Ирина Лукьянова - Стеклянный шарик

• Название: Стеклянный шарик
• Автор: Ирина Лукьянова
• Жанр: Детская проза

Психологическая повесть в рассказах — о детстве, школе и ненависти. Опубликована в издательстве «ПРОЗАиК».

Подходит читателям 13–16 лет.

---

По пене можно осторожно бить пальцем, и она тоже лопается шепотом. А можно сделать на голову блестящую снежную корону, и она будет медленно таять, превращаясь в пустоту.

Корону и горжетку на плечи. Белую меховую горжетку. И кружевное платье, и ажурные перчатки. Я снежная королева. И мантию. И никаких соболей убивать не надо.

У меня была открытка с 8 марта, там были пластмассовые подснежники и мыльная пена в роли снега, тающая, прозрачная, обреченная.

Я люблю пену и пузыри, люблю блестящее и хрупкое, текучее, волшебное. Дождь с радугой, фонтаны, туман, снежинки, кромки зеркал, которые стреляют цветными зайчиками, и чешское стекло брильянтовой огранки в маминых сережках-гвоздиках. Из них однажды выпал камешек, и оказалось, что с обратной стороны у цветных огоньков грубая бронзовая краска.

— Ася, что ты там делаешь?

Что я делаю, правда что?

— Я играю!

— Ася, хватит играть, вылезай. Что можно делать в ванне столько времени?

Играть. С пеной играть, с водой: ты ей подставляешь ладони, она их щекочет. Ты перебираешь ее пальцами, она обтекает, облегает, обертывается вокруг них. Ты прихлопываешь воздух стаканчиком, тянешь его под воду — он вырывается серебряным пузырем, буль! Ты погружаешь руки, вода ведет по ним ватерлинию — руки тонут, тонут, вот уже только кончики пальцев над водой, оп, утонули, только круги по воде.

Можно гнать волну — с одного конца ванны или с двух, это называется «интерференция», когда с двух, и круги пересекаются. Можно рисовать на туманном зеркале и смотреть, как на нем собираются и набухают капли, и катятся вниз, толстея по дороге. Если нарисовать рожу, у нее из глаз скоро потекут слезы, из носа сопли, а изо рта слюни…

— Ась, ну ты что, утопла там, что ли? Ундина, тоже мне.

Ундина — это здорово. Белая, в длинном покрывале, тихо идет, грустно потупив голову, истекая серебром, вечно печальная и вечно прекрасная. Вот так вода уходит, уходит, уходит…

— Вылезай немедленно!

Это уже папа пришел.

— Сейчас.

Уходит, уходит, закручивается серебристым штопором, водоворотом, если туда плюнуть, штопор закрутит и утянет плевок.

— Еще раз там запрешься на два часа — выломаю дверь. Что такое, в собственном доме в сортир не войдешь.

— Я больше не буду.

— Ася, уроки сделаны назавтра? А воротнички-манжеты пришиты? Как так можно — два часа мокнуть, время полдесятого, ничего не сделано.

— Сейчас сделаю.

— Почему тарелка под одеялом лежит?

— Я там ела.

— А за столом нельзя поесть?

— За столом неинтересно.

— Ася!

— Мамуся! Ну что ты сердишься! Там правда неинтересно.

— Зато объедки от одеяла отскребать очень интересно.

— Мамуся! Там нет ни одного объедочка!

— Ты невозможный ребенок. Давай делай уроки быстро.

— Иду! Улетаю!

— Лети-лети. Ускорения придать?

— Нет-нет-нет, я так улечу.

Последний взгляд в зеркало в коридоре, и я улетаю.

— Ася, ну хватит перед зеркалом вертеться.

На макушке, на мокрых волосах лежит полоска пены — уже почти невидимая корона.

Зимнее утро

Дорога занесена снегом. В синее зимнее небо уходят столбы и колонны — белые деревья смыкаются с падающим снегом, снежинки слипаются в шестигранные столбики.

Ася молча отдает дневник дежурному, который вписывает туда «опоздала на зарядку», молча проталкивается сквозь раздевалку, стараясь удержать белый дворец с шестигранными колоннами и сводчатыми потолками, как их еще нарисовать-то, эти потолки, видеть вижу, а нарисовать не смогу.

Молча садится у окна, достает листок. За окном темнота расступается в синеву. Желтый свет окна падает на мохнатую белую ветку. И белые кораллы, да. Никитько болеет, ну и хорошо, сегодня буду одна и нарисую свой дворец. И ни с кем не надо разговаривать.

— Повторяем свойства воды! Михайлов! Почему? Дневник мне на стол, садись, два. Симонов. Опять? Дневник на стол, два. Горецкий. Два. Так. Почему не готовы? Почему не готовы, я спрашиваю? Совсем распустились! Вяльцева! Готова к уроку? Два.

А вместо перин и одеял — снег. Под ним, может быть, и тепло. А в окнах тоже лед. Вот прям с луж снимать и в окна верхний слой. Можно, наверное, даже нужного размера лед для окон морозить в специальных подносах таких. Решетку поставил, как в столовой у мамы на работе, в нее подносы с водой, их в холодильник, через 20 минут снимаешь лед по форме и можно в окно. Интересно, а у нас в морозилку влезет? Или только кювета для проявителя? Надо попробовать во дворе построить, что ли.

— Кто готов к уроку? Кто может пойти к доске и рассказать свойства воды?

Ася вздрагивает и поднимает руку.

— Николаева, — шипит Вяльцева.

— Николаева! — шипит Иванова.

— Николаева.

Ася идет к доске, Егоров ставит ей подножку, она почти падает, опирается рукой о спину Бирюковой.

— Чо пихаешься, дебилка! — Бирюкова бьет ее по руке.

— Вода имеет три агрегатных состояния, — говорит Николаева у доски. — Жидкое, твердое и газообразное. Жидкое — это просто вода. Она не имеет формы и стремится растечься по любой поверхности под действием гравитации. Она могла бы растечься в один молекулярный слой, но на практике этого не происходит, я точно не знаю, почему, но думаю, это как-то связано с поверхностным натяжением. Вода универсальный растворитель. Второе состояние воды, твердое, это лед и снег. Это кристаллические образования с гексагональной сингонией.

По классу проносится вздох.

— Ася, ты где это прочитала?

— Не знаю, — пожимает плечами Ася. — В энциклопедии, наверное.

— Я о чем спрашивала?

— О свойствах воды.

— А ты мне что рассказываешь?

— Свойства воды.

— Садись. Вы что — идиоты? Вы что — не понимаете? У вас городская контрольная на носу. Ты что, Николаева, ты будешь в городской контрольной писать «я точно не знаю, почему, но думаю, из-за поверхностного натяжения»? Вам что — трудно вечером сесть и прочитать параграф?

— Я прочитала…

— Я тебя не спрашиваю, Николаева! Ты уже все сказала! Сидишь на уроке, в окно смотришь, принца какого-то ждешь на белом коне. Отвечаешь так, будто только что с Луны свалилась. Что за смех? Егоров, ты чего смеешься? Николаева энциклопедию читала, а ты что читал? Сказку про курочку Рябу? И ту, наверное, не читал. А ты, Симонов? Опять жуешь? Мозги уже все жиром заплыли, а ты все жуешь. Кому там еще смешно? Горецкий, тебе смешно? Или тебе, Заварзин?

Нечего жалеть. Здесь — совсем нечего жалеть и не за что цепляться. Здесь никого не жалко. Только, может, маму и Шуричка. Но у мамы работа, у нее своя жизнь, у нее дела. Она со мной не пойдет. А Шуричка можно взять с собой. Принц на белом коне не приедет, Ася его ждала во втором классе, и в третьем ждала — что он прискачет под окно, протянет руки и скажет: где тут моя принцесса? Я назову тебя Майя! — и увезет, как положено, туда, где вокруг дворца заросли роз и сирени, и летают эльфы. Или уплывет с ней на корабле в теплое море.

Но моря не бывает, розы придумали в сказках, а здесь осталось одно хорошее: снег. Лечь под него и замерзнуть. Ничего не слышать, не чувствовать, лечь под одеяло. Замерзнуть — хорошо.

Принц не придет и не заберет, но может быть, заберет зима. Ведь это же не может так быть, чтобы меня придумали именно сюда, чтобы здесь жить, ведь я сюда совсем не гожусь. Наверное, меня потеряли. Может быть, меня сейчас кто-то ищет.

— Ага. Вот не слушаем на уроке и рисуем. «Зимний дворец». Ее императорское величество Анастасия Николаева рисует себе зимний дворец. Давай сюда дневник. О, интересно, что это на обороте?

— Вы не имеете права!

— «Я не отсюда, я знаю сама, меня по пути обронила зима, может, устала на полюс брести и обронила меня по пути». Не знаю, кто тебя где обронил, Николаева, но на уроке…

— Вы не имеете права читать мои личные…

— Те не имеешь права повышать на меня голос и заниматься на уроке посторонними делами.

— Николаеву обронили, гы.

— Симонов, Николаеву хоть обронили, а тебя, видно, с размаху об пол бросили. Еще один звук — я позову директора. Открываем тетради, пишем в десятый раз, если с первого не понимаете: «Свойства воды». Первое. Вода прозрачна, не имеет цвета.

Это ничего не меняет, думает Ася. Одной каплей больше, другой меньше, это уже все равно ничего не изменит.

— Второе. Не имеет вкуса и запаха.

Было бы интересно построить себе снежный дом с ледяными окнами, но это тоже ничего не меняет. Можно просто лечь в сугроб и не вставать. Иначе — до конца года, и потом еще год, и еще год, и еще, и еще.

Звонок. Перемена.

— Слышь, Николаева, ты чо — самая умная? Тебе трудно сказать, что не готова? Ты двойки, что ли, боишься?

— Ты заманала, Ася, хватит уже выставляться. Вчера, кажется, договорились все — природу не делаем.

Не оправдываться. Не имеет значения, что меня вчера не было. И так еще год, и еще, и еще.