Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— А если это приказ господаря, — так же тихо продолжал Ионуц, — то кого надобно опасаться? Почему мы должны спать днем и войти в Сучавскую крепость ночью, в одиннадцатом часу? Быть может, князь кого-либо опасается?

— Князь никого и ничего не опасается, друг Ионуц. Да он ничего и не знает. Он получил какое-то послание от моих княгинь, и повелел, чтобы их желание было исполнено. Это было четыре недели тому назад, но одна их просьба до сих пор не исполнена: ибо его преосвященство архимандрит посоветовал мне повременить, пока он не подаст знака. Теперь же князь Штефан выражает нетерпение, и мы должны поспешить Преподобный отец Амфилохие сказал мне, что перевезти обеих княгинь надо немедленно, дабы не разгневался господарь: он же предупредил меня и о том, что есть причины и для некоторых опасений.

— Может быть, надо остерегаться, чтобы не напал на нас какой-нибудь ляшский отряд? Но ведь рубежи владений господаря надежно охраняются.

— Нет, дело тут в другом.

— В чем же? Может быть, подкапывается внутренний враг?

— Не враг. Наоборот.

Ждер удивленно взглянул на постельничего и замолчал. Потом наклонился к нему.

— Быть может, по той же причине княжичу Алексэндрелу запрещено ездить в Сучаву? Уж не поэтому ли Штефан-водэ повелел ему поселиться в Бакэу?

— Может быть, и поэтому.

— Какое-нибудь безрассудство Алексэндрела-водэ?

— Не думаю. Должен тебе сказать, что по приказанию господаря с самого начала именно тебе предназначалось доставить моих княгинь в Новую крепость. Приказ господаря нельзя нарушить. Стало быть, тебе надлежит отвезти княгинь. Если бы их сопровождал кто-либо другой, для него опасности, думается мне, не было бы, разве только что Алексэндрел-водэ вдруг потерял бы рассудок. Но поскольку это дело поручено именно твоей милости, то тебя подстерегает опасность. Говорят, кто-то нанял людей, готовящих нападение на тебя.

— Что же он замышляет? Хочет убить меня?

— Нет, полагаю, что скорее намерены унизить тебя и опозорить.

Ждер нахмурил брови и остановил коня.

Постельничий взял его за руку.

— Не смущайся, конюший, и послушай старшего друга. Разве не правда, что ты и Алексэндрел-водэ в юности побратались? А став побратимами, вы совершили ошибку: доверяли друг другу все свои тайны. Александру-водэ обо всем тебе рассказывал. Вы вместе ходили по любовным тропинкам, перепрыгивали через заборы и проникали в сады, где только тебе одному выпало счастье срывать цветы…

— И это известно? — содрогнувшись, прошептал Ионуц.

— Известно все. Нашлись люди, которые все пронюхали и донесли Алексэндрелу-водэ, надеясь тем самым расположить его к себе. В одном сражении вы с княжичем бились вместе, и никто не сказал бы, что он был менее отважен, чем ты. Но тебе повезло: ты отличился в войне с татарами, и в сражениях с валашским князем — это известно всем; имя Ионуца Ждера, как шмель, жужжит по всей Молдове. Этого шмеля нужно устранить, ибо он раздражает. Возвести на него клевету не удается. Штефан-водэ знает и ценит своих людей. А время идет, и ядовитая зависть все глубже въедается в душу твоего недруга. Видимо, нашелся кто-то, кто подсказал ему, как лучше запятнать твою славу и унизить гордость твою. Не сердись. Это не я говорю, это говорит сам Штефан-водэ. Теперь ты, верно, хочешь понять, почему молодой княжич замыслил воспользоваться порученным тебе делом и привязался к нему, как муха к окровавленному коню. Алексэндрел-водэ выбрал сей случай потому, что ему, неразумному, захотелось пустить по всей стране дурную молву о тебе, да заодно опорочить и своего родителя, раз он не потакает всем прихотям сына, и показать, что слава Штефана-водэ тоже не без изъяна. Вот какими замыслами отравлена душа княжича. Потому-то мы и нуждаемся в таких людях, как Ломай-Дерево и Круши-Камень. Ты хочешь знать еще что-нибудь?

— Достаточно… — ответил с тяжким вздохом Ждер.

— Нам не уйти от трудных испытаний, — продолжал постельничий. — Я держал совет с архимандритом, мы долго думали и гадали и вот что решили: повелителю нашему мы ни в коем случае ничего не должны говорить; лучше умереть, нежели преподнести ему сию горькую чашу. Мы должны изловить виновника той самой сетью, которую он плетет, и держать его в ней так, чтобы он никогда больше не замышлял ничего подобного. И чтобы господарь ничего не узнал. Э-хе! Да ты, кажется, загрустил?

— Загрустил, честной постельничий.

— Не горюй. Не раз случалось, что большая дружба переходила в лютую вражду.

Услышав эти мудрые слова, Ждер поднял голову к синему своду небесному, обители предвечного владыки мира. Его мучили воспоминания. Терзала мысль о прошлом: не всегда он был чистосердечен и правдив со своим побратимом Алексэндрелом. В дымке этих воспоминаний мелькала тоненькая тень Насты, ее лукавство, и тут же в памяти вставали подвиги, совершенные им во славу повелителя и по долгу дружбы с Алексэндрелом-водэ, спасая коего, он не раз рисковал своей жизнью. Любовные утехи проходят, подобно этим облакам, скользящим над горами, а в бою его верность была постоянной и надежной; часто он смотрел смерти в глаза и мог не дожить до сего дня, до сего мгновения, когда пришлось задуматься над тем, как защититься от княжича, как избежать нависшей опасности.

Тучи, потянувшиеся со стороны гор, скользили не так-то легко и быстро, как ему сначала показалось. Лохматый туман заволок вершины, знакомые с детства, а это означало, что путников вот-вот застигнет дождь. Слуги, остановившись в двадцати шагах от них, спешились. Ждер понял, что Георге Ботезату советует Григоре Доде вытащить из переметной сумы плащ для постельничего и сам спешит сделать то же самое для своего хозяина.

В воздухе повеяло прохладой, подул ветер. Совсем недалеко, на расстоянии полета стрелы, находился городок Тыргу-Нямцу, и, если бы поехать прямо туда, можно было укрыться от непогоды. Однако путники направлялись в крепость: уже видны были ее башни и крепостные валы, окруженные высокими елями, над которыми вечно парили орлы. Ждер мог найти дорогу с закрытыми глазами: обойти город со стороны Оглинзь и подняться по крутой извилистой тропинке.

Для него, однако, осталось неясным, зачем он сюда едет; смущал его и этот чужестранный боярин, который искоса поглядывал на него. Говорит он учтиво и занимательно, любо послушать, но сейчас его большие, навыкате, глаза кажутся Ионуцу хитрыми. Быть может, он и не хитрит, но разумнее держаться с ним настороже. Быть может, этот боярин везет его в крепость для того, чтобы заточить там? Но зачем его завлекать туда и бросать в каземат, если он, Ионуц Ждер, — самый преданный из подданных господаря? Так может случиться лишь в том случае, если постельничий тайно связан с Алексэндрелом-водэ. Язык дан людям для того, чтобы они понимали друг друга, однако речи бывают и лицемерными и вероломными. Что, если этот боярин связан с княжичем какими-то тайными узами? Но для чего же тогда он все поведал ему, Ионуцу? Может, хотел усыпить его недоверие?

Неожиданно постельничий рассмеялся, показав свои острые редкие зубы, и Ионуц почувствовал что-то вроде робости, но тотчас подавил ее. Постельничий смеялся, глядя на него в упор.

— Ты прав, конюший Ионуц, что беспокоишься и недоумеваешь. Но поразмысли хорошенько и отбрось сомнения.

— Я уповаю на волю божью, — хмуро ответил Ждер.

— Верно. Однако вспомним пословицу: на бога надейся, а сам не плошай, недаром же господь наделил нас разумом.

— Правильно говоришь.

— Как же ты решишь? Поднимемся в крепость?

— Поднимемся. Только мы уже не сможем сегодня выйти оттуда: после захода солнца ворота запираются, а ведь нам надо нынче же отправиться дальше.

— Не беспокойся, конюший. Мы войдем и выйдем. Мои грамоты — это ключи, которые отпирают все ворота. Но пока что мы все стоим на одном месте. Если бы я был вероломен со Штефаном-водэ, то, стало быть, я вероломен и с моими княгинями. А ведь если бы не моя преданность вдове и дочери покойного Раду-водэ, я бы не последовал за ними в Молдову. Раз мои государыни находятся под защитой Штефана-водэ и пользуются его расположением — я не признаю для себя иного повелителя, кроме него. Это, как говорится, логическое рассуждение. Думал ли ты об этом, пока разглядывал в небе тучи?

— Думал.

— Правильно делал. Подумай и о другом. Прикинь, сколько злобы против тебя накопилось у твоего завистника, и если бы рука моя служила ему, то я нашел бы удобный случай пустить в ход вот этот тонкий и острый кинжал, который ношу за поясом. Мой удар был бы нанесен справа, и ты, будучи левшой, не смог бы защититься. Это оружие придумали итальянцы и пускают его в ход, когда им нужно сократить число своих «друзей».

С этими словами постельничий быстро вытащил стилет и, улыбаясь, протянул его Ионуцу:

— Дарю его твоей милости. Быть может, он когда- нибудь тебе пригодится.