Михаил Садовяну - Братья Ждер

• Название: Братья Ждер
• Автор: Михаил Садовяну
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1971

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).

В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

---

— Боюсь, что это гонцы по мою душу.

— Ого! Ты и это угадал?

— Угадал, батюшка, ведь это следы подкованных господаревых коней. Наши рэзеши, что несут ратную службу, не подковывают своих лошадей. Стало быть, проехали люди более высокого звания. А людей высокого звания, которые прибывают прямо от господаря, я начал опасаться.

— И потому, парень, я сужу, что не пустая у тебя голова на плечах.

— Должно быть, на кого-то на этом свете я немного похожу, честной конюший. Однако мы уже подъезжаем, а я еще не успел рассказать о Симионе и о моей свояченице Марушке.

— Ну уж семья Симиона меньше всего может быть для тебя примером.

— Дорогой батюшка, мне как раз эта семья больше по душе.

— Диву даюсь!

— Мне это больше по душе, как поется в той песне, которую ты знаешь. Я слышал, как ты пел ее. Слышал, когда еще был ребенком, и она запомнилась мне. Мне это по душе еще и потому, что ты сам когда-то наставлял меня: по божьему соизволению небо яснее и воздух чище после грозы, а водная гладь ласковее после бури. Я этого не забываю.

— Бог мой, — развеселился старик, — кому же все-таки ты собираешься продать меня? Туркам или ляхам? Скажи, чтобы знал я наперед. Значит, именно это тебе нравится?

— Нравится.

— Ну, тогда я ничего не могу с тобой поделать.

Старик еще продолжал смеяться, когда они въехали на новый двор Симиона Черного. Он хохотал во все горло и выглядел так молодо, что Марушка, стоявшая у крыльца, вскинула свою головку в венце солнечно-золотистых кос, и лицо ее выразило удивление; удивленно и хмуро смотрел Симион, сдержанно улыбался лишь какой-то незнакомец.

Ионуц тотчас же узнал этого незнакомца, хоть прежде никогда не встречал его и не видел, — в последние годы о нем много говорили и слава о нем шла повсеместно.

Это был лысый, хилый человек с редкой бородкой и худым, без кровинки лицом. На вид ему казалось не больше сорока — сорока пяти лет. С бледного, словно долгими бессонными ночами изнуренного лица смотрели большие, навыкате, темные глаза. Он ласково улыбался, но Ионуц знал, что ласковая улыбка эта могла быть и обманчивой. Маленький Ждер узнал этого человека еще и потому, что вся его фигура была искривлена косо выпиравшим на спине горбом. Молдаване прозвали его Горбуном, и все знали, что он был захвачен у Раду-водэ Басараба в крепости на Дымбовице и вместе с княгинями и казной привезен господарем в Сучаву.

Это был Штефан Мештер; происходил он из знатного боярского рода Басарабов; говорили, что он снискал любовь самого Раду, князя валашского, и был для него учителем, наставником и советчиком. Князь называл его не иначе как «дядюшкой Штефаном», что служило доказательством их родственных связей. Другим доказательством была верность Штефана Мештера княгине Раду-водэ Войкице и княжне Марии, которых он добровольно сопровождал в молдавский полон. Он был для них самым близким другом и самым верным слугой.

Было известно, что постельничий Штефан Мештер советовал Раду-водэ жить в дружбе с Молдовой, что он провел годы своей молодости в Венеции, знал латынь, несколько лет жил на острове Родосе. Затем побывал и в Трапезунде, во владении Комненов, еще до того как султан Мехмет Второй предал те края огню и мечу. Сердце ему подсказывало, что Раду-водэ необходимо объединиться со Штефаном-водэ и совместно выступить против измаильтян, он неизменно повторял это. Раду-водэ разрешал ему говорить, выслушивал советы с улыбкой, однако, когда настало время действовать, поступил так, как сам счел нужным. Это повлекло за собой падение и гибель князя.

Среди бояр, окружавших князя Басараба, многие были связаны с турецкими беями из-за Дуная и из крепостей Брэилы и Джурджу; поэтому постельничий Штефан, живя в Бухаресте, вынужден был таиться, скрывать свои истинные помыслы и желания, и когда появлялся на боярском совете или на пирах, то более походил на шута, нежели на постельничего. По этой же причине его речей не вносили в записи обсуждавшихся государственных дел.

— Я не желаю распять Христа, — заявил Мештер на боярском совете перед началом войны с Молдовой.

Трудно было понять, что он хотел этим сказать. Ведь князя Молдовы никто в Валахии не считал Христом. Более того, именно брэильские бояре издали грамоту, в которой предавали позору и бесчестию Штефана-водэ. Тогда-то, говорят, постельничий Штефан произнес загадочные слова: «Кто смеется над другими — над собой смеется». Позже, когда папа, Венеция и короли направили послов к господарю Молдовы и пообещали готовиться к войне христиан против антихриста, стало ясно, что имел в виду боярин Штефан Мештер. Некоторые вспомнили, что он был учеником веницейцев и воином в Трапезунде.

— Какой уж из него воин, коли господь создал его кривобоким? — недоумевали молдаване, разглядывая Штефана Мештера. Однако Ионуц Ждер, посмотрев, решил, что Мештер пригоден для воинских трудов — у него были крепкие руки и длинные ноги. Ионуцу почему-то нравился этот незнакомый ему боярин.

Любопытные всезнайки проведали, что прозвище Мештер [55] постельничему Штефану дали неспроста. Его милость и на самом деле был мастеровым. В молодости, живя в Венеции, он не только изучал латинскую грамоту, но был еще учеником у часовщика. Это выяснилось позднее, в год, последовавший за окончанием войны с Раду-водэ. У княгинь Раду-водэ, ставших пленницами и рабынями при дворе господаря в Сучаве, единственным советником в их горьком одиночестве остался этот боярин. Он неизменно находился при них. Так как других занятий у него не было, он попросил князя Штефана разрешить ему наладить и установить часы на одной из башен Сучавской крепости. Князь с радостью дал разрешение на это; постельничий запросил еще несколько немецких мастеров из Бистрицы, с их помощью изготовил колеса, зубчатки, отрегулировал другие механизмы и приспособления, так что теперь молоточки так четко отбивали четверти, половины и часы, что звон слышен был во всех уголках крепости.

Все эти мысли пронеслись в голове Ионуца Ждера мгновенно, как ласточки, промелькнувшие в окне. Как только конюшие подъехали к крыльцу и спешились, они сразу услышали тонкий голос Штефана Мештера:

— Кто не знает великого конюшего Маноле? Я безмерно рад свести знакомство с ним и младшим его наследником, в котором сейчас весьма нуждаюсь. Мне еще не доводилось с ним встречаться; теперь он передо мной, и он мне нравится.

— Смиренно кланяюсь, честной постельничий, — почтительно ответил Ионуц.

— Ты меня знаешь? — удивился боярин.

— Впервые стою перед твоей милостью. Но я готов служить тебе, боярин, если у тебя есть приказ поважнее того, что я получил вчера.

— Приказ есть, — сказал постельничий Штефан, разглядывая Ионуца. — Но позволь мне прежде засвидетельствовать свое почтение великому конюшему Маноле и выразить радость, что вижу его в добром здравии. Мы с конюшим Симионом уже более часа ждем, но еще ранее, чем его милость великий конюший изволил прибыть сюда, до нас донеслась весть снизу, из долины, о том, что он заставил некоего искусного лекаря размять ему спину. Право, ты, боярин, сделал доброе дело, — ведь настает время, когда требуется, чтобы и старые сабли стали рядом с молодыми для христовой войны.

Довольный и сияющий, конюший Маноле позволил обнять себя; ему было приятно сознавать, что имя его пользуется столь громкой славой — ведь даже боярин, прибывший издалека, знает о нем. Конюший сразу понял, что боярин прибыл из чужих краев, ибо одет он был совсем не так, как одевались молдавские и валашские бояре. На ногах высокие юфтевые сапоги с раструбами из оленьей кожи. Короткий кожаный кафтан, а под ним угадывается тонкая кольчуга. На шее — золотой крест на цепочке.

«Но как случилось, что Ионуц, этот чертенок, который и живет-то на свете без году неделю, мальчишка, не знавший и впервые увидевший чужестранца Мештера, назвал его по имени? Не кроется ли тут какое-то волшебство? Не будь он мне родным сыном, я бы опасался его».

— Не надо так удивляться, великий конюший, — продолжал меж тем незнакомец. — Я действительно Штефан Мештер, в прошлом боярин Раду-водэ. Сейчас я служу в Молдове. И за то время, пока я находился при княжеском дворе в Сучаве, я успел кое-что узнать о некоторых достойных мужах вашей страны.

Ионуц Ждер подошел к Симиону — сообщить о том, что старик отец захватил с собою все свои снадобья и инструменты и что, по мнению конюшего, Визиру следует пустить целую кварту крови. Весною иногда в этом нуждаются жеребцы. Затем надо напить коня отваром из ромашки с медом.

Симион коротко ответил:

— Ладно.

Потом Ионуц подошел к Марушке и стал шептать ей на ухо, что конюшиха Илисафта ужасно скучает по ней, непременно желает видеть ее, и ежели боярыня Марушка не может спуститься к ней в долину, то тогда придется боярыне подняться в гору.