Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 1

• Название: Сторож сестре моей. Книга 1
• Автор: Ширли Лорд
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0265-4

«Людмила не могла говорить, ей все еще было больно, но она заставила себя улыбнуться, зная по опыту, что это один из способов притвориться счастливой. Он подошел к ней и обнял, грубо распустил ее волосы, каскадом заструившиеся по плечам и обнаженной груди. Когда он склонился к ней и принялся ласкать ее, она закрыла глаза, стараясь унять дрожь, дрожь гнева и возбуждения… Он ничего не мог поделать с собой и яростно поцеловал ее. И чем больше она теряла контроль над собой, тем больше его желание превращалось в смесь вожделения и гнева. Он желал ее, но в то же время хотел наказать за каждый миг страстного томления, которое возбуждало в нем ее тело. Внезапно она предстала перед ним тем, кем всегда была — всего лишь шлюхой, ведьмой, порочной соблазнительницей, которая завлекла отца в свои сети так же легко, как сейчас пыталась завладеть им».

---

Если бы только чехи не были столь чертовски навязчивы со своим прошлым. Иногда даже Милоша не смущало его подчеркнутое равнодушие, и тот выспренно разглагольствовал о славном чешском наследии; по крайней мере, эти лекции были занимательнее, чем жалобы на произвол русских в дополнение к постоянному ухудшению условий жизни в столице.

Тауэрс встал и потянулся. Господи, как бы он хотел оказаться в Палм-Бич прямо сейчас, любоваться океаном с бокалом сухого мартини в руках, дожидаясь (а ему всегда приходилось ее ждать), когда торопливо войдет Хани, светлая, румяная, маленькая дрезденская статуэтка, одетая по последней моде, пахнущая модными духами. Когда он только отбыл за границу, она так надушивала свои письма, что он попросил ее не делать этого. «Слишком мучительно», — написал он. На самом деле — слишком противно, временами он просто задыхался.

Если она когда-либо и раздражала его настолько, что он придумывал несуществующие дела, чтобы уехать на несколько дней, сейчас он был не расположен вспоминать об этом. Он не скучал по ней в том смысле, в каком, как он знал, многие из его подчиненных скучали по своим женам, но, Боже, ему вдруг до боли стало не хватать всего того, что олицетворяла собой Хани, особенно, о! особенно детей: его невыносимо избалованной, обожаемой дочери, внешностью и наклонностями разительно похожей на свою мать, и его очаровательного, обожаемого, но совершенно бездарного сына. Может, его собственный отец относился к нему точно так же в его шестнадцать, однако Тауэрсу это казалось маловероятным. Все школьные каникулы он работал в разных магазинах и к шестнадцати годам уже доказал, что обладает необходимыми в бизнесе мозгами и чутьем; некоторые старые отцовские подхалимы утверждали, что он проявлял должные способности уже в шесть лет.

Он осознавал, почему в то утро его обуревали мысли о доме. Это началось накануне днем, когда с дипломатической почтой прибыл очередной еженедельный отчет Норриса с сообщением, что эпохальное открытие компании «Проктер и Гэмбл» — стиральный порошок «Тайд» завоевывает рынок, а «Уэстингхаус» выпускает стиральную машину барабанного типа с фронтальной загрузкой, словно специально предназначенную для «Тайда». В нем сразу пробудился дух соперничества. Если даже он потратил хотя бы минуту на размышление над предложением Трумэна стать членом президентской команды в Вашингтоне, доклад Норриса о последних событиях заставил его признать, что он никогда серьезно не рассматривал открывшуюся возможность. Политика его не интересовала, помимо тех случаев, когда Комиссия по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов могла нанести ущерб бизнесу.

Финансовые дела компании «Тауэрс фармасетикалз» находились в превосходном состоянии. Бог свидетель, этого следовало ожидать, учитывая непрерывные миллионные поставки медикаментов в страшные военные годы; но мир, в который он собирался вернуться, изменился, мало напоминая ту жизнь, которую он оставил в 1942-м, и к прежнему возврата уже не будет. Теперь, когда компания фантастически быстро разбогатела, ему предстояло вступить в новое сражение, и к этой битве он был готов в гораздо большей степени, чем к тем предыдущим. Отчет Норриса помог ему осознать, как страстно он желал приступить к детальной проработке и расширению планов, которые вынашивал в течение последних шести или семи месяцев, с тех пор, как начал относиться к своей дипломатической миссии как к своего рода рутине.

Забавно, но в 44-м, опьяненный гордостью, что был рядом с Паттоном, когда освобождали Париж, он серьезно намеревался продать компанию после окончания войны. Он хорошо помнил, как эта мысль впервые пришла в голову. Норрис только что рассказал, использовав прямую секретную связь Третьей армии со Штатами, что фирма «Проктер и Гэмбл» была вынуждена заплатить «Левер Бразерз» по обоюдному согласию, не доводя дело до суда, десять миллионов долларов в качестве возмещения ущерба за кражу формулы мыла, смягчающего кожу, которую «Левер» использовала для улучшения качества мыла «Слоновая кость». Это был, один из крупнейших штрафов, когда-либо выплаченных за промышленный шпионаж, но громкая история нисколько его не взволновала, оставив равнодушным; отчасти он даже испытывал стыд за то, что принял срочный звонок Норриса на тему промышленного шпионажа, столь далекого от шпионажа, от которого в то время зависела жизнь или смерть множества людей.

Его дед основал предприятие, имея в своем распоряжении лишь одну лошадь, несколько пробирок и пару сотен долларов; его отец продолжил дело уже в двадцатом веке, превратив его в одну из крупнейших фармацевтических компаний в Соединенных Штатах, и «скончался на посту» в 1937-м. К моменту вступления Бенедикта в армию он уже начинал выводить компанию на широкий международный рынок, выпустив несколько новых сортов мыла — кость в горле у «Проктер и Гэмбл».

«Уолл-стрит джорнал» называл его «вундеркиндом», однако именно в тот день 44-го года в Париже он вообразил, будто обязан приносить пользу всему человечеству, а не только делать все больше и больше денег, удовлетворяя спрос на лекарственные препараты и моющие средства. Даже составил список названий международных посреднических фирм, к которым он может обратиться с просьбой создать консорциум для размещения огромного количества акций, что неизбежно, и мечтательно прикидывал, какого уровня достигнут цены. А на следующий день генерал Паттон отправил соединение, находившееся под его командованием, на помощь воздушно-десантной дивизии на юго-восток, где шли тяжелые бои, и к тому времени, когда спустя восемь месяцев Тауэрс, измученный морально и физически, прибыл в Прагу, его настроение полностью изменилось.

Приняв душ и одевшись, он спустился в кабинет, чтобы ознакомиться с коммюнике до совещания, проводившегося ежедневно в восемь часов утра, с заместителем главы дипломатического представительства и третьим человеком в посольстве, советником по политическим вопросам. Наименее квалифицированная из двух его секретарш (та самая, которая полагала, к несчастью, что может обойтись без лифчика) дожидалась шефа в приемной с телеграммой, помеченной грифом «совершенно секретно — вскрыть лично».

— У Ирины грипп, ей сегодня придется лежать в постели, — пробормотала она.

Тауэрс коротко кивнул и жестом приказал ей уйти. Прочитав телеграмму, он покраснел от удовольствия, как некогда он краснел, услышав редкую похвалу от своего отца.

«Вы проделали огромную работу, Бен. Джордж Маршалл и я неохотно приняли ваше прошение об отставке с тем, чтобы вернуться к своим делам; дайте нам срок до конца марта, когда мы сможем назвать вашего преемника. Еще раз, хорошая работа. Гарри Трумэн».

В кабинете было очень холодно, как и всегда в середине месяца, когда заканчивалось топливо для обогревателей, но сегодня он не замечал этого. Конец марта! Осталось три с половиной месяца. Именно такие сроки, на которые он надеялся. Значит, Хани уже позаботится закрыть дом в Палм-Бич, так что ему не придется терять там время, их свидание произойдет в Нью-Йорке, где Хани нравилось жить в апреле и мае, а он предпочитал оставаться в этом городе круглый год. В Нью-Йорке находилась штаб-квартира «Тауэрс фармасетикалз». Посвятив пару дней Хани и детям, он, не тратя даром ни минуты, сможет встретиться с Норрисом и двумя коммерческими директорами, слава Богу, пережившими войну, и составить план кампании века.

Раздался деликатный стук в дверь.

— Входите, входите, — радушно пригласил Тауэрс.

Вошел младший советник посольства. Бедняга, которому платили слишком мало, а работать заставляли слишком много, еле тащившийся вверх по служебной лестнице, — его продвижение на дипломатическом поприще едва ли можно было назвать «карьерой», — ждавший смерти чиновника рангом выше, чтобы занять его кресло. Обрадуется ли он новости?

Клерк в глубине души страшно боялся, что Тауэрс останется, официально получив пост посла. Жалко, что Тауэрс не может пока положить конец переживаниям несчастного — не раньше, чем согласует с президентом точную дату своего отъезда, но как бы то ни было, он поставит его в известность при первой возможности.

Оставшуюся часть дня Тауэрс работал как одержимый; сегодня он даже ни разу не кашлянул и потому решил про себя, что его астма, обострившаяся, как он частенько с горечью сетовал, в зимнем пражском воздухе, насквозь пропитанном запахом бурого угля, возможно, была в действительности психосоматического происхождения.

Облачившись в парадную форму, он взглянул на свое отражение в зеркале старомодного гардероба. Неплохо, между прочим, для тридцативосьмилетнего мужчины, совсем неплохо. Он был доволен, что до сих пор в отличие от отца в его темно-каштановых волосах не было и проблеска седины, а форма, сшитая, когда Тауэрс очень сильно похудел, в талии была даже немного свободна. Ничего удивительного, при отсутствии в доме приличного стола. Он уже давно отказался от попыток научить кухарку как следует готовить первосортную американскую грудинку.