Уэллс Тауэр - Дверь в глазу

• Название: Дверь в глазу
• Автор: Уэллс Тауэр
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-98695-050-1

Главные герои рассказов молодого американского прозаика Уэллса Тауэра люди на грани нервного срыва. Они сами загоняют себя в тупик, выбраться из которою им по силам, но они не всегда этого хотят. Героев Тауэра не покидает ощущение постоянной тревоги и постоянной надежды на сопереживание. Проза Тауэра — это то и дело возникающие комические ситуации, неожиданно сменяющиеся ощущением чего-то ужасного. У Тауэра новая американская малая проза приобрела и новый язык — яркий, отточенный и хлесткий. Благодаря этому симбиозу Уэллса Тауэра сегодня называют «следующим лучшим писателем Америки».

Уэллса Тауэра литературные критики называют «следующим лучшим писателем Америки». Дважды лауреат Pushcart Prize и обладатель премии журнала The Paris Review Тауэр начал свою писательскую карьеру с публикаций в The New Yorker, Harper's magazine, GQ, The Paris Review и The Washington Post Magazine. В сборник «Дверь в глазу» вошло девять рассказов молодого американца, который заново открывает жанр малой прозы. Тауэра сравнивают с Сэлинджером, Капоте и Кизи, ведь вслед за ними он рассказывает о тупиковых и трагических ситуациях, о людях, которые ждут не материальных благ, а тепла и сочувствия. «В мире столько безысходности, — говорит Тауэр, — что в моих рассказах не может не быть теплоты». Вместе с тем Тауэр пытается разобраться в том, что побуждает людей не противиться злу, скрывать свои чувства и лицемерить.

Язык уэллса тауэра столь же выразительный и рельефный, как тело борца.

San Francisco Chronicle

Проза Тауэра — отличное напоминание о том, что одна из главных задач писателя — знакомить читателя с новыми мирами.

Los Angeles Times

---

Джордж не переставал восхищаться моим нелепым выстрелом, обеспечившим нас обоих мясом на добрых полгода. Мои вчерашние выходки, похоже, были прощены. Он взял у меня нож и ловко вспорол лосю брюхо, следя за тем, чтобы не проткнуть кишки или желудок. Потом аккуратно вынул внутренности, отложив печень, почки и поджелудочную. Снять шкуру оказалось дьявольски трудно. Чтобы содрать ее, нам со Стивеном пришлось по очереди упираться животному в позвоночник и тянуть что есть силы, пока Джордж перепиливал соединительную ткань. Я видел, как горло Стивена время от времени сокращается в рвотном позыве. Но он хотел внести свою долю, и я был горд за него. Он собственноручно отпилил охотничьей пилой одну заднюю ногу и лопатку. Чтобы отнести ноги в лодку, мы подняли их на плечи, как гроб на похоронах. Кровь текла из мяса мне на рубашку, и я ощущал ее жуткое тепло.

Когда мы погрузили добычу в лодку и залезли в нее втроем, она чуть не затонула. Чтобы не черпнуть носом воды на обратном пути, меня как самого тяжелого посадили на корму управлять мотором. Стивен устроился посередине, так что наши колени почти соприкасались. Пыхтя голубым дымком и натужно ворча, движок стал потихоньку разгонять лодку. Выбравшись с мелководья на простор, я прибавил обороты, и мы понеслись по пологим волнам. За нами мчался пенистый водяной горб. Солнце на западе скатывалось к темной полосе леса. Рубчатая резиновая рукоять мотора дрожала у меня в руке. Ветер высушил влагу на моих щеках и взбил прозрачным облачком жидкие волосы Стивена. Вместе с отходами от лосиной туши я словно оставил позади бремя, которое угнетало меня с момента нашей встречи в аэропорту. Возвращение экспансивности моего лесного товарища, суровое испытание разделкой, честная трудовая усталость, налившая члены, удовлетворение безрассудным, но метким выстрелом, который будет кормить нас с Джорджем, пока не стает снег, — все это было здорово. Облегчение затягивало мусорную яму моих бед быстро и надежно, как механизированное брезентовое покрывало — плавательный бассейн.

И Стивен тоже ощущал это или, по крайней мере, кое-что. На его озабоченном лице появилась улыбка, знакомая мне по детским годам, — симметричный маленький серпик, рядом с которым я всегда выглядел на семейных фотографиях кислым и жалким. Нет смысла пытаться описать любовь, которую я еще способен чувствовать к брату, когда он так на меня смотрит, когда он перестает считать нанесенные мной обиды и упрекать себя за то, что не добился успеха в роли нового Джона Теша. Я никому не пожелал бы родственных отношений, подобных нашим, но у нас есть один простой дар: в редкие минуты счастья мы делим друг с другом радость так же страстно и искренне, как ненависть. Мы скользили по озеру в сгущающихся сумерках, и я видел, как приятно ему видеть меня довольным, видеть на моем лице увеличенное отражение своего собственного счастья. Мы оба молчали. Это и была наша любовь или лучшее, что она может произвести.

По широкой дуге я обогнул мысок на входе в бухту и дал приливу донести лодку до пристани, где поджидал нас мой верный четырехколесный коняга.

Перетащив лосятину в машину и тщательно отмыв лодку, мы поехали на холм. Когда мы добрались до моего дома, время ужина было давно позади и наши животы вопияли о пощаде.

Я спросил Джорджа и Стивена, не займутся ли они обработкой мяса, пока я буду готовить жаркое. Конечно, сказал Джордж, только прежде чем делать еще что-нибудь, он должен посидеть минутку-другую на сухом стуле и выпить два пива.

Они со Стивеном сели и стали прихлебывать из банок, а я подошел к кузову, почти доверху набитому бордовой плотью. Копаться в ней было противно, но я все же нащупал короткие ребра и отпилил вырезку, длинный сужающийся кусок, похожий на ободранного удава.

Я поднял ее и показал Джорджу. Он отсалютовал мне банкой.

— Ай, какая прелесть, — сказал он.

Я отнес мясо на крыльцо, нарезал его на куски в два дюйма толщиной и сдобрил их кошерной солью и крупным перцем. Потом развел огонь в жаровне, а Джордж со Стивеном взяли лист фанеры и козлы для пилки дров и организовали разделочный пункт в свете фар автомобиля.

Когда угли посерели, я кинул стейки на решетку. Через десять минут, когда посередке они были еще розовые и сочные, я разложил их по тарелкам с гарниром из желтого риса. Откупорил заначенную на торжественный случай бутылку бургундского и наполнил три бокала. Я уже хотел было звать народ на крыльцо, но тут заметил, что Джордж приостановился в своих трудах. На лице его появилась кислая мина. Он понюхал рукав, потом нож, потом груду мяса перед собой. Поморщился, еще раз понюхал и отступил.

— Елки-палки, да оно тухлое, — сказал он. Проворно подойдя к «Доджу», он вспрыгнул на откидной борт и стал по очереди подносить к лицу куски добычи. — С ума сойти! — крикнул он. — Оно все гниет. Там зараза какая-то. Что-то глубоко внутри.

Я подошел к фанерному столу и понюхал окорок, с которым он работал. Джордж был прав: я почувствовал кисловатый фекальный запах, хотя и очень слабый. Будто на мясо чуточку пролилось из кишки — но это был еще не повод выбрасывать провизию стоимостью в несколько тысяч долларов. Да и вообще я плохо представлял, как положено пахнуть свежей лосятине.

— Ну, может, малость с душком, — сказал я. — Но дичь — она и есть дичь, ей положено.

Стивен понюхал свои руки.

— Джордж прав. Оно отравленное. Фу!

— Это невозможно, — сказал я. — Три часа назад этот зверь еще дышал.

— Он был болен, — сказал Джордж. — Если бы ты его не прикончил, он подох бы сам через день-два.

— Чушь, — ответил я.

— Говорю тебе, оно отравлено, — повторил Джордж.

— Да пошли вы, — сказал я. — Оно было нормальное, когда мы его разделывали.

Джордж вынул из кармана платок, плюнул на него и стал яростно оттирать руки.

— А теперь ненормальное. Ему нужно было немного времени, чтобы начать гнить, но теперь ему хана, дружок. Черт возьми, я должен был догадаться раньше, когда мы снимали шкуру, а она не отдиралась. Какая-то инфекция сидела в нем, он еле держался на ногах. А как только помер, эту дрянь сразу разнесло по всей туше.

Стивен поглядел на стол, заваленный мясом, и на нас троих, стоящих вокруг. Потом засмеялся.

Я взошел на крыльцо и наклонился над дымящимся стейком. Он пах, как положено. Я потер соляную корочку и слизнул с пальца сок.

— На вкус все в порядке. — Я отрезал сочный розовый кубик и коснулся его языком. Стивен еще смеялся.

— Ты у нас чемпион, Мэтти, — еле выговорил он, задыхаясь. — Полный лес зверей, а ты расстреливаешь прокаженного. Давай вызывай бригаду химзащиты.

— С этим мясом все нормально, понял? — сказал я.

— Яд, — сказал Джордж.

Вдруг налетел порыв ветра. В лесу рухнула ветка. Стайка листьев метнулась мимо моих ног и улеглась под дверью. Потом ночь снова замерла. Я повернулся к тарелке и сунул вилку в рот.

Проводники важных энергий

Перевод В. Голышева

Телефон зазвонил поздно. Опять мачеха.

— Ты когда-нибудь думаешь о тех, кого к себе не подпускал? Я с удовольствием вернулась бы назад и проделала с ними все положенное, даже с самыми противными. С самыми плохими. Ты слушаешь?

— Да — сказал я. — Только не понимаю, что я должен делать с этой информацией.

— Да ладно. Просто я чувствую себя не очень желанной.

Я сказал ей, что ее желают многие.

— Ну, в лицо мне этого никто не говорит, — ответила она.

— Который сейчас час?

— Ничего особенного. Около трех. Значит, у тебя там два. Думала, ты не спишь.

— Я спал, Люси. Здесь четыре. Все спят.

— Я — нет. И папа твой тоже. Тут еще много признаков жизни.

— Мне надо спать, — сказал я. — Иди наверх. Ложись. Завтра буду в мастерской. Позвони, если хочешь.

— Никуда я не пойду, — сказала она, и послышалось туманное бульканье ее кальяна. — С Роджером то так, то сяк. На этой неделе каждый вечер вызывал ко мне полицию. Поэтому хожу и хожу, пока не уснет. Хожу столько, что мой зад превратился в совершенно другую вещь.

— Что ж ты мне не сказала?

— Я тебе сейчас говорю. Если хочешь, пришлю картинку.

Неприятности у отца начались лет десять назад — у него стала отказывать память. Он с нарастающей частотой терял бумажники и ключи. Потерял работу после того, как неоднократно оставлял подзащитных в зале и бродил по улицам, пытаясь вспомнить, который из автомобилей — его. Два года назад более или менее забыл меня, а месяц назад, прикорнув на двое суток, проснулся и не узнал мачеху. Вызвал полицию. Ей пришлось предъявить два удостоверения личности, чтобы не арестовали за проникновение в собственный дом.

Никто не мог дать внятного совета. Мы поинтересовались домами престарелых, но там были очереди на десять лет вперед — конечно, если вас не устраивал бедлам с многократно привлекавшимися за непристойное поведение.