Илзе Индране - Камушек на ладони. Латышская женская проза

• Название: Камушек на ладони. Латышская женская проза
• Автор: Илзе Индране
• Издательство: Tapals
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 9984-577-88-0

…В течение пятидесяти лет после второй мировой войны мы все воспитывались в духе идеологии единичного акта героизма. В идеологии одного, решающего момента. Поэтому нам так трудно в негероическом героизме будней. Поэтому наша литература в послебаррикадный период, после 1991 года, какое-то время пребывала в растерянности. Да и сейчас — нам стыдно за нас, сегодняшних, перед 1991 годом. Однако именно взгляд женщины на мир, ее способность в повседневном увидеть вечное, ее умение страдать без упрека — вот на чем держится равновесие этого мира. Об этом говорит и предлагаемый сборник рассказов. Десять латышских писательниц — столь несхожих и все же близких по мироощущению, кто они?

Вглядимся в их глаза, вслушаемся в их голоса — у каждой из них свой жизненный путь за плечами и свой, только для нее характерный писательский почерк. Женщины-писательницы гораздо реже, чем мужчины, ищут спасения от горькой реальности будней в бегстве. И даже если им хочется уклониться от этой реальности, они прежде всего укрываются в некой романтической дымке фантазии, меланхолии или глубокомысленных раздумьях. Словно даже в бурю стремясь придать смысл самому тихому вздоху и тени птицы. Именно женщина способна выстоять, когда все силы, казалось бы, покинули ее, и не только выстоять, но и сохранить пережитое в своей душе и стать живой памятью народа. Именно женщина становится нежной, озорно раскованной, это она позволила коснуться себя легким крыльям искусства…

---

Но мадам Беате не везет — все ее предположения сплелись в клубок, побывавший в кошачьих лапках. В воскресенье вечером она уже укуталась в толстый махровый халат, надела меховые тапки, только дверь, наружную дверь, не успела закрыть на ночь. С грохотом и воплями, словно их только что смыло с палубы, в дом уверенно ввалились молодые люди. Ах, Боже, зачем же такой толпой? Мадам Беата боится проявить бестактность — поднять глаза и сосчитать. К тому же она чувствует себя очень неловко из-за прохудившегося халата, который на заду, вероятней всего, вытянулся и висит, как мешок. Она отступает в глубину комнаты, садится на тахту и поспешно забивается в самый угол, рядом с немым радиоприемником. Пожалуйста, пожалуйста, берите стулья, бормочет она, прекрасно зная, что их всего два. Можно бы взять еще две только что обитых мебельной тканью кухонные табуретки, если б только мадам Беате дали вставить хоть словечко и распорядиться. Но в этом нет необходимости — один из парней в черной куртке уже устроился на подлокотнике тахты рядом с мадам Беатой. Второй, правда, пятится, обеими руками вцепился в шапку, но не для того, чтобы снять, а натянуть прямо на глаза. Девушки тоже толпятся на пороге. Пожалуйста, пожалуйста, возьмите стулья! Одна тащит стул от стола поближе к двери, вторая бросает на пол то ли ящик, то ли мешок. Сквозняк лижет голые лодыжки Беаты, синие пупырышки поднимаются все выше и выше, коленки дрожат, трясутся полы халата. Ей кажется, что гости оставили входные двери настежь. Так спешат, времени в обрез? Что ж тогда усаживаются, бросили бы свою ношу и шли б себе, раз машина ждет на дороге. Извините, вы из-за меня, воскресным вечером. Ничего, мадам, такая работа, безвозмездная, бесплатная, не жалуемся. Давайте, примерим, мадам, вы нам свои номерочки… может, мы не расслышали… Девушки, разгружай манатки! Липкий взгляд ползет по голой шее мадам Беаты. Уж не дрожит ли посмеиваясь седая прядка возле левого уха от бесстыдного дыхания юноши? Мадам Беата пытается сдвинуться ближе к середине. Извините, молодые люди, там еще один стул! Что за чужой запах? Словно мокрый пес пробежал или пустые бутылки где-то валяются. И правда, дверь до конца не прикрыли! Мадам Беата нервно ерзает, поворачивается, надо встать и выйти — на улицу, во двор, в сад, откуда видны освещенные окна соседского хутора по ту сторону луга. Но парень, похоже, понял направление ее мыслей, от рукава мокрой куртки, который чуть ли не закрыл ей рот, мгновенно перехватывает дыхание. Мадам, у вас холодно, раздеваться будет неприятно. Да. Да. Редко топлю. Не люблю, когда дымом пахнет, пытается засмеяться мадам Беата, а у самой губы свело от холода, ну, курица и курица. Современная молодежь такая раскрепощенная, даже как-то неловко от их поведения! Нет, ничего страшного, нет, ноги на стол никто не кладет. Рука обнимает плечи мадам Беаты, и этот старый халат, эта тряпка, кажется, ни одной пуговицы и даже без пояса, — вот-вот соскользнет со спины. Пожалуйста, вот печенье, угощайтесь… это Одилия из Лондона… на редкость талантливая ученица… пожалуйста, не стесняйтесь… печенюшки… Разве ж это печенье — прозрачные как облатки, а сестра Цикламена уже тремя цветочными клювиками тянется к мадам Беате. Девочки, обратили внимание на мой цветок? Редкий, необыкновенный оттенок, не правда ли? Второй раз цветет… цвет изменила… Бархатистые цветочные стрелки напряжены, как и руки Беаты, судорожно вцепившиеся в расползающиеся на груди полы халата, вот-вот обнажатся плечи, опавшая грудь, ветхие бретельки рубашки, которые и без прикосновения соскальзывают с плеч. Сестра Цикламена, дорогая! Мадам Беата ничего больше не слышит и не видит, ее шея с звенящими жилами все тянется и тянется туда, откуда исходит теплый спасительный свет. Глаза не моргают, веки застыли, губы пересохли, только кудряшки подпрыгивают возле ушей. Милая сестра Цикламена, держись, дорогая! Ужасно! Не подвинул ли кто горшочек на край стола? Если бы можно было шевельнуть руками, взять цветок и прижать к лицу, к обнаженной груди. Нет, пальцы застыли, одеревенели и все же отчаянно держатся за отвороты халата, локти прижаты к обвисающим складкам.

Не волнуйтесь, мадам, так и до инфаркта недалеко! Ну, где это белье, девочки? Подкладки для лифчика захватили? О, извините, возможно, их называют протезами. Зарубежный коллега хочет посмотреть, годится ли. У вас есть зеркало, мадам? Какая-то девушка размахивает перед глазами чем-то розовым. Сестра Цикламена, дорогая, я тебя еще вижу, еще слышу. Нет, нет, цвета начинают таять, подниматься и растворяться в небе, как туман. Где ты, где ты, милая сестра! Извините, девушка, мои вторые очки, на полке, эти слабоваты… Пожалуйста, девушка, очки, очки, там, на книгах… И печенье, печенье берите, детки… Одилия… гениальная пианистка… пожалуйста… не стесняйтесь…

Чччерт, чего это старуха так уставилась? Глаза как у сумасшедшей. Она же парализована, не видишь, что ли? Хип, оставь! Делаем ноги!

Нет, мадам Беата не парализована, она чувствует, как дрожащие коленки стукаются друг о друга, гусиная кожа уже по всему телу, а тонкие длинные лодыжки стали иссиня-серыми. Во всем очки виноваты, девочки, извините, пожалуйста! Что они шушукаются и спорят? Разве их зарубежный коллега… или с языком проблемы… Похоже, подталкивают друг дружку к двери, вроде бы смеются… Вероятно, по-английски или по-немецки. Не стойте же, не стойте возле стола! Нет, нет, ноги не на столе! Правда, один зад в джинсах пытается примоститься рядом с цветочным горшком. Вазочка с печеньем исчезает в направлении двери, где голоса становятся все громче, — о, мадам, не волнуйтесь! У нас занятия, о социальной помощи, о христианской миссии… Иностранные инвестиции и прочее… Вы ж понимаете, мадам, приметы времени, как говорится! Холодные руки шарят по ее груди и впиваются в мякоть под ребрами. В животе у Беаты начинаются судорожные спазмы, внезапная икота сотрясает все тело. Обмеряющий дернулся и прянул в сторону — сейчас старуху с сумасшедшими глазами вырвет! И в тот же миг в лицо ее великого благодетеля летит цветочный горшок, разверзлась черная пашня, на полу выросла гора осколков. Вон, мерзавцы! Кретины! В прихожей слышны крики, громкий смех, стук словно от лошадиных копыт, — прежде чем раздается последний удар дверью, от которого дрожат все четыре стены.

Сестра Цикламена! Мадам Беата после последнего аккорда поднимает руку над клавиатурой, пока еще не раздались аплодисменты. Ладонь живая. Прозрачная. Пронизана синими жилками. Она подносит ее к лицу и нащупывает улыбку. Значит, и лицо живое. Цветок лежит тут же, у порога, с нетронутым корневищем у темно-зеленого пучка листьев. И, кажется, все три цветка живы. Нижний лишь спрятался в черной пашне песка, его и не разглядеть. Оставленной розовой хламидой мадам Беата собирает песок с пола и на вытянутых руках несет все в помойное ведро в прихожей.

Сейчас же, сразу же протопит печь, дровами, мокрая псина пробежала через дом. Комнаты выстыли, холодно, как в подземном переходе. Затопит дровами, заслонку лишь приоткроет, чтобы дым стоял до потолка, синий, ароматный. Ах да, дверь наконец надо захлопнуть, ящик от подарка сжечь, пусть горит со всеми его заграничными печатями и папиросными окурками. Дым на ночь, правда, грозит бессонницей. Но пока она спасет цветок, пока отыщет новый горшок, землю, воду, срежет обломанные листья, пересчитает все двенадцать белых зернышек жизни… Может быть, напишет еще веселое письмо Одилии, на сей раз назовет его — счастливые приметы времени. О, да!

Мадам Беата моет руки, поднимает их над тазом, как над клавиатурой, и долго смотрит, как с кончиков пальцев со звоном падают капли. Весна. Вода в тазу больше не замерзнет.

Перевела Ж. Эзите

ПИЩА ДЛЯ ВЕЛЕЙ

Мамуленька, тебе никуда идти не надо, там все в порядке, прибрали, приладили, все, как ты хотела. Да, само собой, старую краску содрали, два раза покрыли белой, которая быстро сохнет. Камни убрали, да, да — еловым веничком наросший мох содрали. Быстро? Да что там, мы вдвоем с Мурмулисом. Нет, на рыбалку не пошел, красил, красил скамеечку, я уж сказала — два раза, а я тем временем сухие листья сгребала. Слышишь, мамуленька, помни — тебе никуда идти не надо. Тебе нельзя — не забудь. У тебя все в холодильнике — смотри, чтоб рыбка не заплесневела, маринад очень нежный, нет — никакого хрена, помнишь, что доктор сказала, сыр чтоб не высох, сливки выпей сегодня же, на завтра не оставляй. Ну, бабуленька моя дорогая, почему глаза такие мрачные? Улыбнись же нам, чтоб обратный путь легким показался. В пятницу вечером приедем, еще засветло. Может, и девочки захотят поехать. Смотри, Мурмулис, как твоя мамочка странно улыбается. Загадочно так, словно девушка, правда? Ну? Держи ее крепче, ты самый близкий родственник — тебя послушает. Дверь, мамочка, и днем запирай. Вдруг кто случайно с улицы забредет — испугаешься. Если что — звони Арии или Рутыне, если Ригу не сможешь вызвать. Я уже просила ее новый рецепт выписать, у нас обо всем договорено, она каждый день к окну будет подходить. Каждый день, не забудь, так что — не пугайся! Мы тебе позвоним, как только доберемся. Ты еще что-то хочешь сказать, мамуленька?