Петр Краснов - Белая свитка (сборник)

• Название: Белая свитка (сборник)
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Исторические приключения

Имя Петра Николаевича Краснова (1869–1947) и сегодня многие произносят с большим уважением. Боевой генерал, ветеран трех войн, истинный патриот своей Родины — он до конца не изменил своим убеждениям и принципам. И когда пришлось повесить на стену верную шашку, Петр Николаевич нашел другое, не менее сильное оружие для борьбы — слово.

Роман «Белая свитка» можно назвать своеобразным ключом ко всему творчеству Краснова, он «…является как бы мечтой, вымыслом, построенном на фактах, на бывшем, существовавшем и существующем…». Белая Свитка — это альтер-эго самого Краснова, который всю свою жизнь положил на то, чтобы однажды услышать: «Господин атаман, когда прикажете начинать?..»

---

Было противно думать, противно понимать, но мысли бежали сами собою.

«Темная… Святая Русь… Никак ее не повалишь на обе лопатки. Никак, никаким жидом, никаким пьяным безработным коммунизмом не задушишь. Вот и пришла она в города сама пушить “врагов русского народа”, друзей-товарищей Третьего Интернационала».

О смерти Бархатов не думал… Он знал, что везут на смерть, но мысль о смерти как-то отходила в сторону. Опять спрашивал себя, откуда все это идет. «Оппозиция? Тогда сговоримся. А может, и просто недоразумение? Ошибка, каких много бывает у ГПУ? Опросят, посмеются и доставят домой. А может, впрочем, по ошибке и расстреляют. Бывает и это».

Как-то не вязалась мысль о смерти с дуновением весны, чуть слышным в пасмурном дне мартовской оттепели. С залива тянуло теплою свежестью, и с радостным гамом перелетали вороны в темных ветвях, пугая весело-звонкие стайки серых воробушков.

10

Тройка мчалась. По-прежнему молчали неведомые спутники. Миновали Каменный остров. Сани заерзали полозом по обнажившимся от снега доскам Строганова моста. Вдоль Большой Невки проехали Новую и Старую деревни. Слева, серым облаком в тумане, — туман стал подниматься с моря, — грозило дождем или снегом. Чуть наметилась над самым морем темною паутиною голая Комендантская роща. Вправо, над замерзшим озером залива, дымили низкие избы Новой Лахты. Как-то сразу въехали в березовую аллею Лахтинской улицы, повернули направо и пошли шагом по узкой колее малонаезженного проселка.

Сильные гнедые пристяжки выше колена проваливались в рыхлый, ноздреватый, хрустящий, точно губка, пропитанный водою снег и шли, громко отфыркиваясь. Лошади парили. Густая зимняя шерсть слиплась кольцами и гладко облепила блестящие, точно водою облитые, сытые крупы.

Коренник, мерно ступая по дороге, в раскачку задними ногами, бил по крупу коротко, по-ямщицки завязанным хвостом. Звонко щелкала мокрая репица по ударяющим в синь окорокам. Терпко пахло конским потом. Ямщик закурил трубку, и запах махорки, снежной сырости и конского пота слился в тот особенный запах, что напоминал деревню, охоту, Святки… И зиму и весну вместе. Зиму потому, что пахло с полей и недальних лесов снегом и свежим холодом. Весну потому, что не так потеют зимой лошади и не такой нежный запах махорки в зимнюю стужу, как в весеннюю оттепель.

Бархатов знал эти места. Тройка входила в ту лесную глушь, что тянется без дорог громадной полосой от Выборгского тракта до Финского залива. Где по суше, у Шувалова и Коломяг, это красивый, ровный, мачтовый, сосновый лес. За речкой Черной Каменкой он спускался в моховые болота, густо поросшие мелким корявым сосняком и кривыми, полярными, мелколиственными березами, растущими по кочкам. Лес этот изобилует провалами, окнами темными лесными озерами, с берегами, усеянными круглыми гранитными валунами и целыми скалами превосходного розового гранита и серого гнейса. В самой глуши этих лесов притаилась единственная маленькая деревушка Конная Лахта, та самая, где был некогда найден громадный каменный монолит, камень «Гром», послуживший основанием для конной статуи Петра I, поставленной на Сенатской площади Екатериной II. С тех пор как из маленького лесного чухонского выселка повезли камень «Гром» под конную статую, выселок назвали Конною Лахтою.

Место глухое. Вряд ли ленинградская милиция, когда спохватится о пропаже высших советских сановников, поедет искать их сюда. Будут шарить больше у Сестрорецка и Белоострова, ближе к Финляндской границе.

Тройка въехала в лес. Тихо шуршали полозья, и широкие отводы саней раздвигали снежные пласты. Голые кусты голубики серыми метелками торчали по кочкам. Тонкие, частые стволы стеною закрывали даль.

Никто не догадается искать их здесь.

Бархатов вспомнил, как весною семнадцатого года, в такой же лесной глуши, в шалаше у Сестрорецкого разлива, скрывался их обожаемый учитель, Владимир Ильич Ленин… «Из лесного шалаша шагнул прямо в покои Кремлевских палат, к престолу Государей Московских, к Императорскому Трону… Говорят, глумясь, садился на него… Но не правил ли он Россией как наихудший самодур самодержец? Не вел ли ее к гибели, развалу, позору и разврату бестрепетною рукою? Кто смел что-нибудь сказать или возразить Ленину?.. А вот тоже прятался весною в лесном шалаше, ожидая, когда очистит ему место русская интеллигенция, когда развалится в междоусобной брани Временное правительство, князь Львов перегрызет горло Родзянке, а Керенский слопает Львова. Кто же тот неведомый, что ждет теперь в лесной глуши, когда Троцкий задушит Сталина, чтобы самому наступить Троцкому на его трусливое еврейское горло? Тогда опоздали арестовать Ленина, теперь опоздали прощупать всех этих “Белых Свиток”»…

Из глубоких дум о том далеком прошлом, когда по приказу матушки Екатерины везли на сотне лошадей, по особым каткам (целая механика тогда для сотого была придумана) камень «Гром», чтобы подвести его под изображение славой прогремевшего Петра Великого, из дум о недавнем прошлом, когда ехал из этих же лесов развинченный, желчный маньяк-сифилитик, чтобы, по-своему, страшным погромом русского народа прогреметь на весь мир, и из дум о настоящем, когда какой-то новый гром готов прокатиться по русской земле, раздавшись из этих лесных и болотных Лахтинских тундр, — из всех этих дум вывел Бархатова легкий толчок в локоть.

Толкнул его Гушильский. Бархатов поднял голову.

Два всадника красноармейца ехали навстречу. Они свернули с дороги, в глубокий снег, на кочку, и пропустили тройку.

В фуражке, молодцовато одетой на правое ухо, с алою звездою на околыше, в серых шинелях, в ладно пригнанной аммуниции — это были по виду красные кавалеристы.

Однако Бархатов заметил их немолодые лица. Таких в красной кавалерии быть не могло.

Они сидели на конях прочно, уверенно и свободно, как красная конница, несмотря на все старания Заболотного, сидеть не умела, за краткостью времени обучения. Бархатову показалось, что встречные обменялись взглядами с ямщиком и людьми, сидевшими в санях. Знакомые… Свои… Они никого не опросили. Значит, встреча не была неожиданной. Значит, те, кто их забрал, и эти кавалеристы были из одной шайки?

Дальше, как бывает во сне, появилась в густевших туманах прогалина. На ней, на выбитой конскими ногами черной, болотной земле, коновязь, где было лошадей восемьдесят, часть под седлом, часть расседланных… Около лошадей были люди. Красноармейская форма, но не красноармейское поведение. Не было слышно ни девичьих визгов, ни стона гармоники, ни скверной ругани, этих принадлежностей товарищеского бивака. На биваке была тишина, и, когда ехали мимо, люди и лошади плыли как сонное видение. Опять сомкнулся густой, безлюдный лес. Бархатов настороженно смотрел по сторонам. Природа спала в чуткой, весенней тишине. Вдруг в стороне, в чаще показались дымы костров. Большое, серое людское стадо расположилось в поредевшем лесу. Ружья составлены в козлы, стоят распряженные повозки, сани… Бархатову показалось — пушки.

«Маневры Красной армии… Авантюра Троцкого… Этого надо было ожидать. Развязка близка».

Бархатов стал вспоминать, чем и когда он погрешил против оппозиции… Троцкий?.. Отчего бы не служить Троцкому, как он служил Сталину?

11

Деревушка Конная Лахта, полтора десятка почерневших от времени маленьких приземистых изб, как-то сразу открылись на поляне за лесом. Вся улица и огороды за деревней были заставлены роечными и парными санями и извощичьими одиночками. Не то многолюдный зимний пикник, не то великосветская охота облавой. На выгоне, за избами, был сколочен из жидкого барочного леса большой барак, похожий на те балаганы, какие ставят для народных представлений на Маслянице. Свежие стружки розовым венком лежали на снегу. Позади барака, приподнятый домкратами, стучал машиною автомобиль. От колес шли к небольшой постройке приводные ремни. От постройки к балагану тянулись проволоки. Барак освещался электричеством. У входа в него, над широкою дверью, обитой войлоком, горела лампочка. Часовые в белых крестьянских дубленых полушубках, с винтовками у ноги, с ручными гранатами на поясе, неподвижно, по-старому, навытяжку, стояли по сторонам дверей.

Тройка с Бархатовым, Гашульским и Воровичем подъехала к бараку. Сопровождавшие их люди, соскочив, развязали ремни. Двери распахнулись на обе створки.

— Пожалуйте, господа.

Бархатова ослепил яркий свет электрических лампочек. В сарае от множества людей и от железных печей, стоявших вдоль стен, было жарко. Белый пар клубом вкатился снаружи в распахнутые двери.

Табачный дым сизой пеленой повис под потолком… Ошеломленный светом после туманных сумерек, оглушенный людским говором после лесной тишины, еще нетвердо стоявший от долгого неудобного сиденья со связанными руками и ногами, Бархатов сделал несколько неуверенных шагов и остановился. Его сразу окружили. Он знал всех этих людей. Все ленинградцы, представители управления, науки, школы, трестов, кооперации, искусства…