Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

• Название: Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
• Автор: Николай Губернаторов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-203-01934-7

В сборник вошли документы, воспоминания, дневники, которые ранее не публиковались по идеологическим, этическим и иным соображениям. Ветеран войны генерал КГБ Н. В. Губернаторов знакомит с архивными документами о борьбе военной контрразведки с германским абвером, об особой команде «Гемфурт», состоявшей из мальчишек, подготовленных для диверсий в тылу советских войск. Ни один из них не оказался предателем. О своей фронтовой юности вспоминает дочь полка Любовь Аветисян, в 14 лет ставшая связисткой; офицер В. Г. Пугаев рассказывает, как и за что его лишили звания и наград. Завершается сборник «Солдатским дневником» разведчика Г. Т. Лобаса. Книга проникнута пафосом патриотизма и верности Родине.

---

Учимся летать

Август 1941 года — июль 1942-го

Синяя шинель, голубые петлицы с «крылышками», синяя буденновка… Моргал я теперь на возрастной потолок! Никто и не спросит: «А кой тебе годик?..» Теперь я, как все взрослые, восемнадцати — двадцатилетние мужики. Надо было спешить.

Авиационная униформа и позволила мне, не дожидаясь окончания двухлетнего обучения в спецшколе, прорваться в Чкаловское авиаучилище.

Самым трудным оказалось совсем не освоение техники и специальности штурмана бомбардировщика.

— Я тя научу родину любить! — говаривал командир отделения, жестко пресекая мои попытки высказать собственное мнение об армейских требованиях, ссылки на права гражданина по Конституции.

Наряды на кухню, на помывку полов в казарме, на уборку ротного сортира обильно сыпались на меня…

— Я сделаю из тебя, интеллигента, человека! — заключал процесс перевоспитания, перекатывая камни желваков, старшина роты Сураж.

Статный, высокий красавец парень был Сураж. Довоенной, тимошенковской выучки. Трусов среди моих однокурсников не видно было. Однако Суража боялись все. Двое курсантов покончили с жизнью: один застрелился в карауле, другого вынули из петли на чердаке казармы.

* * *

Боевая подготовка — теория полета, аэронавигация, учебные полеты, воздушная стрельба и т. п. — шла своим чередом, весьма интенсивно. Ввиду смены боевой техники, модернизации приходилось не только изучать ее, но и переучиваться на ходу: от самолетов У-2 (По-2) через СБ до Пе-2. Начались напряженные учебные и учебно-боевые полеты. На свежую молодую голову все усваивалось быстро, многое — навсегда (а к чему последнее?).

На стрельбах и из стрелкового, и из самолетного оружия (пулеметов, пушек) вдруг вырвался в число самых передовых. Чуть позже — и по бомбометанию. Горд этим был беспредельно. Уже никто не называл «салагой», «зеленым»…

Было короткое время переориентировки в боевой подготовке: резко сократили по матчасти бомбардировщика СБ, по навигации и воздушной стрельбе. Больше стало занятий по топографии, прыжкам с парашютом, стрельбе из стрелкового оружия, самбо и рукопашному бою. Прошел слух: готовят из нас диверсионные группы.

На занятиях по рукопашному бою одна из задач — пробежать с винтовкой, изготовленной к бою, через ряд чучел (или щитков), у каждого отразить удар, направляемый в любую часть твоего тела длинным шестом, самому поразить чучело штыком, и дальше…

Справа от чучела — Сураж с шестом: лицо бесстрастное, холодные глаза. При приближении курсанта оно мгновенно свирепеет, раздается рык:

— Яичницу сделаю!!! Башку размозжу!!!

Делает выпад, стараясь нанести удар торцом шеста в пах или лицо атакующего. Удар страшен. Укол в чучело. Штык выдернул и дальше, вперед…

* * *

Однажды стоял на ночном посту. У склада ОВС (вещевого), кажется. Лунная ночь. По дороге, пролегавшей по взгорку неподалеку, изредка проходили группками по 2–3 человека подгулявшие летчики из городка на аэродром. Тишина. Густая, высокая трава серебрится, облитая лунным светом, подступая почти к самому зданию склада.

Озираю округу. Прислушиваюсь. За полночь на дороге появилась одинокая фигура, неторопливо продвигающаяся вверх, к летному полю. Пока я шел от одного угла здания к противоположному, человек исчез. Я зашел за угол, просматриваю склон от дороги. Внезапно в пяти-шести шагах от меня из травы быстро встает человек атлетического сложения, стройный, подтянутый. Окрикивать, стрелять нет времени. В голове проносится: «Двойной прыжок вперед! Снизу прикладом бей!» — команда в рукопашном бою. Все делается заученно, автоматически. Мой удар поднимает, отрывает этого атлета от земли — рычаг-то (винтовка) длинный… Человек, странно вопя, рухнул оземь. Катается по земле. Вопит!..

Стреляю вверх, вызывая разводящего из караула (это в одном-полутора километрах от моего поста). Жду, отойдя от вопящего поверженного, направив на него винтовку. Чувствую в себе напряженность, предел напряженности и… никакого страха. Нарушителя задержал. Наверное, переодетый диверсант.

Прибегает разводящий с караульным курсантом. Докладываю. Сержант освещает фонариком вопящего (уж целую вечность вопит, гадина!). В луче фонарика проявляется летная форма, залитые кровью голова и гимнастерка.

— Сураж! Товарищ старшина, это вы?! — вскрикивает разводящий.

И тут мое оцепенение переходит в дрожь. «Все! Конец мне!» — проносится мысль.

Суража уносят — то вопящего, то мычащего что-то — в направлении караульного помещения.

Остаюсь на посту один. Совсем один. На всем белом свете. Да и свет уже не белый, и не мил он мне. Тоска…

Здесь надо сказать, что в училище все знали о манере проверки постов, применявшейся старшиной Суражем. Обычно он выходил к посту скрытно, нападал на часового, обезоруживал, пользуясь своей отличной довоенной выучкой, тренированностью. Часовой — «тюха», «салага», «недоделок» — отправлялся на гауптвахту на 15–20 суток ареста. После отбытия ареста над таким бедолагой оставались угроза отправки в штрафбат и… нескончаемые издевательства Суража.

* * *

Разговоры, пересуды в караульном помещении после моей смены с поста:

— Ну, Вилька! Ай да орел!..

— Да-а… влип ты, братушка! Сураж теперь тебя схарчит…

— Да бросьте вы! Все правильно, по уставу Пугаев сделал!..

— Не-е… сглотнет Сураж его, только пуговицы сплюнет.

— Ничего Профессору (это мне, значит) не будет! Действовал по уставу. А вот старшина нарушил устав, проверяя пост таким манером.

— Хотя он и молодец, и орел, и сталинский сокол, и за всех нас расквитался с этим гадом, все равно кранты Профессору.

Завершился «подвиг» неожиданно. Мне — благодарность за отличное несение службы. Сураж недели три провалялся в лазарете и в госпитале. Челюсть «волкодава» срослась, ее вправили. В роту старшина вернулся тихим службистом. Команды подавал ровным голосом… косноязычно. От измывательств былых следа не осталось. Только память о тех двоих, покончивших с собою.

Народ тыкал в меня пальцем: «Это тот самый, из первой роты, который народный мститель».

В небе над Волгой

Июль — октябрь 1942 года

Выпуск из училища был скоропалительным, досрочным. Вместо лейтенантских «кубарей» навесили нам в петлицы сержантские «секеля» (треугольники). Два или три треугольника в зависимости от успехов в боевой подготовке.

Направили меня штурманом на бомбардировщик Пе-2, один из новейших в то время.

Экипаж сложился славный. Командир экипажа — совсем старый вояка, уже горевший однажды в самолете — младший лейтенант Виктор Климов. Совсем старик. 22-й год ему шел. Стрелок-радист — тоже имевший боевые вылеты — сержант Василий Коновалов. Пожилой такой «сокол». Недавно исполнилось 18 лет. Я — штурман, старший сержант. Мне уже пошел 17-й год. В моем активе: отличные показатели по штурманской подготовке и бомбометанию, по прыжкам с парашютом, по стрельбе из авиационной пушки и пулемета и… четыре учебно-боевых вылета в район Сталинграда, когда немцы были уже в средней излучине Дона.

* * *

В одном из учебно-боевых вылетов (кажется, во втором) наше учебное звено атаковал истребитель «мессершмитт», один из сопровождавших немецкие бомбардировщики, летевшие на Сталинград. Мы летели на У-2 («кукурузниками» их называли за небольшой летный потолок, малую скорость и тактику ухода на бреющем полете из-под атаки скоростных самолетов).

Me-109, атаковавший нас, — цельнометаллический, с пушками и двумя пулеметами, втрое превосходящий нас по скорости. Наши «этажерки», «кукурузники» несли на себе по одному пулемету «ШКАС», развивая «сумасшедшую» скорость до 150 км/ч. Корпус обшит перкалью — тканью, подобной линолеуму.

Звено наше вел опытный инструктор. По его команде мы «прыснули» в разные стороны, крутым виражом, ближе к матушке-земле, отчаянно отстреливаясь от этого шального метеора. Наш бреющий полет сковывал маневры немца: атакуя любого из нас на такой высоте (50–100 м), «мессершмитт» очень рисковал вмазаться в землю.

Помню молниеносное мелькание «мессера» в рамке прицела, когда едва успевал нажимать гашетку пулемета. Да, это было совсем не то что учебная стрельба по воздушному конусу…

На разборе результатов вылета инструктор вопрошал, а мы объясняли свои действия в первом воздушном бою.

— Курсант Савельев, ты куда делся из кабины со второго захода фрица в атаку?!

— Я… не помню… В кабине был, товарищ старший лейтенант.

— Да не было тебя видно, Савельев! И не стрелял ты, так-разэтак!

— Я… согнулся, кажется.

— Покажи, трам-тарарам, как и куда ты мог согнуться?!

Савельев — Юрик, Жак Паганель, ростом 180–182 см — плетется к самолету. Залезает в кабину. Пытается согнуться, пригнуться — так и этак. Не получается. Торчит из кабины то горб спины, то плечо.