Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— Действительно, — кивнул отец Амфилохие, — трудно поверить, чтобы государь сразу смягчился и изменил свои прежние решения относительно дочери Яцко. Да вот гляжу я уже два дня на эту княжну, внимаю, как она говорит, смотрит, двигается, и думаю, что она не побоится топнуть ногой даже перед государем. Что же ему тогда останется, как не улыбнуться и погладить ее по головке? Не томи себя заботой, конюший Маноле; все давно начертано небом — подвластны ему и звезды, и мир вещей, и люди.

— Может, оно и так, — вздохнул конюший. — Но кое-что начертано и в Часослове нашего сына, благочестивого Никодима.

Отец Никодим кивнул. Уронив бороду на грудь, он подумал, что действительно придется ему сделать еще одну запись на последней странице своего Часослова, открытого на столце в келье Нямецкой обители.

Сперва он написал о землетрясении. Затем о княжеской свадьбе. А теперь он напишет так: «В лето 1472 от рождества Христова в октябре месяце были мы в ляшской земле!..»

С телег служителей долетал шум речей и смех. На мгновение в лучах солнца из-под полога показалась белокурая головка княжны Марушки.

Тут старшина Некифор не удержался.

— Чур тебя, вражья сила! — пробормотал он.

Потоки растаявшего снега — вчерашнего чуда первозимья — стекали в ложбины, сверкая на солнце. Теплый ветер, вестник михайловской оттепели, взвивал пламя костра. Юный служитель, устанавливая санный кузов на колеса, пел:

Над днестровской крутизной
Мурава растет весной.
Мурава зазеленела —
Сердце уж давно истлело…

Перевод М. Фридмана

Княжьи люди

ГЛАВА I У старого Маноле Черного ноет поясница

У старого Маноле Черного ноет поясница. С тех самых пор, как господарь дозволил ему уйти на покой и поселиться в тимишской усадьбе и пожаловал бескрайние луга по Пруту, в ясской земле, конюший чувствует, что у него все время хрустят суставы и ноет поясница. Он уже не ездит, как бывало, постоянно в седле, не гневается и не тревожится; не отдает строгие приказы; его теперь не мучают денно и нощно заботы о табунах, о господарских жеребцах. Теперь ему положено думать об овцах. Его гуртоправы с отарами овец спускаются с гор к прутским заводям, и только раз в три месяца старшие чабаны по его веленью предстают перед ним и дают ему пространные отчеты; на поименных лугах Жижии пасутся его стада рогатого скота, и пастухи, неусыпные их стражи, почтительно докладывают хозяину, как там нагуливают жир волы — ценный товар, в любое время года готовый к отправке на большой рынок в Гданьск. Поступают добрые вести и о косяках запруженной весною рыбы, которую с наступлением лета, к петрову дню, рыбаки старательно вылавливают. Осенью Маноле узнает, сколько кругов натопленного воску из его пасек, раскинувшихся у вод Молдовы и Прута, можно будет продать.

И только один раз в год приходится ему съездить в Сучаву или во Львов, где он встречается с возвратившимся из заморских стран сыном своим Дэмианом, богатым купцом, и получает тогда от него причитающиеся отцу золотые. Дэмиан заботится о продаже товаров в чужедальних краях. Но хотя у конюшего всего вдоволь, и дела идут хорошо, и деньги за скот он получает, и много у него овечьего сыру, и богатую пошлину берет он с мельниц, и вдосталь у него пчелиного меда и соленой рыбы, и не счесть всяких благ, которыми наделили его милость бога и господаря, он чувствует, что силы его убывают, что поясница ноет, и с грустной улыбкой вспоминает об удалых проделках молодости.

Иногда он сетует на то, что слишком рано господарь обрек его на такую тихую жизнь. Не раз доводилось ему видеть Штефана-водэ на поле брани в Валахии и под крепостью Дымбовицы. Маноле участвовал в этих битвах, и никто не мог бы упрекнуть его в том, что он рубился хуже своих сыновей. За это господарь был благодарен своему старому слуге и пожаловал его своею милостью: назначил Симиона главным конюшим господарского конного завода. Поступая так, он верил, что справедливо наградил своего верного Маноле. А когда пришло время назначить Маленького Ждера на место Симиона, князь ожидал, что благодарность старого конюшего будет беспредельной. И действительно, признательность боярина Маноле Черного была велика. Но все же его глубоко огорчало, что другие повелевают и верховодят там, где столько лет повелевал и верховодил он сам. И хотя вместо него распоряжались его собственные сыновья, все же ему было не по душе, что они распоряжаются, а он должен молчать. Так к чему заглядывать в господарские конюшни и портить себе кровь? Лучше уж хозяйствовать в имении. Но здесь все шло своим чередом — в Тимише повелевала другая сила, которую ему никогда не удавалось ни сдержать, ни утихомирить. В тимишской усадьбе полновластно царила боярыня Илисафта. В Сучаве правил господарь Штефан-водэ, в Тимише — боярыня Илисафта. Боярин Маноле считал ниже своего достоинства подыматься в горы к отарам или спускаться к ним в долины, — до подобного скучного надзора он никогда не снисходил. Жить возле воловьих стад он также считал для себя неподходящим. Наведается, бывало, покажется пастухам и возвращается. Выезды по торговым делам были редки, они делались лишь в установленные сроки. Не получал он удовлетворения и от охоты, да и с тех пор, как господарь начал вести войны, охота стала редкой потехой. Оставалось только одно — вечные стычки с боярыней Илисафтой. Но они всегда были ему не по душе, а сейчас тем паче. Раза два он являлся к господарю просить избавить его от тоски подобного прозябания. Но как осмелиться сказать, что князь поступил с ним несправедливо и даже нехорошо? Всякий раз при виде своего старого слуги Штефан-водэ изъявлял радость, и конюший Маноле, забывая про свои обиды, радовался вместе со своим повелителем.

Но при такой неподвижной жизни ужасно ломило поясницу. Как только в долине Молдовы зацвела весна, боярин Маноле стал подумывать, как бы ему подправить свое здоровье. Он ни за что не хотел поддаваться старости, и чем явственнее чувствовалась весна, тем больше хмурилось и мрачнело чело боярина. А пока ему не оставалось ничего иного, кроме сражений с боярыней Илисафтой. Эти стычки помогали ему коротать время. Однако они приводили его в раздражение и вынуждали иногда навещать молодых конюших. Не переставая ворчать себе под нос, он выражал недовольство каждым их распоряжением. Молодые конюшие не спорили с ним. Они терпеливо выслушивали отца, смиренно склонив головы и выжидая минуты, когда он отправится восвояси. Дождавшись его отъезда, они опять делали все по-своему, а старый Маноле, вернувшись в имение, продолжал нескончаемую войну с Илисафтой. С некоторых пор даже боярыню Илисафту удивляло то, что стал он таким непокладистым и сварливым.

Утром в петров день старики, вернувшись из церкви со смягченной душой, провели час в спокойствии, отдыхая в саду, где уже созревала черешня, и вслушиваясь в гудение пчел, которые, как звенящий поток, носились от пасеки к лугам и обратно. День был солнечный, яркий, без единого дуновения ветерка, далекие горы тонули в голубоватой дымке, а на юго-востоке под белесым от зноя небом простиралась бескрайняя равнина.

— В Нижней Молдове уже три недели как не выпадало ни капли дождя… — пробормотал старик.

Боярыня Илисафта, не глядя на супруга, вздохнула:

— Честной конюший Маноле, все мы во власти божьей и не можем ей противиться.

— Истинно так, — снисходительно заметил конюший, — я денно и нощно благодарю господа за его милосердие.

— Так на что же ты жалуешься?

— Я не жалуюсь, матушка моя, боярыня Илисафта. Там, где разливались этой весной Жижия и Прут, трава выросла густая, как щетка. С пастбищами все хорошо. Только вот жители равнины говорят, что с просом плохо. Земля как камень, семена не взошли. Но время еще не ушло. Даст бог дождя, взойдут другие хлеба. В стане у Васлуя господарь повелел священникам выйти на поля с крестным ходом.

— А какое до этого дело господарю?

— А вот такое: бояре-житничеры по его приказу закупают просо и пшеницу. Говорят, воинский стан будет все лето стоять у Васлуя.

— Где? У Васлуя?

— У Васлуя.

— Господи, сижу я, конюший, и думаю: зачем потребовалось князю столько войн и столько воинских станов?

— Видно, так надо. Кто ведает, пусть молчит, а кто не понимает, тому незачем и встревать.

— Вот как ты говоришь, конюший!

— Говорю.

— Твоей милости нужна война?

— Если она нужна господарю, значит, нужна и мне. А почему бы и не нужна?

Наморщив лоб и слегка скосив взгляд, боярыня Илисафта повернулась к столбу, подпиравшему крыльцо. Лицо ее выражало крайнее удивление, и она покачивала высоким повойником, поверх которого был повязан шелковый платок.