Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

• Название: Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
• Автор: Николай Губернаторов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-203-01934-7

В сборник вошли документы, воспоминания, дневники, которые ранее не публиковались по идеологическим, этическим и иным соображениям. Ветеран войны генерал КГБ Н. В. Губернаторов знакомит с архивными документами о борьбе военной контрразведки с германским абвером, об особой команде «Гемфурт», состоявшей из мальчишек, подготовленных для диверсий в тылу советских войск. Ни один из них не оказался предателем. О своей фронтовой юности вспоминает дочь полка Любовь Аветисян, в 14 лет ставшая связисткой; офицер В. Г. Пугаев рассказывает, как и за что его лишили звания и наград. Завершается сборник «Солдатским дневником» разведчика Г. Т. Лобаса. Книга проникнута пафосом патриотизма и верности Родине.

---

Савельев — Юрик, Жак Паганель, ростом 180–182 см — плетется к самолету. Залезает в кабину. Пытается согнуться, пригнуться — так и этак. Не получается. Торчит из кабины то горб спины, то плечо.

— Ну? Как же ты сумел пригнуться? — вопрошает рассвирепевший старший лейтенант.

— Не знаю, товарищ старший лейтенант, — уныло говорит Юрочка.

— Ну-с… А ты, курсант Пугаев, куда стрелял, когда фриц заходил уже на меня?

— Во фрица, товарищ старший лейтенант.

— В ж… ты стрелял, так-разэтак!

— Никак нет, товарищ старший лейтенант, я его видел…

— Хрен ты его видел! Он уже раз повисал на хвосте у Крымова, а ты все лупил туда, где он был у тебя. Два раза заходил на меня, а ты старался… в белый свет как в копеечку, трам-тарарам!.. А вообще-то, ты его вроде бы отпугнул — каждый раз встречал огнем… И Крымов — молодец. Молодцы… что дошли в порядке, живые.

* * *

Но то были учебно-боевые вылеты… Первые восприятия.

Впервые я участвовал в бомбардировке скопления войск фашистов в районе между Ростовом и Таганрогом. Затем — бомбовые удары по переправам немцев через Дон у станиц Багаевская и Константиновская. Бомбили железнодорожные станции Морозовская и Суровикино.

Непередаваемо напряжение от частоты, интенсивности вылетов, смены аэродромов базирования. Часто, вылетая с одной площадки, возвращаемся на другое летное поле. Аэродромы по мере продвижения немцев переносились восточнее, северо-восточнее.

Чувствовал себя все время в состоянии сжатой пружины. Механически прокладывал очередной маршрут, следил по карте и наземным ориентирам за выполнением его пилотом. Максимальная, какая-то… лазерная концентрация мысли, внимания при подходе, при выходе на цель. И как разрядка — бомбометание. При выходе из пике уже механически фиксировал попадания или промахи.

На пути от цели, уже освободив машину от бомбового груза, нередко впадал в состояние полусна. Спать очень хотелось. И поесть.

Командир и стрелок бдили за воздухом.

— Эй, малыш, очнись! — раздавался в мегафоне голос Виктора. — Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно.

— Слушай, штурманок, — включался Вася-стрелок, — я тебе песенку спою. Хошь «Мурку», хошь «Все выше и выше» или «Бежали два уркана».

— Васек, ты лучше вперед зырь! — подавал голос пилот. — Лем-мешев… Лещенко…

— А у меня, командир, перед-то в заде.

— Вот и смотри в зад! Ша! Разговорчики!.. Ну как, Виля, порядок?

— Порядок, командир! Как в авиации.

Моторы урчат… Под нами Волга серебрится. Окунуться бы… на песке полежать. Фрицы уже Саратов, Куйбышев бомбили… А в Саратове мама, братик, бабушка…

Все-таки необыкновенное удовлетворение от того, что видел сам, минут 15–20 назад, как от моих бомб дыбились понтоны на Дону, исчезали в воде танки, машины, барахтались эти нелюди, уносимые и заглатываемые течением!..

Если бы можно было сейчас долететь на нашей «пешке» до… Берлина и спикировать со всем грузом на рейхсканцелярию, на Гитлера!..

* * *

Тут же всплывает в памяти другое. Весь Сталинград пылает, дымится на всем протяжении вдоль берега… Даже Волга будто дымится. С левого берега на правый и обратно ползут — как видится сверху — суда, суденышки, баржи. Над городом и рекой адская карусель из «юнкерсов», «хенкелей» и «мессеров».

На барже битком — плечо к плечу стоят солдаты. Фашист пикирует на баржу и буксирный пароходишко. Столб пламени выплеснулся точно по центру баржи. Она переламывается пополам и мгновенно уходит под воду. Каждая половина отдельно, одновременно. Пароходик встает на дыбки, задирая носовую часть, затонувшая баржа тянет его буксирным канатом за собою…

* * *

По ночной Волге, среди черных берегов спускается по течению огромный факел подожженного фрицами нефтетанкера. Полыхнул взрыв.

Когда возвращаемся обратно, нагруженные бомбами, видим плывущее гораздо ниже по течению огненное пятно.

Отбомбившись, разворачиваемся над Сарептой, ложась на обратный курс. Машину так тряхнуло, что я думал, пробью головою фонарь кабины. Грохнуло где-то справа и ниже самолета.

В голове гул, перезвоны. Моторов не слышно совсем. Но… летим. Или нет?.. Да, летим. Без моторного рокота. Только в кабине кислая гарь. Командир на месте, за штурвалом. Сгорбился. Быстро оглядывается на меня. Белый-белый овал лица, а вполлица не глаза, а огромные черные… фары. Ну да, соображаю… очки.

Самолет рыскает из стороны в сторону, то выше, то ниже. Сквозь перезвоны в голове и проявившийся шум моторов слышу, как Витя запрашивает у командира эскадрильи разрешение на вынужденную посадку.

Приземлились севернее Дубовки, прямо на дорогу, ведущую к Камышину. Взрывом зенитного снаряда повредило тяги управления и бензопровод. Еще теряя высоту, командир вызвал техпомощь.

Пока ожидали прибытия технарей, случился любопытный эпизод. Зоркий Вася заметил, что по дороге, направляясь на север, пылят две машины — легковая и грузовая, полуторка.

По команде Виктора мы встали поперек дороги, изготовив пистолеты. В легковушке оказался какой-то представитель местной власти с семьей, в полуторке набит скарб, включавший два платяных шкафа. Основательно сматывал удочки чинуша! Пропуска, разрешения на эвакуацию у него не было. Явный признак паники. Пытался было начальственно рыкнуть на нас. Но Витя так вмазал ему, что он скис совсем. Жену с ребенком пересадили в кабину полуторки и разрешили ехать дальше на Камышин. А этого — в легковушке — развернули назад, восстанавливать советскую власть на местах.

Когда прибыли технари во главе с грузным воентехником 3-го ранга, мы, поспав всласть… играли в горелки, бегая вокруг нашей «пешки».

Воентех, добродушно понаблюдав за «экипажем машины боевой» и выслушав доклад Виктора, изрек:

— И-ех, вам бы, детки, к мамам надо поближе. За подол бы мамкин подержаться, а не за штурвал или пулеметы…

— Ну, ты, дед, не очень, — взъерепенился Вася, — к вашему сведению, товарищ воентех, вот этот парень, указал он на меня, — лучший бомбардир нашей эскадрильи, а наша эскадрилья — лучшая в ВВС!..

— Трепачи и игруны вы лучшие в ВВС! — улыбнулся «дед» (лет сорока) и, махнув рукой, начал распоряжаться ремонтом.

Закончив восстановление нашей «птицы», техник хлопнул по плоскости.

— Если вы, орлы, дотянули сюда на этом решете, то долго летать будете, — сплюнул трижды через плечо. — Машина в порядке. Летите, орлята, сталинские соколы! Побивайте рекорды и бейте гадов фашистов! Будь жив, мальчик! — И он сдвинул мне шлем на нос. — Бом-бар-дир!..

И уехали наши спасатели. А мы полетели дальше и выше — заштопанные.

Доброму, душевному пожеланию того авиатехника не суждено было сбыться. При возвращении с задания наш полк был атакован «мессершмиттами», сопровождавшими большую группу «юнкерсов», шедших то ли на Саратов, то ли на Куйбышев. А мы шли пустые, сбросив бомбовый груз и изрядно поистратив пулеметные боеприпасы в районе между Волгой и Доном.

Сколько помню, Вася поджег первого из атаковавших нас «мессеров». Во всяком случае, хорошо помню, что тот, выходя из атаки, поволок за собою шлейф. А вот второй, третий или четвертый (не разобрать было в этой непрерывной карусели) что-то нарушил в тягах управления. Руль высоты заклинило, вероятно. И «пешка» наша пошла по наклонной к Волге. Помню команду Вити: «Покинуть машину!»

Справа внизу, над самой рекой, купол парашюта — Вася выбросился. Мне, чтобы выброситься, надо было либо дождаться, когда командир покинет машину, либо перелезать через него.

Фонарь над кабиной был полуоткрыт… Стремительно надвигался берег реки… Высота «200» на высотомере — последнее, что помню.

Приземление

Ноябрь 1942 года — март 1943-го

Ослепительно белое небо. Душная тишина. Все болит. Шлем, комбинезон, унты, перчатки — чугунные. Давят — не пошевельнуться. И пресс на груди, на ногах и руках. Скосил глаза направо — белая степь. Налево мужик какой-то сидит… на кровати. Голова, рука забинтованы. На коленях раскрытая книга. Читает… Это не наш мужик… Где я?.. А Витя, Вася — где?..

Курить хочу. Никогда не хотел. Мальчишеские забавы с курением были очень краткими и неприятными. В училище и в части вместо курева брал добавку сахара. Так, изредка, за компанию брал в зубы папиросу, чтобы взрослым казаться. А сейчас хочу курить.

— Закурить… дай, — говорю мужику.

И ухом не повел. Читает. Музыка тоненько, издалека.

— Дай закурить! — говорю громко.

Мужик шевельнулся, огляделся. Смотрит на меня задумчиво. О, в глазах мысль появилась. Заискрились. Заулыбался:

— Эй, корешок! Никак, опять очнулся? — Голос бархатистый, низкий. — Ты чего?..

«Опять»… При чем здесь «опять»? А что было до «опять»?.. «Мессер» на хвосте… Берег реки запрокидывается… Число «200»… Бело-зеленое число на черном. Не число, а деление, деленьице…