Франсуа Лиссарраг - Вино в потоке образов

• Название: Вино в потоке образов
• Автор: Франсуа Лиссарраг
• Издательство: Новое Литературное Обозрение
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-604-4

Вино – душа древнегреческой культуры. Симпосий, дружеская попойка и, одновременно, один из самых значимых социальных институтов, – одно из главных мест, где зарождались и производились культурные смыслы и формы. Книга Франсуа Лиссаррага, одного из лучших современных французских эллинистов, через анализ симпосия и действующих в его рамках культурных кодов и практик позволяет по-новому взглянуть на ключевые аспекты греческого способа жить и видеть мир, а также на истоки многих позднейших европейских традиций.

---

Мир афинской эротики двойственен. На аттических вазах мы видим множество юношей, идеализированная красота которых является предметом восхищения как для человека, созерцающего сосуд, так и для изображенных на сосуде пирующих. Они присутствуют на пиру на тех же правах, что и прекрасный Алкивиад, прилегший на ложе рядом с Сократом в диалоге Платона. Мы также видим женщин, чей статус на изображениях не так-то легко определить: тексты говорят, что они ни в коем случае не являются супругами, однако многие из тех, что обслуживают мужчин на пиру, гетеры, музыкантши или подруги на один вечер, разделяют с ними радость винопития.

20. Краснофигурная чаша; т. н. художник Клетки; ок. 480 г.

21. Краснофигурная чаша; Дурис; ок. 500 г.

22. Краснофигурная чаша; т. н. художник Триптолема; ок. 499 г·.

В этой серии изображений кратер как бы создает вокруг себя пространство товарищеского застолья, основным организующим принципом которого является распределение вина среди пирующих. Здесь, как мы видели, акцент ставится не на смешении, а на собрании пирующих вокруг общего сосуда, неважно, возлежат они или танцуют. Сосуд является чем-то вроде неподвижной точки, вокруг которой организуется деятельность пирующих, неподвижных или находящихся в движении. Функциональный предмет, в котором осуществляется смешение, становится, таким образом, привилегированным знаком товарищеского застолья, и эта логика может быть доведена до предела – достаточно только изобразить кратер, чтобы обозначить праздник во всем его единстве. Так, на медальоне одной чаши, хранящейся в Лувре [20],[79] мы видим, как молодой раб, pais, опускает ойнохою в украшенный венком кратер; в другой руке у него чаша, он собирается подавать вино. Обособляя таким образом эту подробность, художник подразумевает и все прочие потенциальные составляющие симпосия, которые открыто показаны на других, более сложных изображениях. А этот медальон всего лишь частица, включенная в целостную систему, которую визуальная память зрителя легко может восстановить; это фигура умолчания, подразумевающая все возможные формы товарищеского застолья, организованного вокруг кратера.

Изображение на другом медальоне [21][80] подтверждает данный анализ: кратер находится слева, однако нет и намека на то, что его собираются использовать в качестве утилитарного предмета: рядом стоит юноша с лирой и поет (ср. главу 7), совсем как у Пиндара:

Крепнут голоса над винными чашами.[81]

Певец аккомпанирует себе на лире, к которой подвешен чехол для флейты. Три музыкальных лада объединены в этом изображении – пение, звучание лиры и авлоса, словно бы для того, чтобы представить весь музыкально-поэтический диапазон симпосия.

А вот еще одна вариация [22]:[82] музыкант с лирой стоит между кратером и маленькой невысокой статуей в форме четырехугольной колонны с головой и эрегированным фаллосом. Это герма, изображение, которое маркирует входы и перекрестки в публичном пространстве города. Объединение этого пространственного маркера и кратера указывает на то, что сосуд для смешивания вина с водой может являться точкой отсчета, быть одновременно и фиксированным, и подвижным центром, позволяющим конструировать вариативное пространство. Как мы видим, образ кратера выходит далеко за рамки реалистически изображенного функционального сосуда – основного предмета в практиках «правильного» греческого винопития.

Об этом свидетельствует поэтический язык: чтобы обозначить симпосий, метонимически употребляют слово «кратер». У Феогнида читаем:

Много за чашей вина обретешь ты товарищей милых,
В деле серьезном – увы! – мало находится их.[83]

Таким образом, кратер наделен символическими значениями: являясь символом товарищеского застолья, связанного с музыкой и пением, отправной точкой, с которой начинается распределение и циркуляция вина среди пирующих, он структурирует как пространство симпосия, так и, на более сложном уровне, пространство изображения.

23. Чернофигурный кратер; ок. 520 г.

Миру людей соответствует концентрирующийся вокруг Диониса мир сатиров. Как мы видели, иногда эти два плана пересекаются и художники играют, противопоставляя или объединяя их самыми разнообразными способами. В качестве показательного примера такой игры можно привести изображение на закраине чернофигурного кратера [23].[84]· Изображение располагается не на цилиндрической поверхности брюшка, а в верхней части сосуда, на горизонтальной плоскости, опоясывая горлышко кратера непрерывной круговой полосой. Этот длинный фриз заполнен маленькими танцующими и жестикулирующими фигурками, длинным комосом, который кружится вокруг заключенного в сосуде напитка. Единственный неподвижный персонаж здесь – Дионис. Он сидит и держит в руке ритон. Перед ним Гермес, предшествующий богу Гефесту, который восседает на муле. По обе стороны от Диониса танцуют сатиры вперемешку с менадами, иногда в руках у них виноградные лозы или питьевые сосуды. Круг, таким образом, наполовину состоит из сатиров с конскими хвостами. Но в более или менее верхней половине круга у мужских персонажей, которые здесь вообще более многочисленны, исчезают звериные хвосты, это уже не сатиры, а обыкновенные люди. Иногда рядом с ними изображены собаки, а в лапах они тоже держат сосуды. Заметим, что их танец организован вокруг стоящего на земле кратера, который на фризе расположен почти напротив Диониса, в каком-то смысле являясь его эквивалентом. Сосуд для смешивания вина с водой играет здесь, в человеческом пространстве, ту же роль, которую Дионис играет среди сатиров, – это центр, ось, вокруг которой кружится их танец, а также причина их веселья.

Дионис – хозяин неразбавленного вина, он единственный, кто может пить его, не опасаясь последствий. Но бог явлен в антропоморфном облике, и художники заставляют его объясняться на языке человеческих жестов и, чтобы показать его всемогущество, ассоциируют его с кратером, который, вовсе не являясь обязательным атрибутивным сосудом Диониса, остается символом застольного товарищества и праздничной атмосферы симпосия, которым руководит бог. Так, мы видим его на пиру в окружении сатиров, он полулежит, откинувшись на подушку, в типично человеческой позе [24 а].[85] Музыкальную партию ведет сатир-флейтист, а на обратной стороне другой сатир хочет зачерпнуть вино из кратера [24 b]. Здесь, однако, примечательно одно отклонение: сатир-виночерпий делает это не стоя [30]; он подкрадывается к кратеру: и нет никакой уверенности в том, что он собирается разносить вино, а не выпьет его сам.

24. Краснофигурная амфора; т. н. Берлинский художник; ок. 490 г.·

25. Краснофигурная чаша; т.y. художник Эnелuя; ок. 5I0 г.

На другой чаше [25][86] сатир выливает содержимое бурдюка в кратер, украшенный венком; в этой сцене нет и намека на смешивание с водой. Несколько надписей поясняют смысл сцены. Перед открытым ртом сатира мы читаем реплику, которую он произносит: hedus oinos, «славное вино», а сверху слова: silanos terpon, которые можно понять как имя данного персонажа, «силен Терпон», а учитывая, что слово terpon является значащим, здесь раскрывается более богатый смысл, и в данном случае мы имеем дело с чем-то вроде легенды – «наслаждающийся силен».[87] Другая надпись, за спиной у сатира – kalos epeleios, «Эпелий красив», – более традиционна и с изображением напрямую не связана [19]. Как мы уже видели, подобного рода восклицания отсылают к гомосексуальной эротике; этой фразе эхом вторит возбужденное состояние бесстыжего сатира. И снова вино и эротика объединяются, но теперь уже на основе свойственной сатирам невоздержанности.

Так же обстоит дело и в случае с одним удивительным комосом [26]:[88] пятеро шествующих вереницей сатиров резвятся под звуки флейты. Двое из них идут на руках – кверху задом и вниз головой – поза, символически репрезентирующая их «мир наоборот»; тот, что слева, изображен анфас, его взгляд устремлен за пределы изображения и будто бы призывает того, кто рассматривает сосуд, присоединиться к игре.[89] Центральный сатир сидит верхом на огромной птице, которая не летит, а идет. Сатир правит ею, опираясь на палку и держа ее за поводья. Голова птицы представляет собой фаллос. Эта редкостная птица, удивительное химерическое существо, везет на себе столь же химерического спутника Диониса: в Дионисовом окружении сексуальное желание трансформируется в этакую вот забавную зоологию.[90]

26. Краснофигурная чаша; прото-панэтийская группа; ок. 490 г.