Януш Домагалик - Принцесса и мальчишки

• Название: Принцесса и мальчишки
• Автор: Януш Домагалик
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000982-9

Сборник рассказов о современных подростках, их внутреннем мире, о нравственных проблемах, которые неизбежно встают перед ними в период духовного становления.

Для среднего и старшего возраста.

---

Сперва меня подмывало заглянуть в письмо. Одним бы глазком увидеть, что пишут эти девчонки. Но я удержался. Нет, не стану читать чужое письмо. Да и вовсе мне не интересно, о чем они пишут.

Но сидевшей передо мною Эве Винклер это, наверно, было интересно. Заметив, должно быть, что я получил письмо, она обернулась раз, другой.

— Паук! От кого это?

— Не знаю, — буркнул я.

— Так покажи, увидим!

— Это же не тебе, — возмутился я.

— Попрошу потише, — сказал математик.

Я взглянул на него, и в тот же миг Эва быстро схватила записку.

Мне это не понравилось, но не драться же с нею! «А впрочем, пусть себе читает, — подумал я. — Они и так ходят парой с Косинским, у него небось тайн от нее нет. А может, она приревновала Анджея к кому-то?» Это даже развеселило меня, и я перестал думать о письме.

На переменке я пересел на другую парту, и только к концу второго урока до меня дошло, что в классе происходит что-то странное. Многие перебрасываются записками, шепчутся. Особенно девчонки. Я не понимал, в чем дело, к тому же меня это мало трогало.

Прозвенел звонок на вторую перемену, и не успела учительница выйти из класса, как парту Эвы Винклер окружили девочки. Они говорили громко и возбужденно, так что спустя минуту к ним из любопытства присоединилось несколько мальчишек. Я тоже подошел поближе.

— Ну, видите! А если бы оно к математику в руки попало, на кого бы он подумал? — громко говорила Эва. — Конечно, на меня! Кто еще может Анджею любовные письма писать? Только Эва Винклер, не так, что ли? Потому что Винклер вообще… — Эва передразнила пискливый голос нашей классной руководительницы. — Винклер с мальчиками гуляет, у нее ветер в голове и губная помада как-то в сумке оказалась, все только Винклер! Ну вот, нате вам. Видали, невинный ангел нашелся! Любовное письмо, Косинскому написать сумела, а подписать его — струсила!

Слушая все это, я в душе соглашался: да, подумали бы на нее. Но вот уж никогда не предполагал, что в Эве может быть столько злости.

— А кто же это писал? — спросила одна из девочек.

Минуту было тихо. Эва оглядела класс.

— Вот именно! Кто писал эти гадости? — Она подняла руку с запиской.

— Что? Гадости? Тогда прочти вслух, повеселимся, — обрадовался Джюрджала.

— Верно! Давай сюда письмо, Эва! — воскликнул Анджей Косинский. — Я прочту его вслух!

Не знаю почему, но мне в эту минуту стало как-то не по себе. Я уже хотел было выйти, когда заговорила вдруг Анка Сохацкая. Она была вся красная, взволнованная.

— Не лги, Эва! Никаких гадостей там нет! Никаких… И письмо это не к Косинскому… — Голос у нее пресекся, она будто задохнулась.

— Так это ты писала? Отлично! — ядовито засмеялась Эва. — Примерная Анка пишет любовные письма! Вот руководительница наша обрадуется.

Не только для меня было неожиданностью, что именно Сохацкая написала это письмо. Девочки переглянулись. Джюрджала уставился сперва на Эву, потом на Анку. А Викарек взглянул на меня — я стоял рядышком — и всплеснул руками: видал, мол, что делается на белом свете? Но более всех поражен был, пожалуй, Анджей Косинский. Он покачал головой и протянул руку за письмом.

— Ну-ка, давай его сюда, Эва! Если письмо от Анки, надо непременно зачитать его вслух!

— Оставь его мне, Анджей, не то пожалеешь! — сказала Эва каким-то странным, очень неприятным тоном, и, глядя на ее перекошенное лицо, я подумал вдруг, что она вовсе не такая уж красивая.

Косинский состроил гримасу: видели, мол, весь сыр-бор из-за меня. Он был явно доволен собой.

— Анка — мне? — Он рассмеялся язвительно, словно услышал остроумную шутку, и двинулся к двери, с достоинством неся себя и почти не сгибая ног, чтобы новые «норвеги» не пузырились на коленях.

— Самонадеянный хам! — сказала Доманская. — Болван этакий! Тоже мне, киношный любовник.

Анка Сохацкая опустила голову и сильно побледнела. Она стояла, не произнося ни слова, сжав руками спинку парты. А я, не знаю почему, почувствовал себя, пожалуй, еще хуже, чем в тот момент, когда весь класс смеялся надо мною: Паук влюбился в Эву Винклер! А ведь тогда мне казалось, что хуже уже и быть не может.

Минуту царила напряженная тишина. Все вроде бы чувствовали, что на их глазах разыгрывается какой-то мерзкий спектакль, но еще не совсем понимали, что к чему, и потому не решались прервать его и вышвырнуть актеров за дверь. А может, не всякий сумел разобраться, кто здесь виновный, а кого надо защищать?

Даже глупый Джюрджала состроил какую-то непонятную гримасу. Даже он, всегда умевший найти повод для смеха, теперь не хотел или не отваживался смеяться.

— Кончайте вы с этим, — тихо сказала одна из девочек.

— Вот именно! Прекратите, стыдно ведь! — прибавила другая.

— Еще чего! И не подумаю! — вскинулась Эва. — Эти старые бабы вечно ко мне цепляются! Вот я и покажу, кто на самом деле к мальчишкам липнет.

— Эва, зачем ты лжешь? В этой записке нет ничего страшного, ведь ты же хорошо это знаешь… Отдай ее мне. Или уничтожь, Эва! Что я тебе сделала? Чего ты хочешь?

Это говорила Анка. Теперь она вроде была поспокойнее, вернее, пыталась овладеть собой, чтобы спокойно произнести эти несколько фраз.

Ее прервала Баська Вольская, Эвина подруга, неразлучная тень ее.

— Эва! А может, лучше отнести это ее матери? Пусть узнает, — предложила она.

— Я подумаю, у меня еще есть время, — ответила Эва.

— Отдайте это письмо Анке, и пусть в другой раз не делает глупостей, — вмешался Викарек. — Ну, быстро!

Он сказал как раз то, что хотел сказать я. Если бы осмелился. Но и я не осмелился, и Эва не отдала письма. Она спрятала его в кармашек фартука и уселась за парту. Всем нам пришлось занять свои места — начался следующий урок.

Я снова пересел, на этот раз к Викареку. Он даже не удивился. Я видел, что и он взбудоражен этой историей. Пусть бы разозлился, подумал я, авось, пойдет на пользу.

— Викарек, а чего, собственно, Эва от нее хочет? — шепотом спросил я. Мы сидели на последней парте, так что можно было переговариваться. — Что дальше будет? Скандал на всю школу?

— Пожалуй, — согласился он. — Уж Эвкина мать расстарается. Получится, что Анка великая грешница, а Эвка — святая Тереза, вот увидишь. Мерзкие бабы! Но зачем ей понадобилось писать этому кретину? Такая девчонка мировая, не знает она его, что ли?

— Может, она влюблена в Косинского? — сказал я, и тотчас мне самому показалось это нелепостью.

Викареку, видимо, тоже, он спросил:

— Вот ты бы мог влюбиться в Косинского?

— Я?

— Ну, вот видишь. А что, Анка, думаешь, глупее тебя? — И прибавил: — Но я-то ему завтра все равно морду набью! Уж я ему врежу, вот посмотришь!

— За что?

— Эвку-то я трогать не могу, а ему сполна причитается. Не бойся, повод всегда найдется.

И Викарек задумался — верно, повод искал.

— Все так, только Сохацкой это не слишком поможет.

— Ясное дело, — буркнул Викарек. — Ей-то уж ничего не поможет. Жалко девчонку. Эта Винклер мизинца ее не стоит. Да ну, и говорить-то не о чем! — Вдруг он быстро взглянул на меня. — Ты, Паук, не подумай только, что я к Анке… ну, это… знаешь… будто я к ней чувства питаю!

— Я вообще ни о чем не думаю! — ответил я. Но это была неправда. Весь урок я думал об Анке Сохацкой.

С последнего урока — физкультуры — я мог идти домой, поскольку был освобожден от нее. Как-то я упросил маму договориться со школьным врачом, чтобы меня освободили на все полугодие. Врач, разумеется, нашел какую-то причину, чтобы освободить меня, но истинная причина была другая: я не умел перепрыгивать через «коня». Наш учитель физкультуры каждый урок начинал именно с этого упражнения, и меня каждый раз поднимали на смех.

Итак, я мог идти домой, но не пошел. На последней переменке Анка вышла из класса вместе с Каминской. Они стояли у окна. Анка сгорбилась — плакала, видно. Я бесцельно слонялся по коридору, не зная, как помочь ей. У меня было желание подойти к Анке и попытаться утешить ее, сказать, что Эвка только пугает небось, а вообще-то отдаст ей письмо… Однако же я никак не мог вот так просто сказать это Анке. Ведь я же никогда раньше не говорил с нею, почти не знал ее, если можно не знать кого-то, с кем несколько лет учишься в одном классе. Да, пожалуй, можно.

А разве помогло бы Сохацкой, если бы жалкий Паук осмелился сказать ей «не обращай внимания»? И она знала, и я знал, что Эвка не уступит, не отдаст письма. В лучшем случае я услышал бы, если не от Анки, то от Каминской, совет не лезть не в свои дела. Что я, в самом деле, мог сделать?

Я вернулся в класс за сумкой, чтобы отправиться домой. Медленно шел я по коридору. Анка все еще стояла у окна, но теперь Каминской там не было, я миновал первую лестницу, дошел до окна и свернул к библиотеке. Я был в двух шагах от Сохацкой, но она стояла ко мне спиной, так что не могла меня видеть. Я пошел еще медленнее, словно бы ждал чего-то, хотя ничего ведь не ждал.