Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

• Название: Собрание сочинений в трех томах. Том 2.
• Автор: Гавриил Троепольский
• Издательство: Центрально-Черноземное книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Во второй том Собрания сочинений лауреата Государственной премии СССР Г. Н. Троепольского вошли роман «Чернозем», рассказ и очерки. Издание сопровождено примечаниями И. Дедкова.

---

Когда все были в сборе, Чубатов встал, осмотрел собравшихся, заметил знакомые лица, кивнул Сорокину Матвею и сказал:

— Матвей Степаныч, здорово!

— Здорово, товарищ Чубатов, — ответил Матвей и гордо посмотрел на прочих: дескать, сам секретарь со мной на короткой ноге.

— Ну как: пора кончать с бандой? — спросил он.

Все ответили хором:

— Пора.

— Так. Тогда слушайте мою инструкцию. Товарищи! — начал он свою речь. — Красная Армия разогнала свору белых. — Он пристукнул кулаком по столу. — Банду Колесникова разгромили за Новой Калитвой. Остались отдельные шайки разбойников, такие, как оглоблинская. Они как чесотка на Советской России. Вот. Вы охраняли свое село. Благодарность вам от партии. Теперь надо уничтожить этих гадов! Понятно? Такая моя инструкция.

— Так точно, понятно, — ответил Семен Сычев за всех.

— Всё, — сказал Чубатов. — С этого часа отряд ваш вливается в прибывший отряд по борьбе с бандитизмом. Командиром объединенного отряда назначается товарищ Вихров. Понятно?

— Ага, понятно, — сказал теперь Сорокин.

— Вот так, — сказал Чубатов.

На этом и закончилось совещание. Очень не любил Чубатов длинных разговоров.

С рассветом оцепили Оглоблино. Запели пули. Заметались бандиты, не ожидавшие внезапного окружения. Кто и откуда стрелял — сразу и не понять.

Только Кучум и Ноздря не мечутся по селу в поисках выхода и не сдаются, как некоторые. Это они выглядывают из-под кручи реки и ждут кого-то; они не подозревали, что позади них замаскирована засада, занявшая позиции еще ночью. Им казалось, что эта сторона села открыта, свободна для выхода; через мост уже проскакали двое бандитов, за ними — несколько красноармейцев во главе с Андреем Михайловичем.

Позади, от центра села, вслед за Вихровым мчалась ватага бандитов: он заманивал их в излучину, «тянул» на засаду. Но сам-то скакал прямо на Кучума и Ноздрю. Не видел он в разгаре боя, как два дула сразу направились на него из-под кручи: сам скакал на свою смерть.

Вот он уже совсем близко! И вдруг — два выстрела один за другим, почти залпом! И… Ноздря Васька покатился в воду. Это Федор с Ваней выследили их из засады, с тыла, и первого свалили Ноздрю.

Оглянулся назад Кучум и видит: Федька Варяг юркнул в канаву — не достать. Впереди, за амбары, рассыпались красноармейцы. Не в кого стрелять Кучуму. А он весь на виду у Федора и Вани.

Вскочил Кучум из-под кручи да — к саду: лошадь там. Пули над ухом. Одна в спину попала, другая — в живот. Добрался до лошади, истекая кровью, сел кое-как верхом и помчался вдоль улицы. Еще ранило в руку, потом — в ногу. Свернул он в переулок и упал с лошади.

Кто-то с красным флажком в руке проскакал галопом к переулку, где упал Кучум. То Дыбин обманул победителей: он нарочно забинтовал лицо, чтобы не узнали, и проскакал невредимым через улицу. Взвалил он Кучума на свою лошадь, вскочил сам и поскакал на гумна. Там он опустил его около омета соломы, положил поудобнее и встал перед ним на колени.

— Ну, что ж, конец, Василий Вадимыч? — спросил он.

Кучум открыл глаза, пристально посмотрел на Дыбина и тихо сказал:

— Конец… Мужики против нас… Ясно… Конец… Скачи. Прощай.

Дыбин встал, перевернул на Кучума кучу соломы, сел в седло и поскакал.

А в Оглоблине, уже почти без стрельбы, вытаскивали бандитов из погребов, риг, стаскивали с потолков, выволакивали из-за печек и из всех дыр, где они могли приткнуться. Больше половины их прижали в селе. Но Кучум пропал — как в воду канул. С ног сбились, а его не нашли.

Андрей решил остаться здесь же на ночь, чтобы на следующее утро двинуться на лес, за двадцать километров. Чубатов собрал в Оглоблине сходку на площади, встал на табуретку и произнес такую речь:

— Вот что: завтра к четырем часам утра — шестьдесят подвод для отряда. Сбор вот тут, на этом месте. Корму взять на три дня. Такая моя инструкция. Всё. Расходитесь.

Но никто не двинулся с места. Все ждали еще чего-то. Чубатов обвел глазами сходку и ухмыльнулся. Потом все-таки добавил:

— Вы, что же, хотите, чтобы я вам грамоту дал за то, что у вас под носом развелась банда? Не дам грамоту. Нельзя жить — ни туда и ни сюда. Ленин сказал: «Кто не с нами, тот против нас». Понятно? Такая моя инструкция. Подумайте. А митинг проведем, когда банду прикончим.

— А нам говорили — село наше сожгут, — несмело сказал кто-то из задних.

— Брехня. Репрессий не будет ни селу, ни членам семей бандитов. А кто из них будет сдаваться добровольно, останется жив. Всё. Мне некогда. Расходитесь.

Теперь разошлись все.

Вечером в избе, где собралось человек двадцать самоохранщиков и красноармейцев, дед Матвей Сорокин с глубоким сожалением сказал:

— Убили Ваську Ноздрю. Жалко-то как!

— Бандита жалко? — удивился красноармеец.

— Вишь оно какое дело-то: шесть штук ежаков заготовил и кошелку большую сплел. Пропала моя работа.

Односельчане Матвея грохнули смехом. Под смех же они и объяснили красноармейцам, что все это означает. Матвей продолжал:

— Ежаков жалко — придется выпустить на волю. Ну что же. Ладно. Все равно, слава тебе господи! Покончили с кровопивцами… — И дед выругался.

— Ты чего же господа с матюгом мешаешь? — спросил молодой парень из приезжего отряда.

Все опять засмеялись.

— А что же поделаешь, ежели она сама выскакивает? Нешто кто тут виноват? Вы, ребята, за бога не цепляйтесь. Он все видит, до тонкости. Ох-хо-хо! — закряхтел Матвей и стал укладываться на солому.

Это покряхтывание, и напускная степенность, и набожность были показными, ироническими и очень шли деду. А так, в жизни, Матвей был юрким, подвижным не по годам. Старенькую шапчонку он вряд ли снимал и летом. Овчинный залатанный кожух с короткими полами вечно у него шуршал при малейшем движении. Бородка была реденькая и остренькая. Глаза веселые и насмешливые.

— А говорят, — продолжал парень шутливо, — бог-то стар стал, не видит ни хрена.

— Что оскалились? — спросил всех Матвей. — Больно рьяны стали, вот и хулите понапрасну… Бога-то, его примером можно доказать. — И нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.

— Ну-ка, на факты налегни, папаша. Чего это они, в самом деле, смеются, — послышался из угла сочувственный голос.

— Вы не шутите! — строго сказал Матвей. — Знаете Поликарпыча Седогорлого? Не знаете. Помер он годов с двадцать назад. Вот и был с ним случай. Пахал он однова в поле. Глядь: идет молодой мужик. Незнакомый. Идет это он прямо к телеге и говорит: «Ночевать можно с тобой, добрый человек?» — «Отчего ж, говорит, нельзя? Можно». Дело было к вечеру. Ну. Хорошо — не плохо. Легли они, значит, спать. Да. Только гость-то не спит никак, а Поликарпыч заснул сразу. Знамо дело, наработался! Прошла ночь. Рассвело-бело, ребятушки. Жаворонки поют. Солнышко того… играет. А пахарь наш спит: сон на него бог напустил. Ну. Конечно, просыпаться надо. Встает это он, глянул округ телеги, а лошади-то нету-ути-и! Глянул назад, а она стоит, бедняга, вся в мыле. И сидит на ней тот самый, какой ночевал, и голову свесил. Удивился наш старик! «Слазь, говорит, добр человек». — «Прости меня! — говорит гость. И заплакал. — Бога я увидал ночью». — «Что ж, бога — это хорошо. Ну только с кобылы слазь, к такой матери!» — и обложил его тройным-припечатным. «Не могу, милай. Хотел я у тебя украсть лошадь, а бог не дал. Двенадцать разов отъезжал, говорит, от телеги и двенадцать разов, говорит, назад приезжал. Животную замучил, а слезть не могу: прирос я к кобыле. Прочитай, пожалуйста, „Отчу“ три раза да „Царю небесны“ однова». Прочитал Поликарпыч так, как сказано было, а этот сразу соскочил и — в ноги: «Прости, говорит, не буду больше! Бога увидал!» — «Ну, бог простит. Иди ты к такой матери! Только брось это дело». Вот они дела-то какие бывают. Вы за бога, ребята, не цепляйтесь. Право слово, не цепляйтесь, — закончил дед.

При последних словах кто-то в тесноте нечаянно наступил на руку Матвею. Тот добродушно выругался, ничуть не сердясь.

— Дед! А ты «Отчу» прочитал бы, если к твоей лошади прирос бы человек? — шутливо спросил кто-то из приезжих.

Все ожидали чего-то смешного, судя по самому вопросу и по тону. Думали, дед сейчас еще что-нибудь сморозит. А Матвей сказал, вздохнув:

— Нету у меня лошадки, ребята. Нету. Не к чему прирастать-то. Вот землицы дождался, теперь и лошадку, того, можно. А «Отчу»? «Отчу» прочитал бы. Я ему, наоборот, пять раз отчеканю. Меня бабка-покойница еще мальчишкой выучила. За кажну молитву небось по сто подзатыльников дала. Наизусть все знаю.

— А как же матерки-то выкинешь? — спросил все тот же голос.

— Глупой ты! — проворчал Матвей и накрылся кожухом. А уж из-под одежды, высунув голову, добавил: — Может, придет время — сами собой отпадут и матерки и боги. Видали мы бога аль не видали, да он-то нас не баловал.