Елена Зайцева - Тупэмо

• Название: Тупэмо
• Автор: Елена Зайцева
• Жанр: Детская проза

Драматическая психологическая повесть о современных школьниках из маленького поселка.

Подходит читателям 13–16 лет.

---

— У тебя есть салфетка? — и я сама лезу за салфеткой, почему-то неотрывно глядя, как по её лицу стекают эти самые капли. «На!» — говорю, но она не берёт, просто стоит и продолжает обтекать!

— Зачем тебе этот платок? Жарко! — кричу я.

— Не жарко.

— Нет, жарко, жарко, жарко!

— Оксанкин, у тебя температура, не спи, просыпайся!.. Ничего себе! — мою щёку трогает Героевна. — Ты заболела, бедненький!..

Я ничего не понимаю, смотрю по сторонам, действительно очень жарко…

Героевна провожает нас до самого дома.

— Оксанкин! Лечись, слышишь? — грозит она. Рядом с ней Веснуха, ничего не говорит. И я — наверно, от температуры, не будь её, я не решилась бы, не стала, слишком это резко, слишком… слишком! — я взрываюсь:

— А ты-то почему молчишь? Веснуха-краснуха! Скажи что-нибудь. Скажи: «Лечись!»

— Лечись… — мямлит она.

Героевна подбегает, обнимает меня и успокаивает, как распищавшегося младенца:

— Ну-ну-ну… Денька три — и здорова как корова. Как корова, да? — это она почему-то у Веснухи спрашивает. Та кивает, оставаясь на месте. И тут до меня доходит, что она домой не собирается. А куда?

— Ты куда? — спрашиваю я из объятий Супергероевны.

— К Курычу…

Я лежу в зале, на диване. В ногах Пуфик. Я здесь из-за него и легла, — чтобы он не возился, пытаясь ко мне запрыгнуть, а лёг уже и успокоился. На диван ему можно, диван он отвоевал. Папа время от времени выглядывает из-за компа.

— Жива? Жива… Слушай-ка, а твой вирус для моего Кампанеллыча не опасен?

— Опасен… — еле живым голосом говорю я. Переигрываю, конечно. Мне плохо, но не настолько. Просто… опять папа шутит! И опять этот «Кампанеллыч»! Бабушка, когда услышала, что папа так свой комп окрестил, возмутилась: «Какой же Кампанеллыч? Кампанелла социалистом был. А ты всё кругом, метров на триста, эгоизмом заражаешь!» «А я чем заражаю?» — спрашиваю я. «Лишними вопросами, — непреклонна бабушка. — Да ещё сама знаешь чем. Рассеянностью». Как раз тогда я свой ноутбук потеряла. Я его с собой на информатику брала, а после школы за нитками мулине ездила, и вот, в автобусе оставила. Не нитки, а ноут! К сожалению… По слухам мы богачи. По слухам и по сравнению — с тем же Налимом, или Курычем, или Веснухой. Но не настолько, чтобы «сеять» ноутбуки. Осталась, в общем, без ноута. А я ведь тоже своей «зверушке» имя давала, Клод. Не в честь Лелюша или Моне, а просто, Клод. Ну, там… ноут — Клоуд… Прощай, Клод!

Всё-таки права мама насчёт излишней прямоты. Чего бабушка добилась? Что с мамой у них не заладилось, а с папой — разладилось?.. Но сейчас — видимо, температура, ещё не упала, хоть я и наелась аспирина — вспомнив бабушкины слова, я просто физически ощущаю «зону эгозаражения». Папин тон меня буквально царапает — сугубо личный, беспечно-спокойный, никакого отношения к моей болячке не имеющий!.. Мне сказать всё это хочется, со всем пылом и жаром, со всей температурой, какая у меня есть, — но я опять не могу. Хватает меня только на «умирающего лебедя», лежу, раскинув крылья, на незастеленном диване. Лежу и жду маму. Жду и жду, жду и жду, но когда она приходит, я сплю, и меня не будят, я так и просыпаю весь вечер, а потом всю ночь. Пуфика выводит мама — и вечером и утром. Утром, после выгула, она быстро проходит ко мне, в зал (не разуваясь, прямо в куртке):

— Это нонсенс, — говорит она. Пуфик беспорядочно носится из комнаты в комнату, одурев от счастья — никто его не вытирает. — К нам друзья твои рвутся! Друг.

На слове «друг» Пуфик останавливается и вопросительно смотрит на маму. Я тоже смотрю. И, наверно, у меня такой же глупый вид.

— Друг? Сейчас? — спрашиваю я. Не думаю я, конечно, что сейчас (семь утра!), как-то само вырвалось. Первое что пришло на ум. Но мама сказала:

— Да. Сейчас. — И снимает куртку. И даже не относит в прихожую.

Оказывается, вчера, когда она Пуфика выгуливала, её Веснуха «осаждала», а сейчас, прямо сейчас, в подъезде Курыч, и он хочет ко мне зайти!

— А что Веснуха говорила? — спрашиваю я, а то мне как-то и не представить, как Веснуха, эта мямля, может осаждать.

— Здоровьем твоим интересовалась…

Ну да. С Веснухиной стороны это… небывалая осада! Она ведь и не здоровалась с моими родителями никогда. Неужели она действительно переживает?.. Она действительно переживает, я вдруг поняла, что знаю это точно. Вот надо же знать это точно именно теперь. Теперь-то мне это зачем? Когда я… КОГДА Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ ИХ ВИДЕТЬ, БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ С НИМИ «ДРУЖИТЬ». Эта «псевдодружба» была плохой идеей, вот что я думаю. Думаю — и сама обалдеваю. И даже прошу маму померить мне температуру!

— Нормальная, — говорит мама, потрогав мне лоб. — Надеюсь, мы не собираемся гостей принимать?

— Ну не в семь же утра, — кисло улыбаюсь я.

— И не в восемь, и не в десять, — говорит мама, и сразу уходит, и я слышу из коридора её «нет», «нет-нет-нет», «вытри вот тут» (грязный он, что ли?) и щелчки замка. — Оксан, нам надо поговорить… — возвращается она.

Я пожимаю плечами.

— Ксана… — серьёзно говорит мама. — Чем вы вообще занимались?

— Когда? — недоумеваю я.

— Когда гуляли. Меня интересует ваше времяпрепровождение…

Я хочу сказать маме, чтобы она не беспокоилась, что не будет больше никакого «времяпрепровождения», но вместо этого говорю (да ещё и загадочно как-то):

— Штаб…

— Какой ещё… штаб? — В голосе ужас.

Я представляю, какой это штаб, представляю во всех подробностях, представляю — и не вижу в нём ничего ужасного. Он только… смешной. Смешной и далёкий — каракатица в сетке! Неужели я там сидела?

— Это… заброшенный дом какой-то? — продолжает допрашивать мама.

У нас в посёлке полно таких домов. Однажды крыша такого дома обвалилась — и девчонку убила. Потом, правда, эта девчонка бездомной старушкой оказалась. А потом алкоголиком. Чудеса? Да никаких чудес. Слухи. Что-то где-то на кого-то обвалилось, все это знают. Но каждый знает что-то своё. Бабульки под домом знают, что погибла бездомная старушка, а вот в школе говорили, что пятиклассница, только из другой школы, из той, где Налим учится. Мама тоже, наверно, про пятиклассницу подумала…

— Нет-нет-нет, — верчу я головой. — Не дом.

— Конечно, не дом! Развалины — это не дом, это негатив, негативная энергетика. И всё, что там происходит, всегда со знаком минус, и…

— Ма-мо-чка! Мы не ходим по заброшенным домам!

— Не по домам, а по…? — Мама выжидательно смотрит на меня. Но мне нечего сказать! Что я скажу? Не ходим, а сидим? в лазилке в сетке? Это… никуда не годится. Даже по сравнению с заброшенным домом…

— А род занятий в этом штабе? — Мама говорит не строго, она говорит обеспокоенно. Может опять что-то где-то обвалилось? Или у Курыча вид полного психа, такой, что мама ужаснулась, чем же с ним вообще заниматься можно?

Род занятий… Зажигалка, думаю я. Разговоры о том, что в голове — не вода. Что ещё?..

— А род занятий вообще? — продолжает она, так и не дождавшись моего ответа.

— Хочешь секрет? — говорю я. Мне ужасно хочется её успокоить. Сказать ей что-нибудь секретное, чтобы она поняла, что ничего секретного у меня нет. Вот такая тавтология, масло антимасляное!

Пуфик полез инспектировать книжки на тумбочке и уронил «Поэтов Востока».

— Тебе только Навои не хватало, — хлопнула его мама ладонью по спине. Он огрызнулся, даже зубами клацнул.

— Смотри, мам, — говорю, — а то придётся и тебе перстни носить! — Смеюсь, а сама лихорадочно соображаю, завесу какой великой тайны мне приоткрыть. «Навои, Навои… Азербайджан или Узбекистан?» — это я попутно, совершенно ни к чему вспоминаю. Автоматически. И вдруг меня осеняет:

— Курыч встретил какого-то узбека, и теперь скучает, представляешь?

— Представляю…

Мама садится прямо на куртку. Я понимаю, что ляпнула что-то не то.

— Курыч твой весь в помаде… — тихо говорит она. — Я ему сказала — вытри, а он — да ничего, это КОПЕЙКА МЕНЯ ПОЦЕЛОВАЛА, ОНА В АЭРОПОРТ ЕХАЛА. Так и сказал…

Мама ушла советоваться с папой. И они посоветовались. И они постановили: мне ЗАПРЕЩАЕТСЯ общаться с Курычем, мне НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ общаться со всей этой «гоп-компанией». Теперь надо было подумать, как же быть дальше. Не «слушаться или не слушаться», нет. Я послушаюсь, конечно, — почему бы не послушаться, когда всё уже решила? А я решила.

Я не хотела быть психом-одиночкой, но разве собиралась — психом-недотёпой, или кем я там ещё выгляжу, пока рядом Веснуха, Курыч или Налим? В итоге ещё неудобнее получается! Нелепость действительно заразна, нелепость — и всякие другие «недотёпства»! Я боюсь заразиться, да, я боюсь, я прекращаю.

В четверг бабушка приехала за Пуфиком. Вечером приехала, вид у неё был уставший, и всё равно — как «не по-бабушкински» она выглядит! Такая быстрая, прямая… Ну и упрямая, конечно. Это как всегда. Разговаривая с ней, я исчерчиваю альбом длинными прямыми линиями…