Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

• Название: Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники
• Автор: Николай Губернаторов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-203-01934-7

В сборник вошли документы, воспоминания, дневники, которые ранее не публиковались по идеологическим, этическим и иным соображениям. Ветеран войны генерал КГБ Н. В. Губернаторов знакомит с архивными документами о борьбе военной контрразведки с германским абвером, об особой команде «Гемфурт», состоявшей из мальчишек, подготовленных для диверсий в тылу советских войск. Ни один из них не оказался предателем. О своей фронтовой юности вспоминает дочь полка Любовь Аветисян, в 14 лет ставшая связисткой; офицер В. Г. Пугаев рассказывает, как и за что его лишили звания и наград. Завершается сборник «Солдатским дневником» разведчика Г. Т. Лобаса. Книга проникнута пафосом патриотизма и верности Родине.

---

По мере того как в моем повествовании вырисовывалась обстановка: появление кольца внешней осады вокруг нашей группы, состояние сил последней и наличие боеприпасов, — шум, стихая, сошел на нет. Послышались реплики иные:

— Да и хрен с ним, с этим генералом!..

— А что, полтысячи славян дешевле стоят, чем какой-то х… генерал?!

Майор побагровел, развернулся к полковнику:

— Товарищ председатель, призовите к порядку присутствующих!..

— Товарищи офицеры! Прекратить! Тихо! В противном случае мы продолжим работу при закрытых дверях! — заявил полковник.

Завершал я свое «слово» в тишине.

— Теперь, пожалуйста, желающие выступить. Только короче, — предложил полковник.

«Короче» не получилось. Высказалось человек пятнадцать — семнадцать. Особо рьяно выступали мои однополчане. «Батя» — дважды. Какой-то майор предлагал разделить наказание между мною и Потаповым. Одно из выступлений было в поддержку решения, принятого обвинителем.

— Суд удаляется на совещание! — пробасил председатель, вставая.

— Товарищи офицеры! — выкрикнул комендант. — Перекур, то есть перерыв.

Подошел ко мне, окруженному однополчанами и еще полудюжиной офицеров, осторожно раздвигая их, легонько хлопнул меня по плечу:

— Капитан, прошу за мной.

— Дарагой! Дай пагаварить с чэлавэкам! — полуобнял коменданта Хабишвили.

— Извините, товарищ полковник, — не могу. Не имею права. Капитан, пройдите за мной.

Зашли мы с ним в какую-то небольшую комнату с окном чуть ли не во всю стену, выходящим на площадку перед входом в здание. Сели. Закурили.

А за окном, на площадке, шум какой-то: выкрики, перебранка. Комендант встал из кресла, подошел к окну, я — за ним. На площадке, у входа в здание, толпились солдаты. Вдруг среди них я увидел… Сашу Гвоздя. Он говорил о чем-то, сдержанно жестикулируя.

Какая-то тревога ворохнулась во мне: творится что-то не то…

— Капитан, ты бы вышел узнать, что там делается, — нерешительно сказал я коменданту.

— Да. Пойду. А ты побудь здесь. Из комнаты не выходить! Меня подведешь, — и быстро вышел.

Слышал его голос на крыльце. О чем говорит — не разобрать.

Очень скоро вернулся возбужденным.

— Капитан, — это уже он мне, — пойдем вместе туда. Успокой эту братию, а то беде быть. Я уже вызвал комендантский взвод.

Вышли на крыльцо — я впереди, комендант за мною.

Слева от крыльца стояла группка офицеров. Курили, тихо переговариваясь, погладывая в сторону гомонящей толпы солдат. Когда мы вышли на крыльцо, гомон начал стихать. Почти все солдаты были при оружии. Мелькнуло спокойное лицо Гвоздя и еще два-три знакомых…

— Здорово, славяне! Что случилось? — обратился я к толпе («Господи, — подумалось, — тоже мне полководец…»).

— Здрав-желам, товарищ капитан! — неожиданно дружно рявкнули солдаты.

— Так что случилось? В чем дело, солдаты?

Легкое замешательство. Вперед протиснулся усатый пожилой (лет этак под сорок!) старшина (кажется, из 2-й или 3-й роты потаповской части):

— Мы, товарищ капитан, обеспокоились. Солдатско радиво собчило, что вас судют трибуналом. Так аль нет?.. Мы… эта… против!.. За што?!

Удивительно тепло на душе стало. А пересекая площадь, трусцой приближался взвод автоматчиков. («Этого мне еще не хватало — бунта на корабле!» — подумалось.)

— Спасибо, гвардейцы! — сказал я прочувствованно, едва сглотнув ком в горле. — Не тревожьтесь: это — товарищеский суд офицеров. Спокойно идите по подразделениям.

— А почему вы без оружия? — выкрикнул кто-то.

— За что же судят? — еще голос.

Взвод на бегу перестраивался в цепочку. Направляющий, лейтенант, уже подбегал слева к крыльцу с озабоченным лицом. Деловой, видно, мужик.

— Так полагается — без оружия. А судят за то, что проштрафился немного. Прошу, ребята (там добрая половина в отцы мне годилась), идите по подразделениям. Спасибо вам… Все!

Цепочка автоматчиков скоренько отделяла крыльцо от медленно расходившихся солдат — товарищей моих, братьев-окруженцев. Мелькнул Саша.

Опять прошли через зал в комнату. Комендант, задержавшись в дверях, озабоченно сказал:

— Ты посиди пока. Я пойду узнаю — что-то они долго там…

Я подошел к окну. Группками расходились солдаты. А направо уводил взвода два тот, пехотный старшина. Спиной к окну стояла, переминаясь, цепочка автоматчиков комендантского взвода. Почти напротив окна, разговаривая с одним из солдат оцепления, стоял мой Саня… Закурили…

— Пойдем, капитан. Пора, — раздался от двери голос коменданта.

В зале рассаживались офицеры. Я сел на свое место. Суждения большинства, выступивших по моему делу, успокоили меня. А моральная поддержка, проявленная солдатами-окруженцами — хотя она и не имела влияния на решение суда, — вдохновляла.

Из раздумий вывела меня команда коменданта. Повторился ритуал встречи членов суда. Начал председатель суда:

— Рассмотрев материалы дознания, проведенного ОКР «Смерш» корпуса, учитывая предложения о мерах наказания капитана Пугаева, высказанные вами, товарищи офицеры, члены суда чести предлагают вам определить одну из мер наказания: лишить правительственных наград и разжаловать в рядовые, направив в одну из артиллерийских частей дивизии; дать отсрочку в присвоении очередного воинского звания на год; разжаловать в звании до младшего лейтенанта; лишить правительственных наград.

Итак, четыре предложения… Голосуем в порядке поступления предложений…

— Минутку, товарищ полковник, — прервал его обвинитель, — я извиняюсь!.. Несколько слов, прежде чем будем голосовать… Товарищи офицеры! Прежде чем поднять руку за то или иное решение, каждый должен серьезно, оч-чень серьезно подумать: мы судим молодого, очень молодого офицера, который совершил преступление, граничащее… Да! Гра-ни-ча-щее с изменой!.. Такой молодой, а уже успел! Потом… кроме того, его отец в свое время был осужден по статье пять-де-сят вось-мой… Чувствуете?..

— А сын за отца не отвечает! — раздался звонкий выкрик.

— Ну, да… но яблоко от яблони… сами знаете! — веско ответил майор. — Так. Все. Решаем большинством голосов…

Отступление

О, годы юности немилой,

Ее жестоких передряг.

То был отец, — то вдруг он — враг.

А. Твардовский. По праву памяти

О «яблоне»

Папа — Григорий Георгиевич Искра-Гаевский — родился 30 января 1893 года в старинной дворянской семье. Пращурами рода были полтавский полковник Иван Искра (XVII — начало XVIII века) и польский шляхтич Станислав Гаевский (XVII век).

В отсутствие мужа, Георгия Дмитриевича, который проходил военную стажировку в Маньчжурии, бабушка Наталья Александровна проявила небывалую самостоятельность, определив сына не в лицей и не в Пажеский корпус, а в гимназию: матери и сыну виделся не традиционный фамильный путь — военная служба, а Санкт-Петербургский университет.

Однако по окончании гимназии вместо физико-математического факультета, выполняя волю своего отца — кадрового военного, папе пришлось учиться в Константиновском юнкерском училище артиллерии. Оттуда он вышел в Кавалерийский полк. Фамильная традиция восстанавливалась. Это не помешало ему, однако, окончить университет экстерном по физико-математическому факультету.

Еще в юношеские годы папа увлекся социал-демократической литературой. В 1912 году, влекомый убеждениями, он вступил в РСДРП(б). Вскоре по собственному настоянию (вероятно, по поручению партии) был переведен в гвардии Семеновский полк. В 1915 году по личному рапорту был направлен в действующую армию — на Юго-Западный фронт, командиром артиллерийской батареи в чине штабс-капитана. Воевал и на Румынском фронте. Был отмечен орденами и шашкой с георгиевским темляком. Германскую войну закончил осенью 1917 года в должности командира артиллерийского дивизиона в чине капитана (майор — по-современному).

Все эти годы активно работал по поручениям партии. Носил партийные клички: Гвардеец, Профессор, Ленский, Гаев, Пугаев.

В начале 1918 года по рекомендации командарма А. И. Егорова, занимавшегося кадрами военспецов, направлен в Красную Армию, на Восточный фронт, командиром артиллерийской батареи. Немного позже — на Южный фронт, в 1-ю Конармию на ту же должность. Затем переведен во 2-ю Конармию начальником артиллерии полка. В 1921 году выбран командиром и комиссаром кавалерийского полка. Участвовал в штурме Арабатской стрелки в Крыму, в Польском походе против белополяков. Награжден орденом Красного Знамени и именным оружием.

В 1918 году, узнав, что его отец, Георгий Дмитриевич Искра-Гаевский, и младший брат, Дмитрий, находятся в Добровольческой белой армии, отказался от фамилии, приняв новую — последнюю из партийных кличек — Пугаев.