Максим Шахов - Японская пытка

• Название: Японская пытка
• Автор: Максим Шахов
• Жанр: О войне

Харбин, 1944 год. В городе безраздельно хозяйничают японские военные, а с недавних пор на улицах орудует таинственный отряд 731, в результате регулярных рейдов которого бесследно исчезают местные жители. В один прекрасный день в руки бойцов отряда попадает Николай Галицкий — известный в среде эмигрантов доктор, бывший белогвардеец, прибывший в Харбин в годы Гражданской войны. Его привозят в секретную лабораторию и пытаются заставить провести несколько чудовищных медицинских экспериментов над живыми людьми. Галицкий понимает, что отказаться от работы нельзя — убьют. Но и становиться палачом он не собирается. Доктор приходит к выводу, что единственный приемлемый выход из сложившейся ситуации — совершить побег с японской фабрики смерти…

---

Во входную дверь постучали.

«Неужели Дуров решил объявиться?» — недовольно подумал Галицкий.

Ассистент отсутствовал уже третий день, но обычно такие отлучки длились по пять-шесть суток — время, за которое бывший корнет успевал спустить все свои сбережения в опиумном притоне. Оставалась слабая надежда, что это срочный вызов к пациенту, а значит, и возможность заработать.

Галицкий открыл дверь. За порогом стояла соседка Маша — русская девушка, родившаяся уже тут, в Харбине. Ее отец, бывший каппелевский полковник, умер два года тому назад, а мать — певичка, когда дочери едва исполнилось пять лет, удрала в Японию с коммерсантом-проходимцем. На жизнь Маша зарабатывала тем, что делала дамские шляпки. Из-за спины девушки выглядывал нагловатый чумазый китайский мальчишка лет семи от роду.

— Что-то случилось, Маша? — участливо поинтересовался Галицкий. — Проходите.

— Случилось, — призналась соседка. — Иван Владимирович прислал, — протянула она записку. Вот с этим мальчиком, — кивнула она на чумазого.

— Дуров вам записку прислал? — удивился поручик.

Маша ему нравилась, хотя он и не делал ей знаков внимания, считая, что слишком стар для нее. А вот Дуров на женщин уже давно не поглядывал, все удовольствия в жизни ему заменили алкоголь и опиум.

— Я бы вас не беспокоила, но…

— Сейчас во всем разберусь, — пообещал Галицкий, пропуская соседку в квартиру, за ней вошел и чумазый. — Я могу прочитать записку? Она же вам адресована.

— Прочтите, пожалуйста. За тем и пришла.

Николай Васильевич принялся читать, с трудом разбирая неровный почерк своего ассистента. Писал он, находясь явно не в лучшем из возможных состояний. Буквы налезали одна на другую, то сжимались до размеров мошки, то становились большими, как жуки-скарабеи. Бумага записки была шероховатой, коричневой, скорее всего оторванной от какой-нибудь упаковки.

— Святая Мария Францевна, — читал вслух поручик. — Мне сейчас действительно очень плохо, я болен. Не откажите, пришлите мне сто чиао. Отдам, как только выкарабкаюсь. Дуров.

— Я бы вас не беспокоила. Иван Владимирович всегда деньги отдает. Это для него святое. Не сразу, конечно, но отдает сполна. Но у меня сейчас денег нет. Ему, наверное, очень плохо. Вот мальчишку и прислал.

— Погодите, Маша, — поручик перешел на китайский. — Что с ним? — спросил он мальчика.

— Как всегда, — пожал тот плечами. — Ну, и заболел, наверное, в придачу.

— Чем?

Чумазый только плечами пожал. Положение казалось серьезным, никогда раньше Дуров себе такого не позволял — пил и курил только на свои деньги. Перед уходом в этот раз попросил Галицкого дать ему аванс, а потому и не решился писать записку ему.

— Маша, ни о чем не беспокойтесь. Я пойду и скоро вернусь.

— Вы думаете, он…

— Я ничего не думаю, я просто хочу ему помочь. Все будет хорошо. Идите, ложитесь спать, а утром я вам все расскажу.

— Если не очень поздно будет, вы ко мне постучитесь. Я же волноваться стану. Вряд ли засну.

— Хорошо, хорошо…

Галицкий даже позволил себе слегка обнять Машу за плечи, когда вел ее к двери квартиры, но сделал это деликатно, по-отечески.

Только шагая по улице, он вспомнил, что забыл выключить радиоприемник.

«Ничего страшного, скоро вернусь», — подумал он.

Чумазый семенил впереди, поручик еле поспевал за ним. Казалось, что мальчуган не боится ничего в этой жизни, так уверенно двигался он по ночному Харбину. Район, куда вел провожатый, Галицкий знал хорошо, ему пару раз уже приходилось вытаскивать оттуда Дурова. Северная окраина славилась своими притонами для курильщиков опиума, проститутками и дешевым подпольным спиртным сомнительного качества.

Скоро европеизированные кварталы сменились стихийно возведенными халупами. Уличное освещение здесь отсутствовало. Под ногами чавкала грязь, через лужи приходилось перебираться по доскам.

— Здесь, — указал чумазый мальчуган на низкую дверь, ведущую в деревянный шалман, как сразу же окрестил для себя это заведение Галицкий.

— Держи, — протянул он провожатому заслуженную монету.

Довольный мальчуган тут же сунул ее, словно леденец, за щеку. Николай толкнул скрипучую дверь и оказался в просторном помещении, низко нависший потолок которого поддерживался деревянными столбами. На стенах и столбах светились несколько красных бумажных фонариков. От этого кроваво-красного света помещение напоминало преисподнюю. На матрасах, а кое-где и на двухъярусных нарах лежали любители опия.

Попыхивали трубки, едкий дым слоями заполнял пространство от пола до потолка. Слышалось, как кто-то в наркотическом бреду разговаривает с существами — плодом своей же фантазии, кто-то стонал, кто-то всхлипывал, но большинство лежали молча, как трупы. От железной печурки с кривой трубой, уходившей в стену, поднялась хозяйка притона — старая китаянка. Разглядев в Галицком европейца, сразу же поняла, к кому тот пришел, и подвела его к Дурову.

Тот лежал на мятом матраце, рядом с ним — давно погасшая трубка и пустая бутылка. Бывший корнет бредил, глаза хоть и были открыты, но закатились, отчего Иван казался мертвецом.

— Плохо ему, — проговорила хозяйка.

Николай приложил ладонь ко лбу приятеля, у того был сильный жар — от опиума такого не случается. Даже короткий осмотр дал возможность уверенно поставить диагноз — тиф.

— Давно это у него? — по-китайски поинтересовался Галицкий.

— Сегодня с утра началось. Подняться не мог. Он уже вечером моего племянника с запиской отправил.

Николай Васильевич примерно восстановил ход рассуждений Ивана. Он просил у Маши денег для того, чтобы добраться до больницы, скорее всего диагноз свой корнет знал.

— У нас в квартале многие заболели, — вставила хозяйка. — Говорят, это американские шпионы воду отравляют.

— Его надо скорее в больницу доставить, — произнес Николай.

Он понимал, что о заболевании, грозившем из-за скученности и антисанитарии перерасти в эпидемию, нужно дать знать властям, чтобы те предприняли меры по ее локализации, но прежде всего стоило вытащить отсюда приятеля, чтобы он получил нормальное лечение. Хотя тиф — такая болезнь, что победить ее сложно, тут все зависит от организма — выдержит или нет.

— У меня еще двое таких лежат, — напомнила старуха.

— Скажите племяннику, чтобы нашел рикшу, я заплачу.

Старуха направилась к двери, но ее малолетний племянник сам вбежал вовнутрь, что-то затараторил так быстро, что Галицкий не мог разобрать слов. Чумазый был страшно напуган и показывал на оставшуюся открытой дверь. Николай выскочил на улицу. Там метались перепуганные местные жители. С перекрестков бил яркий свет автомобильных фар. Мимо него пробежали две полуодетые проститутки, за ними переваливался успевший натянуть брюки толстяк и кричал им по-русски, напоминая, что они получили от него деньги, но работы своей до конца не довели.

— Солдаты! — слышалось со всех сторон.

— Буди курильщиков, выгоняй их на улицу! — кричала старуха племяннику. — А я опий спрячу.

Николай понял, что искать для него рикшу никто уже не будет, бросился по улице навстречу бегущим — к слепящим фарам грузовика. Дорогу ему преградила цепочка японских солдат с карабинами в руках. Их лица прикрывали марлевые повязки, на ногах были прорезиненные бахилы.

— Назад! — предупредил поручика солдат и навел ствол на него.

Как человек военный Галицкий понимал, что с солдатами спорить бесполезно, как и просить их, они просто выполняют полученный приказ, все остальное проходит мимо их ушей. Он приподнял руки, выказывая желание подчиниться, и сделал несколько шагов назад. Еще пару раз он пытался вырваться за оцепления, но тщетно. Квартал плотно взяли в кольцо. Когда первая паника улеглась и люди уже смирились, что им отсюда не выйти, по улице группками двинулись военнослужащие. Они заставляли выносить больных и класть их на землю, выгоняли людей из домов, выстраивали вдоль стен. Ничего не объясняли.

Застигнутому врасплох Николаю пришлось стоять рядом с двумя проститутками и толстяком. Мужчина, тоже оказавшийся русским, уже не требовал от жриц любви докончить оплаченную работу, он причитал, что не сможет сегодня вернуться к своей семье, а у него жена и двое маленьких детей. А еще ему надо завтра до вечера непременно быть в Сяньцзине с деньгами, иначе сорвется поставка крупной партии муки для его магазинчика.

Следом за военными в квартал вошли вольнонаемные. Они тоже носили марлевые повязки и бахилы. За спиной у каждого был баллон, соединенный с ручным насосом. Они методично поливали белесым раствором стены, больных и здоровых людей, заходили внутрь домов. На вопросы не реагировали, будто и не слышали их. Когда же кто-нибудь из жителей становился слишком навязчивым, тут же появлялся солдат с карабином.