Электрон Приклонский - Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152

• Название: Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152
• Автор: Электрон Приклонский
• Издательство: ЗАО Центрполиграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9524-3516-2

 Дневники Электрона Приклонского, кавалера нескольких орденов Отечественной войны, – увлекательный и честный рассказ о военных буднях механика-водителя тяжелой самоходной установки ИСУ-152. Молодой офицер принимал участие в боевых действиях на территории России, Украины, Латвии, Эстонии, Польши, сменил несколько боевых машин, каждый раз оставаясь в живых лишь чудом. Самоходка стала его верной боевой подругой и родным домом. Но тяжелая машина была исключительно трудна в вождении и требовала ежедневного технического обслуживания. Технику-лейтенанту Э. Е. Приклонскому не раз приходилось вызволять ее из болот и проталин, вытаскивать из кюветов, восстанавливать узлы и агрегаты буквально из обломков. Фронтовые хроники содержат массу тактических примеров использования тяжелой самоходной артиллерии в различных видах боя.

---

Он лихо сдвинул на затылок суконную пилотку, надетую по случаю визита к соседям, выбрал удобную позицию в неглубоком, чуть выше пояса, окопе, прикинул расстояние до противника, установил прицел на триста и изготовился к стрельбе. Солдаты молча наблюдали. Спустя несколько минут над немецким окопом медленно приподнялась фигура мышиного цвета и поднесла к глазам бинокль. Федор выстрелил – немец, выронив бинокль, закачался и лег на бруствер, обняв его руками. Федор сделал еще один выстрел.

– Для контроля, – пояснил он, весело подмигивая солдатам, но тут же вернулся к началу разговора: – А все-таки, хлопцы, если мы так воевать будем, не скоро до Берлина дойдем.

Сержант снова кашлянул и, оглядев своих, заокал сердито:

– Мало нас осталось, лейтенант. Задираться нечем. Сунемся – перебьют нас фрицы во ржи, как перепелок, и сами сюда припожалуют.

– Ну это мы еще посмотрим! – бодро возразил Федька. – А самоходки-то около вас стоят на что? Ракетница есть у вас? Так и знал... Дефицит, черт возьми! Ладно, связного назначьте. И пусть он будет всегда готов. А уж мы картечью так врежем, что будь спокоен.

– И командира у нас убило... вчера... – продолжал сержант, потом опять обвел усталым взором молчавших товарищей и потупился...

– Так, – подвел итог Федька. – Значит, по-вашему, сержант не командир, а бойцы ваши здесь – вроде как отдыхающие?  

Тут его речи прервал приползший из окопчика, вынесенного вперед и вправо, молоденький ефрейтор:

– Товарищ сержант! Фрицы что-то сильно гомонят – как бы чего не выкинули со зла. Лейтенант, – он показал глазами на Федора, – офицера ихнего подстрелил и...

– Все по местам! К бою приготовсь! Усилить наблюдение! – сразу преобразившись, властно приказал сержант, натянул на подбородок ремешок каски и проверил, как ходит затвор ППШ.

Ждать пришлось недолго. Сперва донеслись близкие частые хлопки немецких минометов, и тут же заныли, снижаясь, мины, загрохотали взрывы и полетели с визгом и жужжанием осколки, посыпалась земля на головы и спины солдат, привычно прижавшихся к передней стенке окопа или ничком легших на сырое дно.

Огонь стих только минут через пятнадцать. Один за другим солдаты зашевелились, становясь на колени в неглубоком окопе лицом к полю. Вытянув шеи и напряженно вслушиваясь в тишину, которая казалась подозрительной, а потому жутковатой, они руками или тряпицами очищали оружие от попавшей на него земли и щелкали смазанными затворами.

Но немцы в атаку не пошли. Минометный обстрел не принес пехоте особого урона: осколком ранило в плечо – не очень глубоко – одного из бойцов, ведущих наблюдение: он не успел пригнуться при первых разрывах; другому солдату острая щепа вспорола кожу на шее, когда мина попала в ствол дерева, стоящего над окопом.

Федя, до конца «сабантуя» так и не слезший с кучки лежалой соломы на дне окопа, поерошил левой рукой свою пшеничную шевелюру, тиская в правой почти новую пилотку, вывалянную в грязи. Это был один из тех редких случаев, когда друг мой пребывал в раздумье. Наконец он, вскинув голову и заговорщически моргнув пехотинцам, весело произнес:

– Один – ноль в нашу пользу, не учитывая даже крупного перерасхода боеприпасов со стороны противника. Надо признаться, у вас тут, ребята, не курорт, как мне поначалу показалось. Дома все же лучше... Но готов повторить: пехота – все-таки царица полей, а уж лесов и полей – подавно. Так вы и царствуйте, а если фриц возражает – только мигните... Мы уж постараемся поддержать. Соседи как-никак. Заходите в гости...  

Я пошел, а то моя «коломбина» (так он любит величать свою однажды уже подбитую самоходку) по мне страсть как соскучилась. Вон, смотрите, даже хобот свой навстречу тянет...

Солдаты, прощаясь, от чистого сердца говорили:

– Лейтенант, а то оставался бы у нас!

Федин рассказ прервал негромкий оклик часового:

– Стой! Кто идет?

Мы с Федором вскочили, вытащили пистолеты и прижались к стене сарая.

– Свои, – сдавленно прохрипел низкий голос с луга, посреди которого, всмотревшись, мы неясно различили группку людей.

– Пропуск?

– Не знаем... Раненый тут у нас...

– Один ко мне, остальные ни с места! – приказал автоматчик.

– Не можем... Вдвоем несем... тяжелого...

Часовой вопросительно оглянулся на сарай.

– Скажи, чтоб несли сюда, да смотри в оба, – послышался у нас за спиной голос Стаханова, выглянувшего из двери.

Чавкая по воде сапогами и тяжело дыша, медленно приблизились к нам два солдата, сгибаясь под ношей, которая висела между ними в плащ-палатке. Из этого «паланкина» торчали две ноги в солдатских ботинках и обмотках. Кто-то из экипажа выволок из сарая большую охапку сена, и два пожилых дядьки, сипящие от натуги, осторожно опустились на колени, поддерживая одной рукой раненого за спину, а другой – сжимая угол плащ-палатки, перекинутой через шею. От солдат остро пахло потом. Устроив на мягком раненого, неподвижного и только изредка что-то мычащего в забытье, они с наслаждением вытянули ноги, прислонясь спинами к прохладным бревнам стены, и достали кисеты.

Федя низко наклонился над лежащим и некоторое время пристально всматривался в его лицо, потом спросил:

– Не изо ржи, случаем, несете? Усы что-то больно знакомые...

– Оттуда, – выдыхая махорочный дым, подтвердил один из санитаров. – А что, встречаться приходилось?

– Кажись, – неохотно отвечал Федя и, вздохнув, полез, шурша сеном, к себе наверх.  

Глубоко затянувшись еще два-три раза и старательно затоптав окурки, дядьки-санитары снова сложили свой «конверт», подняли с нашей помощью раненого и попрощались:

– Счастливо оставаться, а мы уж пойдем, поспешать надо.

И медленное чмоканье сапог постепенно стихло в темноте.

7 августа

Все скоро заснули, но среди ночи нас разбудили сильные взрывы, от которых колыхалась земля и вздрагивали стены сарая. В промежутках между разрывами до ушей докатывался гул отдаленных орудийных выстрелов. Федор наверху зачертыхался:

– Вот гостиница, черт ее не драл! Позовите администратора – я ему вправлю мозги!

Никто не засмеялся. Новый снаряд упал на луг правее сарая. Не успели мы прийти в себя от оглушительного грохота, как сарай крупно вздрогнул и словно слегка подпрыгнул. Лежим ни живые ни мертвые, вжавшись всем телом в сено в ожидании взрыва, но его так и не последовало. Еще грохнуло пару раз вблизи, и артобстрел прекратился. Снова задремали с опаской, вполглаза.

Поднявшись раньше всех, Федя отправился на «утреннюю прогулку». Через минуту он громко позвал нас в открытую дверь:

– А ну идите-ка сюда, лежебоки! Полюбуйтесь, на чем дрыхнете!

Мы обошли сарай, и Федя показал нам круглую, заполненную рыхлой торфяной крошкой дыру под самой стеной нашего пристанища. Это был свежий след снаряда, не разорвавшегося ночью. Я невольно поежился: если бы этот, судя по диаметру дыры восьмидюймовый, рванул...

Еще не осел утренний туман, запутавшийся в переплетениях ветвей, а машина Феди и Павла на малом газу выползла на знакомую мне опушку перед ржаным полем; метрах в пятидесяти левее заняла позицию другая машина.

До самого полудня фриц остервенело швырялся снарядами, потом попритих. И тут из леска позади нас появляются полковые радиомастера: гвардии старшина Федя Радаев и его помощник и друг – коренастый сержант, прозванный за свой малый рост Шкетом. Автором клички, конечно, был насмешливый   старшина. Вслед за ними на опушку выходит мой помпотех Горшков. Все трое волокут с собой термосы с обедом. Значит, их подбросила сюда автомашина с полковой кухней. За кормою самоходки Феди Сидорова собирается народ с котелками и ложками, и Федя Радаев торжественно ставит на траву между термосами алюминиевый бидончик с солеными огурцами. «Для аппетита», – довольно изрекает он, а потом вытаскивает из-под шинели скрученные в трубку свежие газеты, а из кармана – письма. Это уже на десерт.

Все располагаются на травке позади машины и приступают к «заправке». Один Анатолий, который успел «подрубать» еще в РТО, усаживается на ствол поваленного дерева в жиденькой тени осинок и углубляется в чтение газеты.

Обед протекает весело благодаря неудержимым фейерверкам красноречия Радаева, получившего, очевидно, за этот недостаток или, наоборот, достоинство второе имя – Ляля. Пока мы «убирали» вполне горячий суп из сушеных овощей, он попотчевал нас длинным еврейским анекдотом про четыре порции рыбы, а потом начал выдавать «армянские загадки».

Слушатели сперва посмеивались сдержанно, но, постепенно забыв осторожность, стали хохотать вовсю. В очередной загадке, поднесенной между первым и пшенной кашей с консервированным мясом, спрашивалось, что такое «голова-ноги, голова-ноги, голова-ноги». Точного ответа никто дать не смог. И когда торжествующий Ляля, сияя круглым румяным лицом, укоризненно переспросил: «Ай-ай-ай! Зыначит, душя лубезний, не знаешь?» – и уже поднял вверх предварительно облизанную ложку, выдерживая для эффекта паузу, – как раз в этот момент прогрохотало почти одновременно несколько разрывов, обкладывая машину кругом, просвистели осколки, глухо щелкая по стволам деревьев и звонко звякая по броне. Все приникли к земле. Сидящие под самой кормой сунулись было под днище, но все пространство между гусеницами оказалось забито подмятыми самоходкой кустами и молодыми деревцами. Те из ребят, что обедали чуть поодаль, тоже кинулись под прикрытие кормы и попадали на нас – получилась куча-мала. Все перемешалось: тела, головы, руки, ноги, котелки, газеты; бидон с огурцами опрокинулся, и кто-то очутился в луже рассола. А немецкие минометчики ведут беглый огонь: серии разрывов следуют одна за другой почти непрерывно. Должно быть, гвоздит не одна батарея. Оглушенные,   забросанные землей, мохом и сбитыми ветками, обалдело жмемся друг к другу, ожидая неминуемого конца. Отгремели последние взрывы – на усталые барабанные перепонки навалилась странная тишина. Мы, к своему великому изумлению, совершенно невредимые, начинаем подниматься с земли, разбирая опрокинутые котелки, сплевывая песок и отряхиваясь. Кусты вокруг затянуты синеватым, лениво колышущемся вонючим дымом. Толя Горшков, как ни в чем не бывало, продолжал сидеть на том же месте, где застал его обстрел, и читать газету. Только осинки над ним не было: ее срубил осколок всего на ладонь выше Толиной головы. Мы с уважением посматривали на хладнокровного помпотеха.