Татьяна Успенская - Украли солнце

• Название: Украли солнце
• Автор: Татьяна Успенская
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-042152-7

Любовь…

Иллюзия?

Сказка?

Красивая ложь?

Или — ВЫСШАЯ ПРАВДА человеческого бытия, над которой не властны ни время, ни ужасные капризы истории, ни трудности, ни расстояния?

Каждому мужчине и каждой женщине предстоит РЕШИТЬ ЭТО ДЛЯ СЕБЯ.

Выбор будет нелегким, — но именно от него зависит ВСЯ НАША ДАЛЬНЕЙШАЯ ЖИЗНЬ…

---

— Ну где же чай? — капризно спрашивает Геля. — К чаю хочу тарталетку с паштетом.

Его дача! Что ему одному делать в таком громадном доме?

Всё розовое: лица Гели и Будимирова, стены и пол его дачи, скатерть на столе. Какой замечательный цвет: розовый!

— Что за «сессия»? — спрашивает осторожно.

В каком-то уголке памяти будоражащая точка: интерес к общественным проблемам.

— Игра, мальчик. Всё в жизни игра, и у взрослых дядей больше игр, чем у детей, так как дяди ни на что другое не способны, как только играть. Самая увлекательная: политика. Политическая игра — самая остроумная и интригующая!

Что-то беспокоит его. Он пытается вспомнить. Было в его жизни или во сне? Мелькают лица в крови. Туши с червями. Нет, не помнит. Кто он? Как жил до этого мгновения? Григорий сказал: он — графский сын и графский внук. Приснилось или в самом деле так? К чему-то его обязывает происхождение. Кодексы чести, незыблемые законы: «не предай», «не убий»! Откуда их знает? Никто ничего такого никогда не говорил. Не обидь. И снова «не предай». Приснилось. Помнит всё чётко лишь с того мига, как встретился с Гелей. Но ведь до встречи с Гелей он жил?! Туши с червями, кровь на плитах, согнувшаяся до пола мама, худенькая, улыбающаяся девчонка на молодой траве. Ну же, помоги! — молит он неизвестно кого. — Дай вспомнить!

— У тебя есть вкус, девочка. В самом деле, замечательное изобретение, — нахваливает Будимиров тарталетки. — Правда, мне больше нравятся с сыром. Но и эти очень даже ничего. А ты почему не ешь? Задумался? Порой надо и задуматься. Только не перегружай извилины. Много думать — вредно. И опасно. Ну, ребятки, мне пора. Труба зовёт. Сегодня подготовка к конгрессу. Придётся поиграть.

— А как живёт Варламов? — спросил неожиданно для себя Джулиан.

— В опале Варламов, проходит наказание. Последнее предупреждение. — Будимиров усмехнулся. — Язык дан, чтобы держать его за зубами, а голова — чтобы думать и понимать ситуации. Так-то, детки. — И он исчез, словно его не было.

— Ну, решил, как жить дальше? — Геля сладко потянулась, коснулась его руки.

И он сразу позабыл обо всём. И чай, и тарталетки, и Геля, и сам воздух что-то делают с ним такое, чтобы он ничего не помнил. Есть только удовольствие. Значит, остальное и не нужно.

Он погрузился в развлечения и в радость, перепутавшие день с ночью, часы с неделей…

Глава вторая

Григорий принёс ему удачу. Джулиан почти готов «к употреблению». Ещё небольшая обработка. Её он проведёт сам.

Григорий дал ему передышку. Отступили государственные дела. И чёрная тяжесть вместе с ощущением опасности растаяла под ровным голосом Григория, пересказывающим уроки графа и книжки, что они вместе читали в детстве, а он забыл, и истории жизней их односельчан, и разговоры с его матерью…

Но наступила ночь, когда Григорий не произнёс ни слова, взгляд прятал. Игра случилась вялая и быстро наскучила.

— Чего это с тобой? — подозрительно спросил Будимиров. — Обидел кто?

Григорий сидел сгорбившись. И чем дольше молчал, тем тяжелее становились руки и ноги.

— Ну говори, — приказал. Неподатливый язык едва ворочался во рту.

— Отпусти меня домой, — сказал Григорий равнодушно, точно заранее знал всю безнадёжность своей просьбы.

— Кто обидел тебя? — взревел Будимиров, готовый обрушить гнев на посмевшего нарушить его сон. — Говори, Гиша, что хочешь, только говори. Ты — со мной, я жив. Ты — со мной, я сплю. Ты — со мной, мне сопутствует удача. Я близок к главной победе в своей жизни. Говори, Гиша!

Странное сочетание пустоты с тяжестью. Нет, он ещё не рухнул в чёрную дыру, но ощущает её край. Минута, и чернота зальёт его по макушку.

— Почему ты молчишь?

— Я не знаю, — грустно сказал Григорий. — Я всё тяжелее и тяжелее.

— Наоборот, за то время, что здесь этот поэтишка, ты похудел и окреп, живот почти исчез. Наоборот… Ты лёгок.

— Я заполняюсь камнями. Отпусти меня, пожалуйста! — Григорий встал, готовый уйти.

Остаться в ночи одному? Ошейник перехватил горло. Будимиров уселся в мягкий пух ковра.

— Не уходи, пожалуйста, посиди со мной рядом, Гиша. И скажи, кто осмелился тебе что-то наговорить? А может, кто оскорбил тебя? Ты только скажи!

— Я перестал спать, Бур. Лежу, таращу глаза. Видения какие-то. Я сильно хочу спать.

— Какие видения?! Говори, не бойся.

— Ужасы. Ни о чём подобном не читал в книгах, не слышал.

— Что же за видения?

— Мучаются люди. — Он вобрал голову в плечи.

Лысины больше не было. За последние недели она припорошилась пухом. Но пухом не пепельным, которого так ждал Будимиров, а бело-серым, грязноватым.

— Чушь городишь, — сказал неуверенно. — Как мучаются?

— Под ногти им загоняют иглы. На дыбе человек, выворочены руки, окровавленная голова на груди… — срывающийся голос Григория. — В таком же роде. Их много — изрезанных, искалеченных, они задыхаются, умирают.

— Откуда ты знаешь, кто сказал? Тебя здесь не было, когда… — Прикусил язык. Заливает пот. Не пот, тяжесть. Сейчас она затвердеет, и он никогда не поднимется с ковра.

— Никто ничего не говорил. Сам не понимаю. Я всегда хорошо спал. А тут… и не сплю вроде, а их вижу, кровь и муки остаются во мне. Я привык рано засыпать, — сказал виновато. — Может, поэтому?! — В первый раз за ночь Григорий взглянул на него.

Будимиров вздрогнул. Красны белки, мутны глаза. Никакого сходства с Магдалиной. Измождённый старик перед ним.

— Я всегда лёгкий был, несмотря на то, что толстый. Засыпал легко. Никого я, Бур, не предавал, пальцем никого не тронул, никого не убил. За что же это мне? Откуда взялось? Поверь, я никого не пытал… — Снова и снова повторяет одно и то же.

Как могло случиться, что пытки, творившиеся здесь, рядом со спальней, стоит лишь шторы раздвинуть, осели в Григории?

— Отпусти меня. Бур. Не можется мне, понимаешь? Я себя потерял. Чертовщину какую-то собрал в себе! Откуда взялось?! Отпусти!

— Сдавай! — гаркнул Будимиров, наконец, поняв: это его тяжесть, это содеянное им, и это его кошмары перешли в Григория. А если Григорий уедет, все они снова ворвутся в него… — Сдавай! — закричал он. — Что я сказал?!

— Не отпустишь, ведь повешусь я, Бур, или ещё как порешу себя, потому что терпеть нет силы.

— Прошу, — зашептал испуганно, — прошу, не брось меня. Нет моей власти над тобой. Захочешь уйти, уходи. Но пощади, останься со мной, спаси. Я стал спать. Я… — Он пытался преодолеть страх, но страх молотом забивался в голову и в грудь: сейчас Григорий встанет и уйдёт.

Григорий встал. Поклонился ему.

— Спасибо, друг. Прости, если что не так. Отосплюсь немного и приду. — Он повернулся и пошёл к двери.

Пошёл не так, как уходят от него подчинённые — пятясь к двери задом. Пошёл, как уходит повелитель. Не оглядываясь.

— Гиша! — позвал Будимиров без голоса.

Но Григорий не обернулся.

Как только за ним мягко прикрылась дверь, Будимиров рухнул в чёрную дыру. Оглох от злобы и ослеп.

Глава третья

Сколько прошло лет, месяцев в собственных выступлениях, пьянивших его, в пирах, гонках на самолётах, путешествиях по Индии, Марсу, джунглям, неизвестно: он потерял счёт времени. Он был сильно занят, день расписан по минутам. А начинается с зеркала. Джулиан разглядывает подробно лицо, тело. Он нравится себе. Теперь он знает истинную цену жизни и чего хочет: скакать на коне, изучать языки, с экрана, из путешествий и встреч с учёными получать полную информацию об открытиях в науках.

Но, странно, ему кажется: многое из всего этого он уже знает. Про инквизицию, Возрождение… Читал или жил раньше?

Иногда возникает беспокойство: что-то должен вспомнить!

«Пора, — говорит ему слуга или Геля, а то и сам Будимиров, — яхта ждёт. Или — коррида ждёт». И он бежит туда, куда его зовут, позабыв о своём беспокойстве, о своём желании «вспомнить» — до следующей «остановки».

Солнце светит целыми днями. Раньше, может, и не задумался бы, а сейчас интересно: почему так? Астрономия учит: времена года должны сменяться. Должны быть дожди и снег. Спросил у Будимирова, куда они делись. Будимиров по обыкновению посмеялся над ним. И объяснил снисходительно:

— Это наше личное солнце, сделано для нас. И, естественно, ведёт себя так, как нужно нам. У нас всегда ровный климат. Воды сколько угодно. Сады и поля поливаются с самолётов ночами. Разве можно позволить себе зависеть от стихии?

— А где же настоящая природа, когда бывают и ураганы, и зима? А как же не иссякает вода, если нет дождей?

Будимиров пожал плечами.

— Понятия не имею. Как-то не интересовался. Может, наше как раз то солнце, которое светило когда-то всем? А может, настоящее погасло? Поэтому и пришлось сделать для себя это?

Мелькнула было мысль «ведь нехорошо одним — всё, а другим — ничего», но тут же Будимиров позвал его кататься на водных лыжах, и, обогретый солнцем, обласканный морем и тёплым воздухом, увлечённый бегом за судном, Джулиан позабыл о своём беспокойстве. Тихи зори, вкусны фрукты и кушанья, услужливы невидимые работники. Жизнь прекрасна.