Януш Домагалик - Принцесса и мальчишки

• Название: Принцесса и мальчишки
• Автор: Януш Домагалик
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-08-000982-9

Сборник рассказов о современных подростках, их внутреннем мире, о нравственных проблемах, которые неизбежно встают перед ними в период духовного становления.

Для среднего и старшего возраста.

---

— Ярек!

Я не сразу обернулся. Сделал еще шаг и тут только осознал, что ведь это мое имя. Если б она сказала «Паук!», я бы сразу понял, что она зовет меня, ведь я в школе, а здесь никто ни разу не назвал меня по имени.

— Ярек!

Я вернулся и подошел к ней совсем близко. Мимо пробежали ученики младших классов, звонок уже прозвенел.

Я хотел сказать: «Слушаю, чего тебе?» — но не сказал ничего.

У Анки было очень печальное лицо и покрасневшие от слез глаза. При этом она была спокойна, словно со всем уже смирилась, поняла, что слезы не помогут, надо ждать неотвратимого. Она долго молча на меня смотрела и, казалось, вовсе позабыла, что только что звала меня. Словно удивлена была, что я стою перед нею.

— Ярек, помоги мне как-нибудь, — тихо сказала она.

Это было совсем неожиданно. Я вдруг словно бы очутился в безбрежной пустыне; вокруг пусто, не за что взглядом зацепиться, а я стою совершенно беспомощный, один, с этим своим глупым, смешным вопросом: «Я?»

Мы смотрели друг на друга.

«К кому ты обращаешься? Ко мне, к Пауку? — думал я. — Почему именно ко мне? Чем я могу тебе помочь? Ты сама-то хоть чуточку веришь в это? Чего ты, собственно, хочешь от меня, Сохацкая? Мы уже два года ходим в один класс и до сих пор ни разу не понадобились друг другу. Перейди ты в другую школу, я бы, верно, и не заметил этого. Ведь у тебя в классе есть подруги, приятели. Почему же ты обращаешься именно ко мне? Правда, мне сегодня стало жалко тебя. А может, даже и не жалко, может, больше меня поразило и огорчило, что замышляется великое свинство и никто не в состоянии помешать этому. Поскольку никто не в состоянии, ты просишь об этом Паука? Веришь, что он это сделает? В самом деле веришь? Такое просто в голове не умещается, Анка. Ведь это ты прозвала меня Пауком. Почему же именно я должен тебе помочь?»

— Ярек… поможешь, а?

Я не сказал ни слова. Решение принимать не понадобилось. Оно пришло само. Словно давно уже созрело во мне и только ждало этого момента. Не Паук стоял сейчас перед Анкой, да и не его она звала. Это был я, тот, настоящий, которого я ощущал в себе перед самым сном, когда стирается грань между тем, что есть, и тем, чего хочется.

Я медленно кивнул ей, хотя не знал, что я сделаю, вообще понятия не имел, каким образом можно ей помочь.

Я сбежал по лестнице в раздевалку. И пока одевался там, в голове возник план. Я не обдумывал его, он возник сам собой. Все показалось вдруг до смешного просто. Не легко, а именно просто.

Я услышал — мой класс проходит мимо раздевалки. Мне известно было, что девочки всегда переодеваются в закутке возле гимнастического зала, а мальчики в самом зале.

Я спокойно зашнуровал башмаки, запер портфель. Выждал еще пару минут, оглядывая раздевалку, словно впервые увидел ее. Наконец из гимнастического зала донесся приглушенный, ритмичный топот ног. Разминка. Сейчас девочки отойдут в угол зала, к шведской стенке, а мальчики начнут прыгать через «коня».

Я вышел из раздевалки. Там никого не было. Толкнул дверь в закуток. Без труда нашел красивый красный свитер Эвы Винклер. Я узнал бы его из сотни других свитеров, именно в нем Эва всегда мне особенно нравилась. Под свитером висел школьный фартук. Я протянул руку. Знал, что рискую. Любой, кто сейчас вошел бы сюда, имел бы право назвать меня вором.

Но страха я не чувствовал и не колебался. Знал, что делаю. Карман, другой… Листочка нет. Так, еще раз: один карман, другой… Есть что-то! Кошелек. Отступив на шаг, я открыл его.

Вот оно, письмо! Обычный в несколько раз сложенный тетрадный листок. Это он, ведь я же держал его в руках там, за партой.

И тут послышались чьи-то шаги в раздевалке. Сунув письмо в карман, я мгновенно отскочил от вешалки. Встал у дверей. Шаги утихли, кто-то остановился, словно намереваясь войти. Ни минуты не раздумывая, я сунул кошелек за батарею.

И вышел. У двери стоял истопник. Как обычно, он направлялся к себе в котельную. Стоял и закуривал сигарету. Меня он не замечал. Можно было вернуться и положить кошелек на место. Но теперь мне было страшно.

Я выбежал на улицу. Остановился только на углу, за киоском. Встал так, чтобы меня не видели со стороны школы, хотя это не имело ни малейшего значения. Вынул письмо из кармана и изодрал его в мелкие клочья. Потом рассыпал их вокруг и яростно стал втаптывать башмаками в снег. И даже в голову мне не пришло, что можно было прочесть это письмо.

На следующий день первый урок вела наша классная руководительница пани Вонторская. Она проверила список, вынула журнал, в котором проставляла отметки. «Будет спрашивать, — подумал я. — Только бы не Сохацкую, она ей сегодня ничего не ответит!» Я беспокоился за Анку. Она сидела неподвижно, уставясь в стену.

— Кто припомнит, о чем мы говорили на прошлом уроке? — начала пани Вонторская.

И тут встала Эва Винклер:

— Простите, пожалуйста! У меня вчера на уроке физкультуры пропал кошелек. Там были деньги.

Класс беспокойно задвигался. А я почувствовал, что со мною происходит что-то странное. Я оцепенел, ужас охватил меня. Выходит, я все же… вор? Я — вор? И что теперь? Если уж первый шаг сделан, то какой будет: второй? Я старался не смотреть на Анку. Да, главное не смотреть на Анку. Ни в коем случае. О чем она думает? Что она думает обо мне?

Откуда-то издалека, совсем издалека доходил до меня голос классной руководительницы:

— Кража? У нас? Быть не может… Ведь за все годы в нашем классе ничего не пропадало, скажи, как это случилось?

Эва посмотрела на Сохацкую злым, мстительным взглядом.

— В этом кошельке, — цедила она слова, — было любовное письмо, которое Анка написала Анджею Косинскому. Я как раз хотела вам сегодня его показать. Но письмо пропало. Кто-то выкрал его… И деньги тоже!

Я никак не мог собраться с мыслями. Вряд ли там были деньги, я их не видел… Эва лжет, наверняка лжет! Она еще хуже, чем я предполагал. Но что теперь будет? Ничего умного не приходило мне в голову. Я прекрасно понимал, чем все это грозит. Анку теперь уже не спасешь, ей ни за что не оправдаться! Никто не поверит, что украла не она. Ведь только Сохацкой нужно было то письмо. А если кошелек пропал? Никто не поверит, что Анка не брала денег. Ее выгонят из школы. Эва не отступится. И мать ее тоже… Боже ты мой, что я наделал!

Как теперь быть? Сказать, что это я? Но тогда что будет со мною? И поможет ли это Сохацкой? Да и вообще, поверят ли они мне? Паук украл письмо и деньги? Паук? Ни класс не поверит, ни учителя. В лучшем случае скажут, что глупый Паук неизвестно по какой причине выгораживает Сохацкую, берет вину на себя. Благородный, видите ли! Ну и что теперь делать?

Пани Вонторская обвела класс растерянным взглядом. Класс молчал. Все глаза устремлены были на Сохацкую.

— Анка! Что все это значит? — заволновалась руководительница. — Может, ты все же объяснишь?

— Это неправда, — тихо сказала Анка и повернулась к Эве. — Это неправда, — повторила она.

Эва язвительно ухмыльнулась. Она понимала свои преимущества. Это бездоказательное «неправда» Анке не поможет.

— Неправда? А сто злотых украли. Испарились они, что ли? Вместе с твоим письмом.

И тут ситуацию спас Викарек. Я не думаю, чтобы он умышленно хотел отвести внимание от Анки. Скорее всего, он просто чистосердечно выразил свои чувства.

— Это очень хорошо! — громко и почти весело сказал он. — Очень хорошо!

Я видел, что некоторые, мальчишки особенно, усмехнулись при этом. Похоже, не только Викарек обрадовался, что у Эвы пропало письмо и сто злотых впридачу.

— Что ты хочешь этим сказать, Викарек? — резко спросила пани Вонторская.

Викарек встал, пожал плечами и с наглым видом ответил:

— Я хотел сказать: очень хорошо, что у нее украли сто злотых, а не, к примеру, пятьсот. Это очень хорошо! — И сел на место.

Джюрджала захихикал, и настроение класса немного поднялось. Словно бы все на минуту забыли, о чем, собственно, речь и что грозит Анке.

Я воспользовался случаем. Викарек, сам того не ведая, очень мне помог. Теперь я был совершенно спокоен. Сам себя не узнавал. Паук, пожалуй, никогда в жизни на такое бы не отважился. А я встал и громко произнес:

— В нашем классе ничего пропасть не может! Винклер, вероятно, потеряла эти деньги в раздевалке или еще где-нибудь… если вообще они у нее были. Надо спросить у гардеробщицы, у истопника. Может, кто-то подобрал их.

Я прикинулся, будто не замечаю удивления класса. Верно, думают сейчас: «Ну и ну! Паук заговорил! Конец света!» И это даже развеселило меня немного. «Что вы знаете? Это вовсе не Паук! Паук сидел бы себе тихонько и никуда не лез. Это не Паук стоит сейчас перед вами. Это я стою. И совершенно спокоен, хотя знаю, что рискую. Но я твердо знаю, что хочу сделать, твердо знаю, для чего. И потому это должно удасться!»

— Совершенно правильно! Хоть один сообразил! — сказала пани Вонторская. — С этого надо было начинать. Пусть дежурный пойдет и спросит у гардеробщицы.