Сьюзен Сван - Что рассказал мне Казанова

• Название: Что рассказал мне Казанова
• Автор: Сьюзен Сван
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00397-0

Люси Адамс, тихоня и домоседка, скромная сотрудница архива, получает от своей тети уникальные фамильные документы – дневник их дальней родственницы, совершившей в конце XVIII века путешествие с Джакомо Казановой, и письма с автографом знаменитого итальянца. Знакомство с этими документами полностью переворачивает жизнь девушки…

---

– Девушке нужно отдохнуть, – решил доктор.

– Люси, все будет хорошо. Я вернусь за тобой позже, и мы решим, где лучше пообедать.

Закрыв глаза, Люси подождала, пока шаги Ли затихнут в коридоре. Удостоверившись в том, что доктор и ее незваная опекунша ушли, девушка вытащила старый дневник и устроилась на больничной кушетке почитать.

«4 мая 1797 года

Я ищу доказательства того, что мне сказал Джакомо Казанова.

Я взяла с собой Финетт, когда сопровождала сегодня отца в Герцогский дворец. Он встретился прошлой ночью с генералом Жуно, помощником Наполеона, и тот попросил его составить доклад о пленниках в венецианских тюрьмах, чтобы заверить наше правительство в благих намерениях французов. Это оказалось счастливым совпадением, так как мне хотелось посмотреть на темницу, где держали в заключении человека по имени Джакомо Казанова. А ведь родитель и не подозревал, что я встречалась тет-а-тет на колокольне со старым венецианцем. Не сказала я и о том, откуда взялась собака, убедив отца, что нашла Финетт на улице, а он был слишком занят, чтобы беспокоиться о заблудившихся фокстерьерах.

Старое здание суда скрывало за своим вычурным готическим фасадом три тюрьмы: Колодцы – ужасную яму под фундаментом из истрийского мрамора, где арестанты плавали в морской воде; Четверки, которые отец даже отказался мне описывать; и Свинцы, построенные прямо под свинцовой крышей Герцогского дворца. Под летним солнцем металл нагревался, и в жаркие месяцы камеры становились настоящими душегубками.

Мы вошли во дворец дожа через старую дверь, носившую имя Порта-делла-Карта и украшенную стройными колоннами, статуями и неизменным крылатым львом святого Марка. Отец шумно дышал, когда мы шли по анфиладе залов, слишком прекрасных, чтобы их описывать, таких, например, как зала делла-Антиколледжио, служившая приемной для послов, или зал Большого Совета, где дожи давали государственные приемы. Стены этого зала были увешаны портретами кисти Тинторетто и Бассано. Отец же заметил только ручейки дурно пахнущей воды на лестнице. Он плохо выглядит, под глазами чернеют круги, а иногда я замечаю, что мой родитель периодически перестает понимать происходящее и взгляд его делается пустым.

Известия о войне подорвали здоровье отца, а я так надеялась, что морской воздух Венеции подлечит его. Вместо этого он постоянно рассказывает, как его угнетают забитые грязью канавы и нечистоты, которые венецианцы выливают прямо на дома. соседей. Он скучает по бостонским гостиным, где мужчины собираются поговорить о политике.

– Венеция – это могила добродетели, – заявил отец, ища глазами очередные следы человеческих отбросов, пока мы шли по залу Большого Совета.

– О, отец! – воскликнула я, стараясь отвлечь его. – Посмотри на эти небеса на картине Тинторетто! Разве они не прекрасны?

Когда мы остановились у картины, к нам подошел слуга дожа. Он представился, сказав, что его зовут Марино Фальеро и что он является потомком первого дожа, построившего Герцогский дворец.

Монсеньор Фальеро сначала повел нас в камеры восточного крыла, выходящие на канал Рио-де-Палаццо и знаменитый мост Вздохов, где на протяжении веков заключенные бросали прощальный взгляд на Венецию, прежде чем спуститься в водные клети Колодцев. Маленький горбатый мостик был крайне живописен, но меня больше интересовали Свинцы, где был заточен хозяин Финетт, и я обрадовалась, когда после этого монсеньор Фальеро повел нас прямо туда. Отец тяжело, хрипло дышал рядом. Когда мы осматривали эти пустые комнаты, я старалась не принимать на веру старую венецианскую легенду. Видите ли, я очень доверчива по натуре и с радостью поверю любым чудесам, которые мне рассказывают, – просто потому, что это чудеса.

Я сказала отцу, что не могу понять, как заключенный может сбежать из Герцогского дворца. Он засмеялся и спросил меня, какой же преступник вообще захочет бежать из такой камеры. Уставленные удобными стульями и мягкими кроватями (даже несмотря на низкие потолки – нам пришлось нагнуться, чтобы войти внутрь), камеры все равно выглядели комфортабельнее многих гостиных в домах фермеров Квинси.

Я спросила монсеньора Фальеро, знает ли он Джакомо Казанову, и он ответил, что много лет назад видел шевалье де Сейнгальта, пьющего горячий шоколад во «Флориане».

– А как выглядел синьор Казанова? – заинтересовалась я.

– В высшей степени щегольски! Очень высокий, со странным, обожженным солнцем лицом.

– Почему ты спрашиваешь об этом человеке? – удивился отец.

– Он – часть ауры этого места, – ответила я, довольная тем, что монсеньор Фальеро описывал кого-то, действительно очень похожего на синьора Казанову. Больше я не произнесла ни слова, чтобы отец не заметил моего возбужденного состояния. Мне захотелось увидеть надпись под планкой в седьмой камере, про которую говорил синьор Казанова. Но маленькая собачка, бегущая впереди меня, стала натягивать поводок, обнюхивая пол. Она повлекла меня в маленький душный проход, где разминались бывшие заключенные, такие, как мой новый друг, а затем привела в большую комнату, заставленную пыльной мебелью. Финетт начала скулить и потянула меня к груде вещей, сваленной в углу. Там я увидела сковородку, чайник, медные щипцы, старые подсвечники, сундук и кипу рукописей, сшитых в один большой манускрипт. Я подобрала старые бумаги, которые оказались записями вынесенных приговоров многовековой давности. Но Финетт не дала мне прочитать их и принялась нюхать сундук, когда же я открыла его, она проскользнула внутрь. Через мгновение собака выпрыгнула наружу, и мне пришлось отобрать у нее старую кость. Снаружи в коридоре меня звал отец.

– Наша инспекция завершена! – Он просунул голову в дверь. – Здесь остался всего лишь один-единственный заключенный.

Грек, очень старый и согбенный, был заперт в седьмой камере, той самой, которую, согласно его рассказам, занимал Казанова. Подвывая от страха, бедняга убежал в угол и уткнул голову в колени. Отец сказал, что помешавшийся узник, должно быть, подумал, что мы хотим отвести его на казнь, поэтому мы принесли извинения монсеньору Фальеро и ушли. Я пала духом, когда поняла, что не смогу поискать надпись под деревянной планкой.

– Генерал Жуно будет недоволен, – сказал отец. – Здесь слишком мало узников, которых он жаждет освободить.

– Возможно, их больше в Четверках.

– Всего лишь двое. Я слышал это от самого дожа.

Выйдя из дворца, мы встретили Френсиса, который провел утро в Торчелло, разговаривая с ловцами лобстеров. Мой суженый взял меня под руку, и мы пошли вместе, как любовная парочка, в качестве которой нас так хотели видеть наши родители. Тем временем отец говорил о преимуществах супружеской жизни: как увлекательно воспитывать детей, как надежен и безопасен брак для такой простодушной женщины, как я, и как хорошо мужчине иметь спутницу жизни, которая будет заботиться о нем на склоне лет, самому отцу этого земного благословения не досталось. Френсис согласно кивал, тогда как я не говорила ни слова, разглядывая дворец дожа у моря и потихоньку мечтая о чудесах Леванта, ожидающих путешественника, который осмелился направиться к ним.

Плодотворный Вопрос, который стоит рассмотреть: Тот ли Джакомо Казанова, за кого он себя выдает? И почему это для меня так важно?

Дело, Оставшееся Неразрешенным: Я раздосадована, что не смогла заглянуть под планку и выяснить, правду ли сказал мне Казанова касательно надписи: «Я люблю. Джакомо Казанова, 1756». И тем не менее я чувствую облегчение. Почему? Потому что мне бы не хотелось выяснить, что мой новый друг – лжец? По пути в Свинцы мы с отцом прошли мимо таверны. Он заметил, что это заведение для заключенных было гораздо приятнее тех, которые ему довелось посещать в Квинси еще при жизни матери, до того как он раз и навсегда покончил с выпивкой. Если мама более не может испытывать земных радостей, то и он не должен потакать своим привычкам, дающим удовольствие».

С больничной кушетки Люси видела медсестер в светло-голубой форме, снующих туда-сюда по коридору. Они иногда смотрели на Люси, а она отвечала им взглядом поверх путевого журнала. В больнице так прохладно и спокойно, а у нее осталось еще несколько свободных минут. До встречи в библиотеке целый час. Почему бы не прочитать еще несколько страниц?

«5 мая 1797 года

Сегодня я стала свидетельницей падения империи.

Этим утром я возвращалась в отель сквозь объятую горем толпу, в молчании наблюдающую, как трех инквизиторов Венеции вели в цепях по площади Святого Марка. Их должны были бросить в тюрьму Сан-Джорджио-Маджоре по приказу генерала Бонапарта; отец сказал мне, что сам дож издал это постановление, так как большинство французской армии все еще расквартировано на западном берегу лагуны.

Это означало, по крайней мере, что сражений с Францией в Венеции больше не будет. Дож и Большой Совет сдали город. Узники, включая старого грека, которого мы видели вчера, стояли вместе с молчаливой толпой. Французы распахнули двери всех тюрем, и эти жалкие люди едва держались на ногах.