Николай Лейкин - В родном углу

• Название: В родном углу
• Автор: Николай Лейкин
• Жанр: Русская классическая проза

ЛЕЙКИН Николай Александрович (1841–1906) — юморист 80-х гг. Писатель огромной плодовитости — автор нескольких тысяч сцен и рассказов. Р. в купеческой семье. Служил в различных коммерческих предприятиях. С 60-х годов отдался всецело лит-ой деятельности. Сотрудничал в журн. «Искра», «Библиотека для чтения», «Современник», «Отечественные записки». С 70-х годов работал главн. обр. в «Петербургской газете». С 80-х годов стал редактором и издателем журн. «Осколки».

---

«Невинный поцѣлуй, — разсуждалъ онъ. — А я-то какія слова! „Заглажу, заглажу“. Ахъ, что можно сгоряча надѣлать»! — упрекалъ онъ себя.

Ложась въ постель, онъ уже думалъ:

«Впрочемъ, вѣдь, это какъ понимать слово „заглажу“. Можно понимать и такъ: заглажу будущей скромностью. Да, по всѣмъ вѣроятіямъ, она такъ и поняла».

Засыпая, онъ утѣшалъ себя доводомъ:

«Поцѣлуя никто не видалъ. А какъ она сама смотритъ на этотъ поцѣлуй — выяснится при первомъ свиданіи съ ней».

Ночью Сухумову снилось, что онъ уже женатъ на Раисѣ, что они въ Парижѣ, что она въ хорошемъ дорогомъ платьѣ, въ подвязанномъ, какъ у докторши, передникѣ и, засуча рукава, мѣситъ тѣсто въ глиняномъ горшкѣ и бойко разговариваетъ съ нимъ по-французски, хотя на самомъ дѣлѣ Раиса ни слова не знала по-французски.

Сухумовъ проснулся.

«Какой сонъ! — подумалъ онъ. — Впрочемъ, удивительнаго тутъ ничего нѣтъ. Я цѣлый вечеръ провелъ съ Раисой, ложась спать, думалъ о ней… А сонъ всегда почти отраженіе событій дня».

А сердце билось усиленно, стучало и въ виски.

«Съ чего волненіе-то? — спрашивалъ онъ самъ себя. — Худого вѣдь ничего не было-бы, если-бы я и на самомъ дѣлѣ былъ женатъ на ней. Она дѣвушка хорошая и очень мнѣ нравится. Сословная разница, но вѣдь это-же пустяки, здравый разсудокъ говоритъ, это пустяки. Теперь все меньше и меньше объ этомъ думаютъ. Докторъ Кладбищенскій на крестьянкѣ женатъ и счастливъ».

Сухумовъ закурилъ папиросу и сдѣлалъ нѣсколько затяжекъ. Сердцебіеніе успокоилось, въ глазахъ зарябило, начало туманиться. Онъ перевернулся на другой бокъ и опять заснулъ.

Подъ утро ему снилось, что онъ разговариваетъ съ однимъ изъ своихъ предковъ, изображенныхъ на портретахъ. Предокъ этотъ безъ парика, съ сѣдой щетиной на головѣ, съ тщательно выбритымъ пухлымъ лицомъ, въ сорочкѣ съ большимъ воротникомъ, завязаннымъ тесемками, въ бѣличьемъ халатѣ, крытомъ малиновымъ бархатомъ. Сухумовъ явственно все это видѣлъ и хорошо запомнилъ, Запомнилъ даже его туфли изъ гарусной вышивки, запомнилъ узенькую серебряную табакерку съ чернтью, которую предокъ его вертѣлъ въ рукахъ. Предокъ, улыбаясь широкимъ лицомъ, говорилъ Сухумову:

— На крѣпостной своей женатъ былъ и ничего изъ этого худого не вышло. Жили мы счастливо. Почитала она меня, любила, боготворила и народила четырехъ здоровыхъ ребятъ.

Въ восемь часовъ начало свѣтать. Въ девятомъ часу камердинеръ будилъ Сухумова, но Сухумовъ отвѣтилъ:

— Погоди. Дай немного полежать.

— Сами-же приказали будить. У меня парное молоко принесено для вашей милости. Остынетъ, такъ какой-же будетъ интересъ, — говорилъ камердинеръ. — Вставайте.

— Пускай остынетъ… — бормоталъ Сухумовъ.

Только въ часу десятомъ могъ камердинеръ поднять его. Подавая ему одѣваться, камердинеръ говорилъ:

— Вотъ вамъ и режимъ вашъ. Нѣтъ, ужъ кто до послѣднихъ пѣтуховъ не ложится, то тутъ не до режимовъ.

— Отстань. Не ворчи. И что это у тебя за манера!

Одѣваясь, Сухумовъ вспомнилъ вчерашнія слова Поліевкта о вѣщихъ снахъ подъ Новый годъ.

— Такъ всѣ сны, которые видишь на Новый годъ, должны сбыться? — спросилъ онъ, улыбаясь, камердинера.

— Какъ пить дать. Непремѣнно, — кивнулъ Поліевктъ и спросилъ:- А вашей милости что приснилось?

— Хорошій сонъ. Приснилось, — будто-бы я женатъ.

— Женитесь. Василій Великій исполнитъ. Это его ночь. Въ его ночи даже нарочно загадываютъ подъ Новый годъ и онъ, батюшка, вѣщіе сны насылаетъ, а потомъ и устраиваетъ ихъ. Дѣвушки-то деревенскія какъ на Новый годъ гадаютъ! Да и барышни. Мостки изъ лучинокъ на блюдечкахъ съ водой устраиваютъ у себя подъ кроватями, задумываютъ, на ночь лѣвый чулокъ съ ноги не снимаютъ и ложатся. И кто во снѣ ихъ черезъ мостикъ переведетъ — тотъ и суженый. Чего вы изволите смѣяться?

— Суевѣрію смѣюсь… Лѣвый чулокъ… — проговорилъ Сухумовъ.

— Да-съ… Не смѣйтесь. А иногда такъ бываетъ, что этотъ суженый и чулокъ-то этотъ лѣвый съ ноги сниметъ. Тогда ужъ совсѣмъ крѣпко.

— Жаль. А я на ночь оба чулка снялъ. Что-жъ ты меня не предупредилъ.

— Да что-жъ васъ предупреждать, коли вы невѣроятный человѣкъ! Да и безъ чулка сбывается, — прибавилъ Поліевктъ.

— И въ тотъ-же годъ этотъ сонъ долженъ сбыться? — шутилъ съ камердинеромъ Сухумовъ.

— Въ тотъ-же годъ, такое ужъ положеніе. Но мало этому вѣрить, надо чтобъ человѣкъ былъ вѣроятный. А кто невѣроятный человѣкъ, то само собой…

— Ну, хорошо, хорошо… Я вѣрю, я буду вѣроятнымъ человѣкомъ. Успокойся… — закончилъ Сухумовъ и сѣлъ нить молоко съ чаемъ.

XXXVI

Въ день Новаго года Сухумовъ скучалъ одинъ. Ни къ нему никто не пришелъ изъ знакомыхъ, ни самъ онъ никуда не поѣхалъ. Да и кому придти? Онъ со всѣми вчера видѣлся, кромѣ священника и матушки-попадьи. Отъ священника онъ, впрочемъ, ждалъ визита, но у того, очевидно, такой свѣтскости не оказалось, чтобы придти поздравить его съ Новымъ годомъ. Чтобы прокатиться, онъ хотѣлъ самъ ѣхать къ отцу Рафаилу, но побоялся неловкости встрѣчи съ Раисой. Онъ звалъ ее къ себѣ на другой день Новаго года за полученіемъ январскихъ журналовъ, которые выписалъ и которые должны получиться сегодня или завтра. «Придетъ завтра, хоть съ отцомъ Рафаиломъ или съ женой учителя — ну, значитъ, не обидѣлась и не сердится, — разсуждалъ онъ. — Не придетъ — поѣду самъ улаживать дѣло. А какъ улаживать? Предложеніе дѣлать, что-ли? — задавалъ онъ себѣ вопросы. — Она прекрасная, правдивая, добросердечная дѣвушка, очень мнѣ нравится, но вѣдь страстной любви я къ ней не чувствую», — прибавилъ онъ мысленно, и тутъ-же вспомнилъ признаніе бабушки Клеопатры Андреевны въ ея дневникѣ. Бабушка упоминала, что она вышла замужъ за дѣдушку вовсе безъ всякой любви, но послѣ свадьбы такъ его полюбила, что привязалась къ нему, какъ самая вѣрная собака, боготворила его и, не взирая на легкія туманныя пятна въ жизни и даже мимолетныя измѣны дѣдушки, они прожили счастливо. И тутъ Сухумовъ сталъ сдаваться къ тому, что для брака вовсе и не надо бѣшеной любви, что достаточно, чтобы женщина только нравилась. Онъ припоминалъ знакомыхъ въ Петербургѣ, которые женились при самой страстной сумасшедшей любви, потомъ охладѣли другъ къ другу и разъѣхались. Такихъ паръ онъ насчиталъ три-четыре.

«А мнѣ Раиса нравится, меня тянетъ къ ней. Вся ея фигура, ея глаза, ея говоръ производитъ на меня что-то ласкающее, успокаивающее… А вѣдь это только и нужно въ женщинѣ здѣсь въ глуши, въ деревнѣ. Представительства какого-нибудь тутъ совсѣмъ не требуется», — разсуждалъ онъ.

Сухумовъ задумался и черезъ нѣсколько времени мысленно произнесъ:

«А впрочемъ, можетъ быть, я и влюбленъ въ Раису? Очень можетъ быть, что это-то любовь и есть»…

Поздравить съ Новымъ годомъ пришли Сухумова только управляющій и его жена. Сухумовъ угощалъ ихъ мадерой съ бисквитами и спросилъ, между прочимъ, шутя:

— А что есть-ли здѣсь у окрестныхъ помѣщиковъ и помѣщицъ хорошенькія невѣсты?

Управляющій отрицательно покачалъ головой и отвѣтилъ:

— Есть, пожалуй… Но для вашей милости не годятся… Фасонъ не тотъ. Вѣдь тутъ почти повсюду сѣрый купецъ у дворянъ земли и усадьбы отбилъ.

— Да я не для себя спрашиваю… А такъ, вообще…

На этомъ разговоръ и кончился.

Отъ скуки сегодня Сухумовъ аккуратно продѣлалъ всѣ предписанія доктора относительно режима: передъ завтракомъ и обѣдомъ катался съ горы, ходилъ на лыжахъ и даже кололъ дрова, выдерживая на себѣ глупыя улыбки рабочихъ, одѣвшихся по случаю Новаго года въ праздничные наряды.

Онъ разбирался въ библіотекѣ, самъ топилъ свой каминъ, болталъ съ камердинеромъ, читалъ Вундта, дневникъ и письма бабушки, къ вечеру еще больше заскучалъ и рано легъ спать.

Ложась спать, Сухумовъ сказалъ самъ себѣ мысленно:

«Нѣтъ, если здѣсь въ деревнѣ жить зимой, жить круглый годъ — непремѣнно жениться надо. Иначе не выдержишь. Напримѣръ, хоть-бы взять сегодня… Вѣдь это день одиночнаго заключенія какого-то. А докторъ увѣряетъ, что деревенская жизнь мнѣ нужна, что въ ней одной только спасеніе моего расшатаннаго здоровья. Стало-быть, сжечь петербургскіе корабли необходимо».

И когда онъ засыпалъ, передъ нимъ носился образъ Раисы.

На другой день, какъ Сухумовъ предполагалъ, съ почты привезли два новыхъ журнала. Онъ ждалъ, что за ними придетъ Раиса съ Ивановой, но онѣ не пришли. На третій день Новаго года привезли еще журналы, но Раиса опять не явилась ни съ Ивановой, ни съ учительницей Хоботовой. Это нѣсколько бѣсило его.

«Сердится, — подумалъ онъ. — Сердится за поцѣлуй… Ждетъ, что я приду объясниться. Но o чемъ я буду объясняться? Какъ? Я не придумалъ еще ничего окончательнаго».

Книжкекъ журналовъ онъ къ Раисѣ все-таки не посылалъ. а самъ мучился неизвѣстностью: измѣнились ея отношенія къ нему или нѣтъ? Но видѣть ему ее очень хотѣлось. Къ священнику онъ почему-то считалъ ѣхать неудобнымъ, а такъ какъ онъ нѣсколько разъ заставалъ ее у Ивановыхъ, то послѣ завтрака онъ велѣлъ заложить лошадь и поѣхалъ къ учителю, въ надеждѣ и теперь встрѣтить ее тамъ.