Тина Шамрай - Заговор обезьян

• Название: Заговор обезьян
• Автор: Тина Шамрай
• Издательство: VT — World Communication Agency
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-97119-0-8

Человека можно преследовать годами, и он готов вытерпеть все до конца. Но конца не видно. Стае гонителей мало изводить узника тюремным режимом, бессмысленным следствием и бесконечными судами, с ним хотят покончить раз и навсегда. Осталось только загнать в ловушку.

И тогда узник решается на отчаянный шаг — побег. Хотя и понимает — это совершенно безнадёжная и бессмысленная затея: он, заклеймённый и ославленный, не может рассчитывать ни на помощь, ни на сочувствие. Но он ошибался. Одни люди, встретившиеся на его пути, видели в нем только человека, другие — еще и человека. А это, оказывается, немало…

---

— Ты посмотри, посмотри… — требовал высокий с перебитым носом человек, обдав многолетним перегаром. — Да не туда, мужик, смотришь! Ты зырь на тот жёлтый домик! — И, следуя указаниям незнакомца, беглец повернул голову вправо. На торцевой стене пятиэтажного здания висел огромный баннер, на нём красовались два маленьких правителя в демократичных таких курточках. Ничего, на первый взгляд, необычного там не было, нечто подобное он уже видел в городе. Но, присмотревшись, понял: гармонию парного портрета нарушала одна маленькая деталь. Старший держал конец цепочки, к ней за ногу был прикован тот, что помоложе. А этот, младшенький, всеми своими подробностями: и большими круглыми глазами, и маленьким тельцем с короткими ручками, и радостной улыбкой выражал готовность повиноваться. Лозунг «Вместе мы едины!» венчал эту композицию и пока никак не противоречил действительному положению вещей. Пока.

И, ведомый неясной мыслью, он спрыгнул со ступенек и пошёл вдоль трамвайной линии. Рядом шел зоркий трамвайный товарищ и всё повторял: «Ты гляди, чё делается, чё делается, а?» От мужичка удушливо несло запахом немытого тела, и уже хотелось прибавить шаг, но тут же притормозило: «А не этим бродяжим духом несло от тебя, когда ты вполз в улятуевскую баню?» Таким, таким, вспомнил он гримаску на лице Доры.

Так, вдвоем, они свернули к мостовой и стояли у бровки, выбирая момент, когда можно будет перебежать улицу — туда, к дому с баннером на боку. Зачем, беглец и сам не знал. Это было неразумное решение, там скоро появится милиция, и не только она… Трамвайный мужичок, видно, тоже что-то понял и, как только они перешли дорогу, вдруг засуетился, отступил и растворился. А он зачем лезет на рожон? Страх потерял? Только никакие доводы рассудка не помогали, и до зарезу хотелось посмотреть на лица людей, что собрались у дома и понять. Но, что понять понять, он и сам не знал.

Только стояли у дома зеваки: кто-то с безразличным видом, кто-то, усмехаясь, вполголоса переговаривался с соседом, никаких громких возгласов и комментариев. А что он хотел? Митинга? Пламенных антиправительственных речей? Да и те, кто пририсовывали цепь на новеньком белом полотнище, они разве, бунтовали? Скорей всего, это обычное хулиганство. Ну, с политическим подтекстом, и что? Впрочем, эти двое сами подставились.

— Да делов-то — только пририсовать! Пять минут — и готово, — услышал он позади юношеский голос и сдвинулся, и повернул голову: оказалось подростки. Потому-то и разговор вольный.

— …Так они с крыши по верёвке… Главное, слышь, только сейчас заметили!.. Да ерунда всё это! Висят себе чмошники и пусть висят, глаза мозолят… А мы на днях такую клёвую стенографию замутили: ширина — десять, высота — три, представляете три метра! Валёк, слышь, как разошёлся… А вот и ментура!.. Ду хает, ду хает!.. Ты всё сфотал?.. Отходим! У меня нычок не палёный есть…

И парни спокойно, вразвалочку двинулись по дорожке и, и вдруг резко свернув вбок, скрылись из виду. И беглецу пришлось отойти, когда показалась несущаяся прямо по тротуару чёрная бээмвэшка. Зашевелилась и другие, и стали растекаться в разные стороны. Лишь горстка задержалась и отступила к деревьям, и там застыла, выжидая, и он застыл вместе с ними: что дальше?

А дальше будут наводить порядок, сдёрнут полотнище, свернут осквернённое изображение сиятельных лиц в рулон, заведут дело по факту вандализма. Но если его задержат здесь на месте преступления, то зачем искать злоумышленника — вот он! Пусть попробуют! А он постоит и посмотрит, как это будет…

И тут на площадку у торца дома подъехала и аварийка, и автобус с тёмными окнами и ещё какие-то начальствующие машины. Посыпавшиеся из автобуса люди сходу выставили оцепление, и вот тут публика зароптала.

— Куда вы меня гоните-то? — закричала женщина с коляской. — Пустите! Я живу в этом доме. Мне ребёнка кормить надо. — Подошла и постарше с тяжёлыми сумками: — Нет, почему это я должна обходить? Вон мой подъезд — рядом…

— Ну, долбоёвы! Подъехали бы по-тихому с вышкой, сняли бы, никто бы и внимания не обратил! А это, смотри-ка, нагнали сколько, будто бомбу нашли, — мотал головой щуплый человек в комбинезоне с ящиком инструментов. — А теперь что, теперь весь город будет знать, — кивнул он головой на длинную цепь из трамвайных вагонов, что медленно проплывали мимо дома, что, движение восстановили? И в трамвайных окнах отдельными пятнами лица, лица, лица…

«Ну, эти люди вольные, и пока по окнам не стреляют, они могут смотреть. А тебе нельзя!» — опомнился беглец. Кто собирался сдаться на своих условиях? Этим намерениям бравада противопоказанна. Да какая там бравада, куда всё и подевалось! И вот осторожность насторожилась, и страх замутил песочком, и теперь там, внутри, что-то начинает подрагивать. Нет, никакого трамвая! Он пойдёт вдоль линии и доберётся пешком до остановки Индустриальная.

И минут через сорок он и в самом деле был на месте, у большого серого дома, только дверь по-прежнему была закрыта. И что теперь? Что, что? Во всяком случае, торчать у подъезда нельзя. Но и бегать бездомной собакой по округе не хочется. Оставить записку? Ага, ещё и подписаться! Хорошо Пустошин А. И. не знает, кто так настойчиво его добивается. А если б знал? Наверняка убежал бы в дальневосточную тайгу, говорят, леса здесь непроходимые. Но ему нужно совсем немного — пусть только порекомендует адвоката и журналиста — и все! Ну, если только и сам Пустошин как свидетель. Лишний человек не помешает. Лишний? Где у беглого лишние? Но если хабаровский защитник прав угнетенных откажет… Вот бы узнать это поскорее и не строить иллюзий. Узнаешь, узнаешь! А пока надо найти укромное место и попробовать составить текст заявления, такую небольшую съедобную рыбу?

Тихое местечко нашлось у решётчатого забора, за ним подростки в синих майках гоняли мяч. Там была изрезанная вдоль и поперёк лавочка, её надёжно прикрывали кусты, и детские крики совсем не мешали, совсем наоборот — придавали ощущение жизни. Если только не прислушиваться, а то ребятки изъясняются отнюдь не художественным матом. Он вытащил блокнот, щёлкнул ручкой, занёс над бумагой и остановился. С чего начать? «Настоящим заявляю…»? Заявить — это значит объяснить. Но кто бы ему самому растолковал, что там было у станции Оловянная?

— Слышь, мужик, курева не найдётся? — присел на лавку человек в белой кепочке. Белым и чистым на нём было и всё остальное: и рубашка, и брюки, и сандалии. Дышал незнакомец с трудом, куда ему курить, но если так хочется… И, вытащив нераспечатанную пачку сигарет, он протянул её страждущему.

— Да ты вытяни сигаретку-то, вытяни, а то мне самому никак, руки уже мелкую работу не делают. — И, не успев прикурить, человек долго откашливался, но, затянувшись, задышал ровно и уже весело известил:

— Вон видишь, самый высокий, ну, беленький который, — это мой! — с гордостью показывал человек рукой в россыпь мальчишек на поле. Ну да, только родной отец мог увидеть среди высоких и спортивных самого высокого… А он узнал бы сыновей среди других, вот так издали?

— Ты посмотри, какая обводка, а? А ноги, видишь, какие накачанные, настоящие футбольные ноги! А координация! И скорость, скорость! И не ленивый, нет, не ленивый! Веришь, может днями гонять! А бьёт как, что ты! Ты приходи завтра, они с колледжем будут играть, посмотришь, оценишь в игре! Ему и предложения уже были… Приходи, приходи, не пожалеешь…

«Он что, меня за футбольного селекционера принял? Ну да, на каждого найдётся свой селекционер!»

— Жена бывшая, слышь, не подходи к нему, говорит, а то, мол, в суд подам… А как не подходить? Я ж ещё живой… А она, гадина, не дождется, когда сдохну, — делился наболевшим отец футболиста. И, сняв кепочку — оказался лысым — стал обмахиваться: духота замучила!

И отчего-то стало жалко незнакомца: вот оделся в чистенькое, пришёл на сына посмотреть и тоже через забор, как через решётку.

— Да, с жёнами трудно, но и с детьми ведь тоже…

Так и сидели, мирно перекуривали, когда за спинами истеричный женский голос выкрикнул:

— Вот, я же говорила, сидят, высматривают! Здесь детское учреждение, посторонним здесь делать нечего!

Они разом повернули головы: дама в красной, как стоп-сигнал, кепочке стояла от них в пяти метрах и обличала на расстоянии. На подмогу ей спешила другая, в белой шляпе с собакой.

— Да у меня там сын! — стал оправдываться лысый.

— Знаем, какой сын! Детей высматриваете? На органы или для оргий? — взвизгивала дама с собакой. — А этот с блокнотиком, он что записывает, а?

Ё! Этого только не хватало! Надо же, сколько разнообразных предположений может вызвать простенький блокнот и такое же стило, подхватился с лавки беглец. За ним вскочил отец футболиста и тут же оскорбленно выматерился:

— Дуры, етимать вашу! Какие органы? Органы! Сейчас я вам покажу органы, — пошёл он в наступление. — Показать тебе орган? А то, смотри, достану! — И, пошарив в карманах, вытащил судейский свисток и зачем-то дунул в него. Трель несколько отрезвила женщин.