Елена Зайцева - Тупэмо

• Название: Тупэмо
• Автор: Елена Зайцева
• Жанр: Детская проза

Драматическая психологическая повесть о современных школьниках из маленького поселка.

Подходит читателям 13–16 лет.

---

Нас на эту олимпиаду семеро ехало. Подходим — остановка пустая, видимо автобус только что ушёл. Стоим, ждём, что делать? Два пятиклассника, двое из шестого (и те, и другие на математику ехали), я, Веснуха и новенькая учительница — Марина Героевна. Да-да, не Георгиевна, а Героевна. Бывает же. Но вот к этому мы как раз моментально привыкли. Даже благозвучным стало казаться. А что? Марина Героевна! В общем-то, действительно благозвучно.

Героевна сразу после института, первашей учит. Не знаю, по какой странной логике её с нами отправили. У меня даже мысль промелькнула, может, она сама напросилась? Уж больно ей весело было. И по ней было видно, тут не перепутаешь, что она хотела ехать. Я представила, какой была бы на её месте Алексеевна. Опять этот её рыщущий взгляд, «прилепленный» носик. Или историчка наша, Авдеева. Все её по фамилии зовут, она сама так себя зовёт, только и слышишь: «Авдеева вам устроит!», «С Авдеевой вы дошутитесь!». Так и здесь, «С Авдеевой вы доездитесь!» — вот что было бы. И поджатые губы. А у Героевны… Героевна молодец, у неё ничего поджатого. Она даже волосы распустила. Без шапки. И они у неё во все стороны распушились, и было в этом что-то… одуванчиковое. Иногда она капюшон накидывала — и тогда на какого-то космонавта мультяшного была похожа. С малышнёй, с пятым-шестым классом, она как-то сразу нашла общий язык. А вот мы с Веснухой поначалу партизанов изображали. Веснуха бы в этом стиле и дальше продолжала, а мне надоело…

— Ну вот, автобус! — сообщает Героевна. — Прямо как пароход плывёт…

— Пароходы не плавают, а ходят, — поучительно сказала я. Героевна так комически выпучила глаза — мол, а кто тут, собственно учитель? я или ты? — что я засмеялась. И она. И малышня (не такие уж они и малыши, но таковы правила, — как папа говорит, «Ты начальник — я дурак», ну а здесь — «Я постарше — ты малышня»!), и Веснуха улыбнулась — тоже. Вяло так улыбнулась. Мне даже вспомнилось слово, которое папа по словарям искал, напевая: «Вялотекущее, эх, вялотекущее, ух, вялотекущее, вяяяло!»…

…Когда мы уже расселись по партам — за каждой партой по одному человеку, для чистоты, так сказать, эксперимента, для гарантии, что никто ни у кого не спишет, — дама из комиссии вдруг говорит:

— А что это за колечки на девочке? Мы же не в ночном клубе! — и смотрит на меня совершенно стеклянными глазами. Ах, так это она про перстень! Я не то чтобы забыла про него, а как-то… он казался мне чем-то, что абсолютно на месте, чем-то, что в глаза не бросается. Цвет у него такой… кофейный, без дикости. И вообще, плавный такой перстенёк, крупный, но плавный, негромкий, некрикливый…

— Почему «колечки»? Оно же одно, — говорю я. По-моему, этот не тот случай, когда прогибаться надо. Ну, выгонят — что я потеряю?

— Откуда эта девочка? — возмущается дама, обращаясь уже не ко мне, а куда-то в пространство.

— Пригород… — говорит кто-то из комиссии.

— Нет, я спрашиваю, какая это школа? Там что, ходят в брюликах?

— Это яшма, — говорю я так же прямо.

— А зачем нам тут — яшма? — взвивается под самый потолок «комиссионная» дама.

— Почему нет? Камень тех, кто стремится к знаниям, — слышу я откуда-то сзади и ушам не верю. Это что ещё, думаю, за Робин Гуд, защитник угнетённых? Поворачиваюсь — точно. Ему только арбалета не хватает. Сидит через парту от меня, за рыженькой-бесстыженькой. Рыженькая эта, смотрю, аж уши прижала (наряжена она как-то… не а-ля олимпиада, сообразила, наверно, что после колечек могут и другие наряжалки репрессировать), а этот… У этого ушки на макушке. Ещё и жвачку нажёвывает. Ну всё, думаю, сейчас мы оба отсюда вылетим. Но произошло что-то непонятное. Нет, потом-то я, конечно, всё поняла, но поначалу…

— Всё-то ты, Слава, знаешь! Когда успеваешь? — елейным голоском поёт комиссионная дама № 2. И моей, стеклянноглазой: — Узнаёте, Эльвира Васильевна? Слава Гудзь!

Та насторожилась. Я тоже насторожилась. Что, думаю, за звезда экрана этот… груздь? А он и впрямь звездой экрана оказался, представляете!

Оказалось, он ведущий детской передачи на городском канале! Я-то его знать не знаю, у нас в посёлке городское телевидение только два часа в день ловится, рано утром. А вот Эльвира Васильевна, когда ей ситуацию осветили, всё вспомнила (вот-вот, «Вспомнить всё», мне тоже это на ум пришло, ещё и потому, что Эльвира эта — вылитая толстуха, помните, когда Квэйд под толстуху замаскировался?).

И началось. Слава то, Слава сё, — и вообще, как тебе, Слава, слава?

От меня отстали, теперь хоть с ног до головы перстнями обвешайся, никому не интересно. Хорошо, казалось бы. Сиди и радуйся. Это как если бы тебе двойку хотели вкатить, а тут звонок. Повезло. Но это чувство — что хорошо и что повезло — быстренько из меня выветрилось, стоило мне пару раз глянуть на моего «славного Робина». Он меня не замечал. То есть вообще никак, даже на каком-нибудь… вежливо-соседском уровне. Сидел в прежней своей расслабленной позе, жевал, отвечал (как успевает и что планирует). И всё так, как будто меня вообще не было. Хотя я к нему даже повернулась, — так, основательно повернулась, прямо расположилась на парте у рыженькой! Нет уж, думаю, так не пойдёт, тебе придётся меня заметить! И вдруг:

— А это какая у нас школа? Почему так опаздываем?

— Да не… Я с ней…

Боже мой. Оборачиваюсь — а это Веснуха. Она меня, вообще-то, в коридоре ждала, а теперь вот зачем-то сюда приплыла. Прямо ко мне. Стоит и мнёт мой «олимпийский» листочек с печатью. А вид у неё! Шапка на макушке (поленилась снять, а жарко!), шарф до самых коленей болтается, рот открыт… Народ захихикал.

— Иди отсюда, — шиплю я на неё.

— Мрина Гроевна грит, — глотает она буквы (от волнения? торопится?), — она сначала там… потом к нам…

«Сначала с малышнёй, потом ко мне» — перевожу я про себя, где-то на заднем плане, а вслух продолжаю что-то шипеть и пытаюсь вырвать у неё листок. Листок рвётся!..

— Ну что за недотёпы! — сокрушается комиссия. Народ ликует. Ну, теперь-то Гудзь меня заметил. Теперь я такая заметная, что лучше бы мне… под землю провалится!

Задания я все на автомате делала, запятые, морфемы… Писала не думая и всё поглядывала на Веснуху — дверь была открыта, а она прямо напротив двери, на подоконнике, сидела. Было в этом что-то… вокзальное. Я бы так не села, ни за что. Тем более этот «груздь» бы не сел… Ей только уснуть на этом подоконнике оставалось, ох! Ну что за недотёпа! А ведь сказали не так. Сказали «что за недотёпЫ?»! Ы, понимаете? Недотёпы — МЫ. Включая меня!..

Всю обратную дорогу Героевна наша геройствами своими хвастала — здесь, говорит, вас спасла, там помогла, «а если бы не те лишние минутки, Оксанкин, ты бы не успела!» Это она про минутки, которые дополнительно выпросила у комиссии. В основном-то она пятый-шестой класс спасала, а ко мне действительно в самом конце подоспела. А я на автомате хорошо работаю, хорошо — но медленно. «О, — говорит, — Оксанкин, не успеваешь…» Оксанкин меня называет, представляете? Нет, она замечательная. В автобусе я с ней сажусь. Сзади нас — малышня, а где Веснуха — я даже как-то не интересуюсь…

— Бред, конечно, эти олимпиады, но ведь мы-то уже отбредили! — радуется Героевна. — Отмучились? Птенчики! Всё супер… А вы знаете, как меня в институте дразнили? Супергероевна!

Малышня в восторге. У меня настроение — так… Но тоже, конечно, приятно — что отбредили…

— А Оксанкин у нас влюбился! — вдруг сообщает Супергероевна.

— Почему? — как-то пугаюсь я.

— Потому что весна скоро. Наверно.

— Наверно… — хмыкаю я.

— Мне он тоже нравится!

— Да кто? — на свой страх и риск спрашиваю я. Ну не хочется мне, чтобы она этого Гудзя озвучивала!

— Русский язык! — заявляет она. — Ты зачем «пересолил» два раза написала? Пересолила!

И она пускается объяснять, что пересолила — значит влюбилась, а рассыпала соль — значит — поссоришься, и это совершенно точно проверено, потому что она… потому что когда… потому что, потому что, потому что.

Я смотрю в окно. Погода хорошая. «Отбредили». Вроде всё нормально, так что же мне мешает? Какая-то мысль, или чувство, какое-то… положение вещей. И вдруг я понимаю, что это — Веснуха! Я не вижу её, но она где-то здесь. Она всё ещё со мной, поехала со мной, ждала меня, и теперь возвращается со мной. А я не хочу! Хочу, когда выйдем из автобуса, пойти домой без вот этого сонного и вялого… Я поднимаю голову и вижу: Веснуха. На голове у неё какой-то тёмный платок, — я бы сказала, что он чёрный, но хорошая погода за окном стала… чрезвычайно хорошей, солнце палит так, что все цвета — скрасна, красноватые, так что и этот — красно-чёрный какой-то. У Веснухи по лицу ползут капли, много капель…

— Ты вспотела! — говорю я.

— Нет, — говорит Веснуха.

— У тебя есть салфетка? — и я сама лезу за салфеткой, почему-то неотрывно глядя, как по её лицу стекают эти самые капли. «На!» — говорю, но она не берёт, просто стоит и продолжает обтекать!