Хартман Рейчел - Серафина

• Название: Серафина
• Автор: Хартман Рейчел
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-079646-5

Книга, которой восхищается сам Кристофер Паолини, автор бестселлера «Эрагон». Бестселлер The New York Times и Amazon, лучшая книга года по версии авторитетных журналов. Тонкая, захватывающая, прекрасно написанная история о Серафине — одна из лучших книг в жанре фэнтези и научной фантастики за последнее время. В славном королевстве Горедд все спокойно. Перемирие между расами людей и драконов длится уже несколько десятилетий. Шестнадцатилетняя Серафина ввязалась в расследование загадочного убийства наследного принца. Люди сбрасывают человечье обличье, события мчатся галопом — а ей нужно балансировать между двумя мирами и оберегать тайну своего рождения и тела — тайну, которая может стоить ей жизни.

---

Молитва потихоньку подходила к концу; епископ описал славный Небесный дом, обитель всех святых, где все мы когда-нибудь упокоимся в вечном блаженстве. Исключения он перечислять не стал — не было нужды. Мой взгляд невольно скользнул к послу от драконов и официальной делегации из посольства, которые сидели за знатью, но перед простолюдинами. Они были в саарантраи — человеческом обличье — но ясно выделялись среди всех даже на таком расстоянии из-за серебряных колокольчиков на плечах, пустых мест на скамьях вокруг и нежелания склонить головы во время молитвы.

У драконов нет души. Никто не ожидал от них набожности.

— Да пребудет так во веки веков! — закончил епископ. Тут я должна была начать играть, но в этот самый момент заметила в толпе за перегородкой отца. На его побледневшем лице застыл страх. В голове у меня зазвучали его слова — те, что он сказал мне, когда я переехала во дворец, всего две недели назад: «Ни при каких обстоятельствах не привлекай к себе внимания. Если тебе безразлична собственная безопасность, хотя бы подумай, что станется со мной!»

Епископ кашлянул, но у меня внутри все превратилось в лед, так что я едва могла дышать.

Взгляд в отчаянии забегал в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сосредоточиться.

Наконец он обратился к королевской семье, трем поколениям, которые все вместе живым воплощением горя сидели перед Золотым домом. Королева Лавонда распустила седые локоны по плечам. Ее водянистые голубые глаза были красны от слез, пролитых по сыну. Принцесса Дион сидела выпрямившись и грозно сверкала взглядом, будто замышляя месть убийцам младшего брата — или самому Руфусу за то, что не сумел дожить до сорокового дня рождения. Принцесса Глиссельда, дочь Дион, успокаивающе положила золотистую голову на плечо бабушке. Принц Люциан Киггс, двоюродный брат и жених Глиссельды, сидел чуть поодаль от остальных и смотрел в никуда. Он не был сыном принца Руфуса, но вид у него был такой потрясенный и раздавленный, словно он потерял собственного отца.

Им нужно было успокоение Небес. Я мало что учила о святых, но знала о скорби и о том, что музыка — надежное утешение. Этим я могла им помочь. Я подняла флейту к губам, а глаза — к высокому потолку и принялась играть.

Поначалу мелодия звучала слишком тихо и неуверенно, но ноты словно сами нашли меня и придали храбрости. Музыка полетела, будто голубь, паря под сводами огромного нефа; сам собор подарил ей богатства, и отдача была такова, словно само это великолепное сооружение было моим инструментом.

Есть мелодии, которые говорят красноречивей слов, являют собой логичное и неизбежное выражение единого чистого чувства. «Призыв» — как раз из таких. Словно его создатель стремился дистиллировать чистую эссенцию скорби, показать: «вот оно каково — потерять близкого».

Я повторила «Призыв» дважды, все не желая расставаться с мелодией, со страхом ожидая конца, словно еще одной ощутимой потери. Отпустив последнюю ноту, я напрягла слух, чтобы поймать затихающее эхо, и внутри меня что-то рухнуло в изнеможении. Аплодисментов не последовало, учитывая природу церемонии, но сама тишина была оглушительной. Я окинула взглядом множество лиц — присутствующую знать, других почетных гостей и наконец сокрушительную толпу черни за перегородкой. Никто не двигался — только драконы тревожно ерзали на сиденьях и Орма, прижавшись к перилам, нелепо махал шляпой.

Мне не хватило сил даже смутиться. Склонив голову, я скрылась с глаз собравшихся.

Я была новой помощницей придворного композитора — обошла в соревновании за эту должность двадцать семь других претендентов, от странствующих трубадуров до признанных мастеров. Это стало неожиданностью — как протеже Ормы, я не вызывала ни у кого в консерватории никакого интереса. Орма был скромным преподавателем теории музыки, а не настоящим музыкантом. Он хорошо играл на клавесине — впрочем, инструмент играл сам, если нажимать нужные клавиши. Ему не хватало страсти и музыкальности. Никто не ожидал, что его ученица будет что-то из себя представлять.

Такая таинственность была намеренной. Папа запретил мне знакомиться с другими учениками и с преподавателями, и, несмотря на свое одиночество, я понимала его позицию. Конкретно ходить на прослушивания он мне не запрещал, но я прекрасно знала, что ему бы это не понравилось. Это уже стало традицией: он ставил узкие рамки, а я повиновалась до тех пор, пока не осознавала, что больше не могу. И всегда именно музыка толкала меня на то, что он считал опасным. Все же я не предусмотрела, какой глубокой и бескрайней будет его ярость, когда он узнает, что я собираюсь покинуть дом. Я понимала, что этот гнев на самом деле вызван страхом за меня, но выносить его не становилось от этого легче.

Теперь я работала на Виридиуса, придворного композитора, который был слаб здоровьем и отчаянно нуждался в помощнике. Сороковая годовщина мирного соглашения между Гореддом и драконьим племенем быстро приближалась, и сам ардмагар Комонот, главнокомандующий драконов, собирался пожаловать на празднования всего через десять дней. Концерты, балы и другие музыкальные развлечения были под ответственностью Виридиуса. Мне полагалось помочь прослушивать исполнителей и составлять программы, а еще учить принцессу Глиссельду играть на клавесине — Виридиус находил эту повинность утомительной.

На первые две недели мне было достаточно дел, но тут внезапно навалились еще и похороны, добавив нам забот. Виридиуса вывела из строя подагра, так что вся музыкальная программа целиком оказалась на моих плечах.

Тело принца Руфуса унесли в склеп в сопровождении только королевской семьи, духовенства и самых важных гостей. Церковный хор спел «Отход», и толпа начала разбредаться. Я уползла назад, в апсиду. Мне никогда еще не приходилось выступать перед аудиторией больше одного-двух человек, поэтому и волнение до выступления, и усталость после явились совершенной неожиданностью.

Святые на Небесах, я словно стояла обнаженной перед целым миром.

Кое-как обошла музыкантов, подбодряя их и наблюдая за сборами. Гантард, мой самопровозглашенный ассистент, подскочил ко мне сзади и нежданно хлопнул ладонью по плечу.

— Госпожа концертмейстер! Это было бесконечно красиво!

Я устало кивнула в знак благодарности и вывернулась из-под его руки.

— Вас хочет видеть какой-то старик, — продолжил Гантард. — Он появился во время выступления, но мы его задержали.

Он махнул рукой в сторону капеллы, в которой околачивался пожилой мужчина. Темный цвет его лица указывал, что он приехал из далекой Порфирии. Седеющие волосы были забраны в аккуратные косы, лицо морщилось в улыбке.

— Кто он?

Гантард пренебрежительно встряхнул стрижеными под горшок локонами.

— У него есть шайка танцоров, которые исполняют пигеджирию, и вздорная уверенность, что мы захотим нанять их для похоронных церемоний. — Губы Гантарда изогнулись в той самой усмешке, одновременно осуждающей и завистливой, с которой гореддцы всегда говорят о декадентстве иноземцев.

Я ни за что не подумала бы о том, чтобы включить в программу пигеджирию — мы, гореддцы, на похоронах не танцуем. Но нельзя же было просто так стерпеть Гантардову ухмылку.

— Пигеджирия — древний и уважаемый в Порфирии танец.

Гантард фыркнул.

— «Пигеджирия» буквально переводится как «виляние задницей»! — Он бросил нервный взгляд на святых в нишах и, заметив, что некоторые из них хмурились, набожно поцеловал костяшки пальцев. — Короче, труппа его сейчас в монастыре пугает монахов.

Чувствуя, как начинает болеть голова, я отдала ему флейту.

— Верни ее хозяину. И отошли этих танцоров… только повежливей, пожалуйста.

— Вы уже уходите? — удивился Гантард. — Мы с ребятами собирались пойти в «Веселую макаку». — Он положил ладонь на мою левую руку.

Я замерла, борясь с порывом оттолкнуть его или убежать. Сделала глубокий вдох.

— Спасибо, но я не могу. — И отодрала его руку со своего предплечья, надеясь, что он не обидится.

Судя по лицу, все же обиделся. Немного.

Он был не виноват — ему-то казалось, что я нормальная, что до моей руки можно вот так спокойно дотронуться. Мне ужасно хотелось подружиться с кем-нибудь на работе, но каждый раз, словно день вслед за ночью, за желанием следовало предостережение: ни на секунду нельзя терять бдительность.

Я повернулась к клиросу, чтобы забрать свою накидку, а Гантард поспешил выполнять поручения. Тут за спиной раздался вскрик старика:

— Леди, подождите! Абдо пройти весь этот путь, только чтобы встретить вас!

Глядя прямо перед собой, я нырнула на лестницу и скрылась с его глаз.

Монахи закончили петь «Отход» и начали снова, но храм был еще наполовину полон — казалось, никто не хотел уходить. Принца Руфуса в народе любили. Я едва знала его, но, когда Виридиус представил нас, он говорил со мной ласково, блестя глазами. Видно, успел так же наблестеть половине города, судя по количеству людей, которые копошились в нефе, приглушенно переговариваясь и горестно качая головами.