI

Колобки и стопочка шофруа изъ дичи, какъ неизвѣстное блюдо, произвели на гостей недоумѣвающее впечатлѣніе, чему очень радъ былъ Самоплясовъ. Даже докторъ Клестовъ, положивъ себѣ на тарелку этого кушанья, разсматривая его, произнесъ:

— Фу, какая мудреная ѣда! Не знаешь даже, какъ ее и ѣсть — вилкой или ложкой.

— Любимое мое кушанье, Гордѣй Игнатьичъ, — отвѣчалъ Самоплясовъ, сіяя отъ удовольствія. — На манеръ студня это.

— Ври больше! — ядовито ухмыльнулся Холмогоровъ. — Даже сравненія-то сдѣлать не умудрился… На манеръ студня! Похоже!