Владимир Першанин - Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!»

• Название: Сталинградская мясорубка. «Погибаю, но не сдаюсь!»
• Автор: Владимир Першанин
• Жанр: О войне

«Ни шагу назад!» — этот беспощадный приказ стал лейтмотивом Сталинградской битвы. «За Волгой для нас земли нет!» — с этой клятвой Красная Армия выстояла под ударами Вермахта, переломив ход Великой Отечественной войны. «Погибаю, но не сдаюсь!» — писали бойцы на стенах разрушенных выгоревших домов, превращенных в неприступные крепости. Пехотинцы и десантники, саперы и зенитчики, бронебойщики, ценой собственной жизни выбивавшие немецкие танки, и танкисты, много раз горевшие в подбитых «тридцатьчетверках», — в этой книге собраны воспоминания фронтовиков, выживших в СТАЛИНГРАДСКОЙ МЯСОРУБКЕ, чтобы рассказать «окопную правду» о решающем сражении Второй Мировой.

---

Конечно, и пехоте доставалось, но танкистам особенно. Лежат двое, все, что от экипажа осталось, смотрят на нас и не видят. Сильные контузии после удара снаряда. Многие с осколочными ранениями. Броня крошится, и кусочки металла вонзаются в тело. Кому десяток осколков, а кому и не сосчитать, сколько железа досталось.

Врачи часть осколков на месте вытаскивали. Перебинтуем раненого, как куклу, и тоже на попутку. Считалось, что мы продвигались в тылу, но во время наступления обстановка быстро менялась. Оставались островки немецкой обороны, целые воинские части в тылу оказывались.

Однажды попали под сильный артиллерийский обстрел. Только что тихо было, и вдруг взрывы. С нами пехота шла (видимо, второй эшелон), завязался бой. Снаряды вокруг взрываются, немцам наплевать на красные санитарные кресты. Неподалеку медсестру, как шапкой, взрывом накрыло, ничего не осталось. Взрывы то дальше, то ближе. У повозки задние колеса в разные стороны, лошадь остатки тащит, быстрее из-под огня. Хирург рукой показывает на кусты возле речки. Я туда побежала.

А что кусты? Это не защита. Осколки их, как траву, выкашивают. Спрыгнула под обрывчик, затаилась на корточках. Хоть и начало осени, а вода холодная. Наверное, родники поблизости. Холодная — не холодная, а жить хочется.

Просидела я в воде под обрывом часа два-три. От холода тело не сгибалось, а куда вылезать? Взрывы, пулеметные очереди. Кусок ивы вместе с огромной веткой метрах в пяти шлепнулся. Накрыл бы меня, расплющило, как букашку. Но пронесло. Стрельба понемногу стала стихать, я из воды кое-как вылезла. От холода с полчаса отходила. А ноги от того сидения в воде у меня и спустя шестьдесят с лишним лет ноют. Крепко застудилась.

Отлеживаться долго не пришлось. Раненые стонут. Санитарная сумка при мне была, мы их берегли, как солдаты свое оружие. Пошла, шатаясь, раненым помощь оказывать. Остальные наши тоже разбрелись по полю. В воздухе гарью пахнет, грузовик неподалеку догорает. Остановилась у перевернутой пушки.

Несколько воронок вокруг, снаряды, гильзы разбросаны. Двое артиллеристов мертвые, один в стороне руку зажимает. Кое-как разжала, стала перевязывать, а паренек пальцем показывает:

— Там… вон там.

Из рыхлой земли ботинок торчит. Надо откапывать. Дернула слегка и на спину свалилась. В руке у меня кусок ноги до колена и облепленная бурой землей обмотка. На части кого-то из артиллеристов разорвало.

В июне 1944 года я была назначена медсестрой в санитарную роту 76-го стрелкового полка. В санроте имелся врач, два фельдшера, 2–3 медсестры, а обязанности санитаров исполняли легкораненые или выздоравливающие бойцы. Заодно я заведовала аптекой, так как неплохо разбиралась в фармакологии.

Впрочем, обязанности мы не делили. Все занимались ранеными и больными, а аптека размещалась на повозке. Медикаменты, по сравнению с современными, были самые простые. Об американском пенициллине мы и в сорок четвертом не слышали. Сульфидин, аспирин, физраствор, глюкоза. Для остановки сильного кровотечения использовали хлористый кальций.

Из обезболивающих имелись новокаин и морфин. Морфин считается наркотическим веществом, но мы слово «наркотики» тогда не знали. Вводили морфин раненым, страдавшим от сильной боли. Конечно, имелись какие-то ограничения, но такого, чтобы раненые привыкали к морфину и выпрашивали лишнюю инъекцию, не было. И вообще, бойцы наши очень терпеливые. Я в этом убедилась еще в Сталинграде.

Полк в начале сорок пятого года принимал участие в освобождении Варшавы. Снова раненые, операции. Я была назначена фельдшером, и 25 января мне присвоили воинское звание «младший лейтенант», а позже была награждена медалью «За освобождение Варшавы».

Варшава почти не осталась в памяти. Работали с ранеными, операции, снова помогала хирургам. Досталось нам позже, в боях за Познань, но я хочу немного отвлечься от войны. Я встретила своего будущего мужа. А получилось вот как.

Наши войска продолжали наступление. Зима, снежная каша, я выбилась из сил. Артиллеристы посадили меня на лафет орудия. Было холодно, приходилось крепко держаться, чтобы не свалиться под колеса, хотя очень клонило в сон. Мы же постоянно не высыпались.

Вдруг ко мне подошел капитан, командир второго батальона, Виктор Петрович Черноусов. Мы были немного знакомы, полк — не такая уж большая единица. Он вел на поводу коня светлой масти и сочувственно сказал:

— Вы же окоченели совсем, под колеса упадете. Пойдемте, я для вас место обогреться найду.

И посадил меня в карету, запряженную двумя лошадьми. Видимо, карету «реквизировали» в каком-то поместье. Тогда много трофейного транспорта было. Кареты, конечно, редко брали, не самый удобный транспорт, но я ничему не удивлялась. Так замерзла, и спать хотелось, что села в нее, накрылась одеялом и мгновенно заснула.

Проснулась от того, что кто-то осторожно поцеловал меня в щеку. Я открыла глаза, рядом сидел Виктор. Я ведь раньше ни разу не целовалась, до того мне хорошо стало (Виктор мне нравился), что я почти по-детски попросила:

— Поцелуй еще.

Так мы познакомились. А я вспомнила давнюю историю. Когда училась в фельдшерском училище, гадали на Рождество, и девчонки мне нагадали. Вот если встретится тебе парень (или мужчина) на белом коне, он станет твоим мужем навсегда. Так оно и получилось. Но об этом позже.

Познань была городом-крепостью и находилась в 40 километрах от границы с Германией. Во второй половине февраля 1945 года здесь развернулись сильные уличные бои. Такие бои всегда связаны с крупными потерями. В Познани и другим работникам санитарной роты пришлось не раз оказывать помощь и выносить раненых с поля боя.

Оружия у меня не было, зато имелась санитарная сумка и довольно тяжелые брезентовые носилки. Конечно, нам помогали санитары, но их постоянно не хватало. Да и нас, сестер и фельдшеров, в таких боях на весь полк было явно мало.

Насмотрелась в этой Познани на погибших. Перебежками пробираюсь вдоль домов, а посреди улицы лежат неподвижно четверо наших бойцов. Открытых мест все избегали. Из подвальных дотов и окон домов велся сильный огонь. С минуту наблюдала, вслушивалась.

Бой шел метрах в трехстах впереди. Отсюда вроде немцев выбили. А вдруг засада или снайпер? Раздумывать некогда. Оставила носилки и побежала, пригнувшись. Трое — погибшие, четвертый весь в крови, ранения в грудь, ноги. Дотащила его до стены, перевязала, на перебитую ключицу поставила шину. Теперь срочно на сборный пункт. С помощью двух легкораненых кое-как донесли носилки до места.

Там скопилось не меньше двух десятков раненых. Несмотря на холод, я, вся мокрая от пота, с жадностью пью воду из фляги. Молоденький лейтенант с перебитой ногой тоскливо смотрит на меня. Его не так мучает боль (мы ввели обезболивающее), он переживает, что в свои девятнадцать-двадцать лет может остаться без ноги.

— Сестрица, неужели ногу отрежут? Как же я калекой жить буду?

Что я могу ему сказать? Все решат хирурги, неизвестно, какая у него рана, а попусту утешать парня не хочется. Другим не слаще, а кое-кто не дожил до санбата. Трупы, накрытые плащ-палатками, лежат в стороне.

Поднимаю своих помощников-санитаров. Не сказать, что они идут с охотой, но на войне делаешь, что тебе положено. Оба неплохие ребята, а я хоть и молодая девчонка, но младший лейтенант. Они стараются меня беречь. Один шагает с автоматом впереди, второй тащит на плече носилки, меня оттесняют назад.

Входим в зону огня. Пока это редкие шальные мины. Но, взрываясь на каменной мостовой, они разбрасывают осколки далеко в стороны. Там, где нет каменного или асфальтового покрытия, мины взрываются в земле, выкидывая фонтаны грязи, мокрой травы.

Три наших минометных расчета бьют из-за обломков стены. Торопливые хлопки и вой уходящих в сторону немцев мин. Двое бойцов в телогрейках подкатывают на тележке ящики с минами. Спрашиваю у командира взвода:

— Раненые есть?

В полку я уже более чем полгода, многих знаю в лицо. Младший лейтенант-минометчик вместо ответа показывает направление:

— Лиза, там сильно стреляют. И снайперов берегись.

Раненых во взводе нет. Но час назад разбило прямым попаданием миномет. Валяется скрученная труба, а у стены под брезентом, пропитанным кровью, лежат двое убитых. Вскоре дают о себе знать снайперы. Навстречу бежит боец, зажимая ладонью голову. Кровь течет между пальцев. Ни каски, ни шапки нет, волосы слиплись от крови. Увидев нас, кричит:

— Прямо в голову… убили!

У него, видимо, шок. Мы силком усаживаем солдата на асфальт у стены, разжимаем пальцы. Рана неглубокая. Пуля пробила каску и скользнула по черепу, вырвав клок кожи. Считай, что повезло. Торопливо выстригаю волосы вокруг раны, обрабатываю спиртом, накладываю повязку, пропитанную мазью. Бинтовать неудобно, затягиваю узел у подбородка.