Екатерина Островская - Сверх отпущенного срока

• Название: Сверх отпущенного срока
• Автор: Екатерина Островская
• Жанр: Детектив
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-61428-8

Актеру Алексею Дальскому в последнее время не везло. В театре он играл мало, в кино почти не снимался. Но новая роль изменила судьбу… Один из самых богатых людей страны, Максим Потапов, предложил Дальскому на пару месяцев стать его двойником, заменяя на второстепенных встречах. Сходство действительно было поразительным! Никто из близких людей не догадался о подмене, даже жена олигарха Светлана. Но Алексей больше смотрел не на нее, а на юную горничную Аню, которая очень удивилась, когда хозяин вдруг обратил на нее внимание… А потом случилось непредвиденное — машину с Потаповым и его начальником охраны взорвали, и Дальскому пришлось на самом деле возглавить принадлежащий олигарху концерн. Чтобы избежать гибели, он должен узнать, кто покушался на Потапова, и вернуть себе настоящее имя. Иначе он не сможет быть с Аней, а он уже не представлял своей жизни без нее…

---

— Жалко, что ты олигарх. Говорить с тобой можно, только ты все равно не поймешь.

— Чего я не пойму? — заинтересовался Алексей.

— А то, что деньги не главное на свете. Да ты и сам прежде это знал. Помнишь, в девяносто первом после сборов офицерских я предложил тебе на охоту поехать со мной, и ты ведь сразу согласился, даже домой заезжать не стал. Почитай, весь сентябрь мы с тобой в избушке дырявой просидели. Тогда у тебя такого дворца, как этот, не было, да и не нужен он был тебе.

— Не помню, — произнес Дальский.

И это вдруг обидело Махортова.

— Сказал бы я тебе… — вздохнул бывший прапорщик.

Он поднялся, хотел уже выйти, но посмотрел на предплечье Дальского.

— Хм, шрам у тебя вроде поменьше стал.

Алексей вздрогнул и прикрыл старую рану ладонью. Откуда Махортов мог знать о его шраме, про который он сам совсем забыл? Неужели и у Потапова такой же? Но этого совсем не может быть!

— Да ты не стесняйся, — негромко произнес Степан Григорьевич, — все мы в жизни глупости делаем.

— И какую же глупость я совершил?

— Не помнишь? — удивился Махортов. — В самом деле не помнишь?

Дальский покачал головой.

— Во, как! — продолжал удивляться Степан Григорьевич. — Ладно, у меня-то с памятью кранты, но чтобы и у тебя… Только я, наоборот, помню все, что раньше было, а что потом — как отрезало. Я даже в психушке лежал… Ну, да ты знаешь. Тебя ведь тоже упечь хотели, но начальство на это дело глаза закрыло, опасаясь дознания и оргвыводов. А то что выходило: прибыл студент в часть, чтобы застрелиться? На допросе я твердо заявил: ты автомат разряжал, и выстрел самопроизвольный случился. Но если бы я ногой автомат не выбил, не сидели бы мы с тобой здесь сейчас…

— Я застрелиться хотел? — изумился теперь Дальский. У него не укладывалось в голове, что человек, у которого нынче есть все, о чем другие и мечтать не могут, когда-то хотел свести счеты с жизнью.

— Ну, — спокойно отозвался Махортов, кажется, не сомневаясь, что у кого-то может быть такая короткая память. — Все твои друзья-студенты пошли в оружейку автоматы сдавать, а ты в курилку. Сел на скамью, «АК» на землю поставил, согнулся и грудью на ствол лег. Как я успел подскочить? Одна пуля руку тебе зацепила, а вторая в стену казармы попала.

— Кажется, вспомнил, — соврал Алексей. — Только вот зачем?

— Так ты от Светланы, на которой еще женат не был, письмо получил. Уж чего она там понаписала…

— Ах, да, — хлопнул себя по лбу Дальский, которому не хотелось узнавать то, что ему знать не положено, — теперь вспомнил. Ну и дурак же я тогда был!

Сказал и понял, насколько наигранными были его жест и слова. Да и вряд ли стоит называть дураком того, кто умнее тебя в десять раз, а богаче в миллион.

Больше о живописи они не разговаривали. И вообще Алексею больше не довелось вот так по душам беседовать со Степаном Григорьевичем. Еще до обеда прибыл посланный за Дальским вертолет, в который погрузили упакованную в фанерные листы ту самую картину.

Перед отлетом Алексей пообедал в одиночестве. Кислые щи были с белыми грибами и с мясом дичи — может быть, рябчиков или каких-нибудь куликов, — он вкушал не спеша, осознавая, что ему не очень-то хочется покидать этот дом. Что ждет впереди — неизвестно, а здесь безопасно и тихо. К тому же получать бешеные деньги за отдых на природе все же приятнее, чем всенародно изображать того, кем никогда не станешь.

Ему помогли взойти в винтокрылую машину, телохранители разместились рядом, прикрывая Дальского, одетого в потаповский пуховик. Махортов и Люба помахали руками с земли. И ведь никто не усомнился в том, что рядом с ними актер, а не всемирно известный финансовый воротила.

Глава 2

— Сложно не вам, а мне, — произнес Потапов, разглядывая Дальского. — Вся моя жизнь на виду, а появляться в двух местах одновременно пока никто не научился. Если я выступаю на конференции в Давосе, следовательно, не могу через пару часов сидеть в царской ложе Большого театра.

— Каждый мой шаг под контролем, — напомнил Алексей. — Да я и сам не стремлюсь лишний раз… высовываться на всеобщее обозрение.

В последней фразе он запнулся, потому что хотел сказать «попадать под прицел», но в последний момент передумал. Перед ним сидел живой Потапов, которому тоже хотелось пожить как можно дольше. Дальский смотрел на него и поражался сходству, о котором еще совсем недавно даже не подозревал. А теперь как будто смотрел на себя самого, сидевшего в кресле напротив, и гасил в себе желание повторять все движения своего отражения, понимая при этом, что отражение-то, наоборот, — он сам. Пожалуй, единственное, что отличало их друг от друга, — полоска телесного цвета пластыря на переносице олигарха.

— Эта горбинка на носу мне никогда не нравилась, — усмехнулся Потапов, заметив взгляд Алексея. — Она, кстати, не врожденная, а приобретенная. Лет в пятнадцать я решил заниматься восточными единоборствами, так и месяца не прошло, как мой же приятель чуть было мне нос на сторону не свернул. Хирурги, конечно, постарались тогда, но его форма слегка изменилась.

— Приятель тот живой еще? — усмехнулся Дальский.

Максим Михайлович своеобразно отреагировал на шутку — прищурился и устремил тяжелый взгляд на свое развеселившееся отражение. Пауза грозила затянуться, и Алексей перевел разговор на другое:

— Мне картина в вашей карельской спальне понравилась. Неужели в самом деле работа Налбандяна?

Потапов продолжал щуриться даже после того, как кивнул. И только потом объяснил:

— Пятнадцать лет назад я приобрел бывший санаторий ЦК КПСС в Красной Поляне. Картина оттуда. Вряд ли бы в резиденции партийной верхушки висела подделка. И потом, Налбандян не Караваджо, так что зачем кому-то под него подделываться. Кстати, пару недель назад в каталоге Сотбис среди выставленных на аукцион произведений советской живописи я увидел почти такую же картину. Позвонил агенту, и тот на торгах взял ее почти даром. А заодно приобрел небольшой этюд Нестерова и пару работ Филонова. Но за них пришлось заплатить прилично.

— Сколько?

— Чуть менее миллиона евро за все. Но это сейчас реальная цена.

— Вложение капиталов? — продолжал интересоваться Дальский.

— Нет, просто пристрастие. На том же аукционе один московский банк, у которого, кстати, вот-вот изымут лицензию, приобрел очередной черный квадрат Малевича. Вот банкиры действительно думают, будто вложились во что-то. А на самом деле вляпались.

— У вас, Максим Михайлович, одинаковый вкус с Махортовым, — опять попытался пошутить Алексей.

На этот раз Потапов улыбнулся.

— Я подарил Степану несколько альбомов по искусству. Он не только прочитал их от корки до корки, но и внимательно изучил репродукции.

— Вы сказали, что купили почти такую же картину. Она тоже посвящена вождям революции?

— Ну да. Сюжет такой: Сталин и Ленин в Горках слушают «Интернационал». Умирающий Ленин лежит в постели, Сталин рядом на стуле, но привстал, смотрит в окно, одновременно помогая немощному Ильичу оторвать голову от подушки и тоже глянуть за окошко, чтобы понять, что происходит в мире. А там, на фоне голубых горок, освобожденные революцией крестьяне, уставшие от гнета и нищеты, в рваных зипунах, строем, держа на плечах косы, топоры и грабли, громко распевая, видимо, именно «Интернационал», выходят на большую дорогу, чтобы поскорее дойти до светлого будущего. Ленин почему-то лежит, прикрытый одеялом, в костюме и при галстуке в горошек, а Сталин, как и положено вождю, в мундире, со Звездой Героя Советского Союза на груди. И все это при великолепном качестве исполнения. Чувствуется не только талант автора, но и академическая школа. Имя художника мне наверняка не известно, но уровень его мастерства не ниже, чем у Бродского или Иогансона.

— Тоже работа Налбандяна?

— Меня уверяют, что так и есть. Но кто бы ни был автором, это человек величайшего остроумия и смелости. Обе работы повешу в своем подмосковном доме. Может, даже в одной комнате с работой Шагала, который, будучи в родном Витебске комиссаром по делам искусств, всеми средствами боролся с академической живописью, пытаясь создать новое революционное искусство. На его холсте изображена еврейская свадьба: невеста толстая, жених — худ, скрипач, как водится, под потолком летает, в дверях стоит русский сосед в надежде, что ему поднесут стаканчик, а за окнами серая народная масса с красными транспарантами…

Олигарх говорил о живописи, о картинах, которые приобретал на крупных аукционах, но Дальский слушал вполуха, — почему-то ему вдруг вспомнился Вадим Карнович, у которого тоже было пристрастие к изобразительному искусству. Тот посещал все выставки, а потом, сидя за столом, делился впечатлениями. Прямо вот так порой бывало — сдирал кожу с вяленого леща и рассказывал, не забывая внимательно наблюдать, сколько пива в его кружку наливает друг Алексей…