Семён Ласкин - Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)

• Название: Повесть о семье Дырочкиных (Мотя из семьи Дырочкиных)
• Автор: Семён Ласкин
• Жанр: Детская проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-903097-01-4

Известный петербургский писатель Семен Ласкин посвятил семье Дырочкиных несколько своих произведений. Но замечательная история из жизни Сани Дырочкина, рассказанная от имени собаки Моти, не была опубликована при жизни автора. Эта ироничная и трогательная повесть много лет хранилась в архиве писателя и впервые была опубликована в журнале «Царское Село» № 2 в 2007 году. Книга подготовлена к печати сыном автора — Александром Ласкиным.

---

— Папа! — напомнил о себе Санечка. — Можно мы уйдем? У меня, кажется, болит горло…

— Вот именно, кажется! — улыбнулся он. — Всем нам что-то кажется. Мне кажется, что горло у тебя не болит, а тебе кажется обратное. И кто из нас прав, может проверить только история.

— История — объективная наука, — согласился Зетов. — И кто бы над ней не издевался, будет наказан.

— Ты понял? — намекнул Борис Борисыч.

Но Саня ничего не хотел понимать: ему было худо.

И тогда я решила, что пора вмешаться мне. И я стала лаять. Я так скулила и выла, что сама удивлялась, откуда у меня такие поразительные музыкальные способности.

А Борис Борисыч и Зетов уже заткнули уши и что-то кричали друг другу. Тогда я стала брехать, потом тявкать. Нет, думала я, они все же нас отпустят, я их заставлю.

— Мотя, молчать! — закричал Борис Борисыч. — Что с тобой стало. Я не узнаю свою собаку.

— Да она же у вас сумасшедшая! — крикнул Зетов. — Отправьте ее домой сейчас же или она тут перекусает половину Дома.

— Да, да, — заторопился Борис Борисыч, — она видно взбесилась, и ее нужно показать ветеринару.

Мне было уже не до их рассуждений. Пускай к ветеринару, но только отпустите меня и Саню, у него болит горло.

Борис Борисыч выхватил ключи из кармана и протянул их Сане.

— Идите домой, — сказал он. Потом поглядел на меня и погрозил пальцем. — А тобой, Мотька, я очень недоволен…

Эх, Борис Борисыч, подумала я, но только прижала уши и что есть силы натянула поводок. Мне нужно было скорее доставить Саню к Ольге Алексеевне.

Глава пятнадцатая. Совсем грустная

Не буду рассказывать, как мы добирались назад, да это и не так важно. Еще в Доме творчества температура у Сани оказалась тридцать восемь, у Ольги Алексеевны — тридцать семь и два, а у Бориса Борисыча, сколько он ни держал градусник, больше тридцати шести и одной не поднялась.

— Я тоже болен, — заявил он. — Моя температура показала упадок сил. Теперь я долго не напишу ни строчки.

Вечером Санина температура подскочила до тридцати девяти, а ночью стала сорок. Он метался, звал то Ольгу Алексеевну, то меня. Мы были рядом.

Ольга Алексеевна совсем забыла о себе, сидела в Санином изголовье и все время ставила на его горячий лоб холодные примочки.

— Милый мальчик, — спрашивала она, — тебе не легче?

— Легче, — каждый раз говорил Саня, но мы понимали — это он хочет успокоить Ольгу Алексеевну и меня. — Мама, — просил он, — ты бы поспала немного, завтра же на работу…

— Завтра я не пойду, — сказала Ольга Алексеевна, — разве я смогу тебя оставить?

— Но со мной Мотька.

— Если бы Мотька разбиралась в медицине, но у нее нет никакого образования, — говорила Ольга Алексеевна.

И она осталась.

И новый день у нас прошел не легче, чем вечер. И когда позвонил Борис Борисыч, то она ему что-то тревожно шептала. А на завтра состояние стало совсем тяжелым, Саня бредил. И Ольга Алексеевна забыла о своей личной температуре. Она металась от Саниной постели к телефону, и то давала лекарства, то звонила профессору, опрашивала у него советы.

И профессор охотно давал советы, говорил чего делать и чего не делать, каждый раз он, видно, предлагал к нам приехать.

— Благодарю вас, — говорила Ольга Алексеевна, — пока я сама справляюсь.

Но к ночи Саня перестал узнавать меня, а Ольгу Алексеевну назвал:

— Тетя.

И тогда она набрала номер и попросила:

— Профессор, приезжайте. Мальчику совсем плохо.

Глава шестнадцатая. Профессор

Ну, я вам скажу, профессор был так профессор. Самый главный профессор по гриппу. Он был очень большого роста, с усами и с такой длинной прекрасной трубкой, что я сразу поняла: он, профессор, все у Сани услышит.

— Да, — сказал профессор, ощупывая Санино тело. — Ты, Саня, не Геракл. Нужно будет тебе заняться спортом, когда ты выздоровеешь. Даю самую страшную клятву, что Саня у вас ни разу не играл в хоккей, не держал в руках шайбу.

— Совершенно верно, — признался Саня, хотя ему было в тот момент очень плохо. — Я постараюсь учесть ваши в советы, профессор, и как только выздоровею, то тут же сделаю зарядку.

Потом профессор начал стучать по Саниному телу; он что-то искал и слушал. Он даже лег на Саню ухом и заставил его делать глубокие вдохи.

— Дыши, Саня… — просил профессор. — Отлично!

— Еще раз! Прекрасно!

— А теперь набери воздух, выдохни и долго не дыши. Вот это у тебя здорово получилось, Саня.

Затем профессор поднялся и пошел мыть руки. Ольга Алексеевна держала в руках полотенце и молчала: она ждала, что скажет профессор.

Но и профессор молчал.

И так они долго молчали, пока я не стала лаять, потому что молчание было невыносимым.

— Тихо, — попросила меня Ольга Алексеевна. — Профессор должен подумать.

И тогда профессор повел бровями и сказал очень твердо.

— В больницу.

Он еще немного подумал и прибавил:

— Другого мнения быть не может. Иначе, Ольга Алексеевна, мы проморгаем с вами Санечкино сердце.

Как же быть, спросила я Саню взглядом. Ехать или отказаться? А может, пошутил профессор?

Но профессор не шутил.

И Ольга Алексеевна отвернулась, и долго не глядела на Саню.

Потом она вздохнула и сказала каким-то ледяным тоном.

— Ну, Саня, поедешь в больницу? Решай сам, ты у меня настоящий мужчина.

И Саня сказал:

— Поеду.

— Если нужно, — прибавил Саня, — так нужно.

Глава семнадцатая. Письма к другу

Письмо первое

Дорогой Санечка, милый мой друг!

Вот уже несколько дней, как опустел наш дом. Хожу по комнатам, слоняюсь из угла в угол, всюду тобой пахнет, а тебя — нет.

Все теперь не так. Водит меня гулять Борис Борисыч. На улице не отпускает ни на шаг, дергает поводок, где нужно и не нужно.

А с пьесой его, скажу тебе, худо. Ставить ее отказались, потому что Борис Борисыч и сам теперь понимать перестал, кто кому должен, а кто кому не должен доверять.

Настроение у него грустное, но не столько из-за пьесы, сколько из-за тебя.

— Это я, — вздыхает, Мотька, во всем виноват. Я не доверял Санечке. Чихать я хотел на пьесу, лишь бы Санечка выздоровел, лишь бы осложнение на сердце у него прекратилось.

Ольга Алексеевна много работает, а как секунда свободная у нее появляется, так бежит к тебе, несет пироги. По-моему, несет она тебе слишком много, по целой авоське, так что если что останется — не выбрасывай, а помни: я тоже это люблю. Манная каша с котлетами у меня попрек горла стоит.

Да! Не бывает ли у тебя куриных костей, присылай.

Потом, говорят, дают тебе какие-то витамины, я бы их попробовала с удовольствием.

И пенициллин пришли, если это вкусно. А то они мне про него все уши прожужжали. Вот, пожалуй, и все, что хотела тебе сообщить. Жду ответа, как муравей лета.

Твоя,

Мотя.

P.S.

Ну и память у меня стала. Забыла написать самое главное.

Да знаешь ли ты, что вчера пошли мы с Борисом Борисычем вручать перчатки лифтерше. Я не очень хотела, но он меня с собой взял, объяснил, для поддержки.

Поднялись на третий этаж, позвонили в квартиру и ждем.

— Кто? — говорит тетка, а сама дверь не открывает. Вот так, мол, и так, объясняет ей Борис Борисыч, пришли, значит, из сто семьдесят пятой квартиры, принесли перчатки вместо съеденных.

— Это, — говорит тетка через дверь, — все конечно, совпадает, но вы отойдите немного, я на вас в «глазок» погляжу, мне личность необходимо сверить. Теперь, говорят, полно всяких жуликов по нашим лестницам ходит.

Ну мы, конечно, отошли и ждем. Не уверены были: узнает она или нет.

— Так, — говорит тетка, — вроде бы вы, но только теперь мне в «глазок» перчатки покажите. Я еще решить должна, равны ли они съеденным. Есть такие люди, что хорошее истрепят, а сами стараются худые подсунуть.

Я возмутилась, но Борис Борисыч стерпел, поднял перчатки.

Ну, скажу тебе, видно покупка ей очень понравилась. Распахивает она двери и приглашает нас с Борис Борисычем войти.

— Ах, — говорит, — ты, милая собачка-баловница, ну покажи, что такое принесла мне взамен?

И прямо надевает на себя обе перчатки и пальчики сгибает и разгибает, оторваться от перчаток не может.

— Да, — говорит, — совсем не хуже моих.

Тогда Борис Борисыч поворачивается и собирается уйти, но лифтерша его уже сама пускать не хочет.

— Ах, гражданин, — говорит она, — тут у меня есть туфли совсем мне неподходячие, чуть-чуть жмут, да и носочек у них сбит, а я слыхала, что собачки очень любят туфельки грызть. Так уж не возьмете ли вы их себе, а мне купите новые, можно и не очень дорогие.

— Нет, — гражданочка, — говорит Борис Борисыч. — Наша Мотя туфли не грызет. Носите их на здоровье.

— Ну, — говорит лифтерша, а сама с нами к лифту идет. — Тогда разрешите я вас на лифте покатаю.