Эжен Фромантен - Одно лето в Сахаре

• Название: Одно лето в Сахаре
• Автор: Эжен Фромантен
• Издательство: Наука
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Книга представляет собой путевой дневник писателя, художника и искусствоведа Эжена Фромантена (1820–1876), адресованный другу. Автор описывает свое путешествие из Медеа в Лагуат. Для произведения характерно образное описание ландшафта, населенных пунктов и климатических условий Сахары.

---

Однако, поединок между Абд аль-Кадиром и Мухаммедом ат-Тиджани не состоялся вовсе не потому, что последний был «увешан амулетами», а потому, что у него, уже старого и привыкшего только повелевать, не было никаких шансов против тридцатилетнего Абд аль-Кадира, о силе, смелости, меткости и прочих боевых качествах которого ходили легенды, как и о его полководческом таланте, интеллекте, образованности и поэтическом даре. Мухаммед ат-Тиджани был вынужден пойти в конце концов на капитуляцию (при довольно выгодных для него лично условиях) не потому, что «эмир поклялся совершить молитву в мечети Айн-Махди», а потому, что среди осажденных начался голод и у них кончались боеприпасы. Да и технически армия Абд аль-Кадира превосходила тиджанийское воинство: артиллерия эмира непрерывно бомбардировала город, подрывники вели подкопы и сумели взорвать часть городской стены.

Абд аль-Кадир сровнял сдавшуюся крепость с землей не из мести или вероломства, как это описано у Фромантена, а с целью подорвать политическую мощь тиджанийцев, зиждившуюся также и на владении крепостями. И вряд ли можно назвать меч Абд аль-Кадира «обесчещенным святотатственной войной». Это была война не против религиозного деятеля или даже политического соперника. Это была война против предателя-феодала, фактически (а впоследствии и формально) примкнувшего к чужеземным захватчикам. И когда Фромантен, окончив рассказ об Абд аль-Кадире, восхваляет «святость», «добрые деяния» и «жизнь затворника», каковыми якобы прославился Мухаммед ат-Тиджани, то он ошибается. История всех рассудила и каждого поставила на свое место: Абд аль-Кадира — на пьедестал народного героя, марабута ат-Тиджани — в длинный ряд религиозных ретроградов, феодальных авантюристов и эгоистичных политиканов, не желавших и не умевших бороться за свободу своей родины.

Но трудная борьба Абд аль-Кадира, к сожалению, не могла завершиться победой в то время и при тогдашнем соотношении сил. Потерпев поражение от французских войск, эмир в 1843 г. отступил в Марокко, откуда вынужден был уйти в Сахару в 1844 г., а в 1845 г. снова вернулся на запад Алжира, где возглавил антифранцузское восстание, поднятое в его отсутствие простым пастухом Бу Мазой. Неравная борьба продолжалась еще более двух лет, пока в конце 1847 г. французам не удалось взять эмира в плен. Он был отправлен во Францию, где почти пять лет томился в заключении, а затем был выслан на Восток и больше в Алжир не возвращался.

Однако борьба алжирцев против колониального закабаления продолжалась. Еще год после пленения Абд аль-Кадира на востоке страны против завоевателей сражался бей Ахмед. В 1849 г. марабут Бу Зиян, ранее служивший в армии Абд аль-Кадира, поднимает восстание в оазисе Зааджа, на подавление которого у французов ушло около пяти месяцев. Ожесточенное сопротивление повстанцев и зверства усмирителей получили широкий резонанс во Франции. Недаром Фромантен, упоминая о Заадже, делает битву в этом оазисе как бы мерилом «ярости» и «успеха» последующих борцов против колонизаторов. Но до «умиротворения» Алжира было еще далеко. С 1851 г. французам приходится вести длительную шестилетнюю войну против горцев Кабилии (берберской области на севере Алжира), возглавляемых вождем Бу Баглой и народной героиней Лаллой Фатимой. В 1852 г. шейх Мухаммед Бен Абдаллах, провозгласив Абд аль-Кадира святым марабутом, поднимает кочевые племена Сахары на джихад (священную войну) против захватчиков-иноверцев. Главным центром восстания был Лагуат. Фромантен красочно со слов участников и очевидцев описывает подробности штурма Лагуата, во время которого французы понесли огромные потери. Недаром знакомый художнику лейтенант показывает ему места гибели многих французских офицеров и даже одного генерала.

Фромантен приехал в Лагуат всего через несколько месяцев после подавления восстания. Еще свежи раны, еще видны разрушения. Те, кто участвовал в восстании, или убиты, или бежали вместе с вождем повстанцев — шерифом Уарглы, отдаленного сахарского оазиса. Но во всем чувствуется напряженность и настороженность. «Не поручусь, что в один прекрасный день им не захочется свести счеты», — говорит автору лейтенант при виде арабов, которые внешне приветливы к чужеземцам. Основания так говорить были: вскоре многие из лагуатцев поддержали новое восстание шерифа Уарглы, которое завершилось очередной резней, столь же кровавой, как в Заадже и Лагуате. На этот раз восстание произошло южнее, в Туггурте, старинном центре караванных путей. Войсками карателей были окружены и уничтожены в 1854 г. основные силы мятежных племен.

Но и на этом борьба не кончилась. Завершив в 1857 г. завоевание Кабилии, колонизаторы уже в 1859 г. столкнулись с восстанием на западе страны племенного союза берберов бану снасен, а в 1864 г. — с конфедерацией племен улад сиди шейх, которые Фромантен в 1853 г., т. е. за 11 лет до начала их восстания, называет «знаменитыми», «благородными», «сильными, смелыми и воинственными». Под водительством своих бесстрашных, погибших со славой вождей Си Слимана и Си Мухаммеда, улад сиди шейх сражались до 1867 г., а по некоторым данным, вплоть до 1870 г. Эстафету борьбы от них как бы приняли 250 арабских и кабильских племен Восточного Алжира, которые, насчитывая в общей сложности 800 тысяч человек, дали французам около 340 сражений в марте 1871-январе 1872 г., поставив под вопрос само существование в стране колониального режима. В народе долго прославляли имена возглавивших восстание Мухаммеда Мукрани (погибшего в бою), его брата Ахмеда Бу Мезрага (высланного на каторгу в Новую Каледонию) и главу религиозного братства Рахманийя шейха Хаддада, умершего в плену у карателей. Лебединой песней сопротивления алжирских племен французскому завоеванию явились восстания 1876 и 1879 гг. берберов шавийя в горной области Аурес (через которую в 1853 г. Фромантен проехал без препятствий, любуясь великолепными ландшафтами и городком Эль-Кантара), но особенно — второе восстание улад сиди шейх в 1 881 — I 883 гг. во главе с марабутом Бу Амамой. Таким образом, французы затратили на покорение Алжира свыше 50 лет!

Фромантен, естественно, обо всем этом не мог рассказать, описывая свою поездку 1853 г. Да он и не ставил своей задачей касаться политических или военных событий. Как художника и литератора его интересовали прежде всего природа, люди, краски, образы. Но, описывая жизнь алжирцев, их внешность, обычаи, одежду, привычки, он не мог абстрагироваться от внутреннего мира, внутренней жизни этих людей, от того, что их волнует. И здесь мы сталкиваемся с еще одной стороной свидетельства Фромантена как путешественника и очевидца. Он был, в сущности, одним из первых представителей творческой интеллигенции Франции, посетивших Алжир, да еще Алжир, не вполне завоеванный и не остывший от ярости антиколониальной борьбы. До него французы в Алжире были в основном военными, чиновниками, колонистами, дельцами, жандармами. Они либо не оставляли письменных свидетельств, либо оставили явно необъективные и воинствующие колониалистские писания, пропитанные антиарабским расизмом, исламофобией или сентиментально-пропагандистскими сказочками о «покорности» и «лояльности» туземцев, якобы всей душой жаждущих принять христианство. Ничего подобного у Фромантена нет. Эпиграфом к его произведению можно было бы взять одну из его фраз: «Вот штрих за штрихом точная картина, представшая моему взору».

Конечно, это взор не только беспристрастного наблюдателя и объективного повествователя. В каждом слове и каждом штрихе чувствуется Фромантен-художник и Фромантен-писатель с его романтическим видением действительности, умением выделить и подчеркнуть (иногда, может быть, излишне густо) все прекрасное, с его пристрастием к легендам, чарующим образам и постоянным обращением к античности как источнику классического понимания красоты и совершенства. Об этом следует помнить, читая в его дневнике о военной колонне, замершей «в немом восторге» у Эль-Кантары, о красивой девушке «с глиняной амфорой на обнаженном бедре», которая представляется скорее романтическим видением античных времен, нежели реальной мусульманкой (т. е. весьма стыдливой) сахарских предгорий середины прошлого века. Об этом же вспоминаешь, когда Фромантен сравнивает арабских бедуинов с обитателями «страны Ханаан», говорит, что арабский костюм «так же красив, как греческий», и сопоставляет арабов с древними греками, Алжир — с Аркадией, одежду алжирцев (хаик) — с древнегреческой туникой.

Однако, сделав поправку на своеобразие авторского восприятия, на несколько субъективную, но весьма яркую и интересную окраску его впечатлений, следует признать произведение Фромантена одновременно и этнографическим очерком, и одним из первых во французской литературе достоверных описаний быта и обычаев алжирцев, и любопытным историческим источником, и важным человеческим документом, который в свое время способствовал лучшему пониманию Алжира французами, несмотря на все неточности, вполне понятные при уровне изучения страны в то время. В конце концов не так уж важно, что этимология некоторых названий выводится автором неверно: Телль — это не «последний» (тали), а «холм, возвышение»; Сахара — это не от «сухур» (предрассветное время еды в пост), а от «сахра» (пустыня). Важно другое — правдивое описание жизни сахарцев, их чувств и поведения, их обычаев, столь превозносимых автором. Парадоксальность и спорность его суждений не так уж часты. Зато их обоснованность, меткость и непредвзятость постоянны. И если можно иногда встретить у него фразу, явно заимствованную у лейтенанта Н. или прочих колониалистски настроенных французов, то это лишь досадная оговорка. Вместе с тем стоит принять во внимание и метод подхода автора к окружавшему его. Он сам его определил, как бы случайно обмолвившись: «Сначала замечаешь лишь своеобразие костюмов, оно пленяет и заставляет забыть о людях».