Владимир Файнберг - Все детали этого путешествия

• Название: Все детали этого путешествия
• Автор: Владимир Файнберг
• Жанр: Самосовершенствование

Автор определил трилогию как «опыт овладения сверхчувственным восприятием мира». И именно этот опыт стал для В. Файнберга дверцей в мир Библии, Евангелия – в мир Духа. Великолепная, поистине классическая проза, увлекательные художественные произведения. Эзотерика? Христианство? Художественная литература? Творчество Файнберга нельзя втиснуть в стандартные рамки книжных рубрик, потому что в нем объединены три мира. Как, впрочем, и в жизни...

В мире нет случайных встречь, событий. В реке жизни все связано невидимыми нитями и отклик на то, что произошло с вами сегодня, можно получить через годы. Вторая часть трилогии - "Все детали этого путешествия" - показывает, что каждая деталь вашего жизненного пути имеет смысл.

---

Вслед за Сашей, который почему-то волок чемоданы руководителя группы и его жены, я подошёл к автобусу. На его зелёном лакированном борту синими буквами было выведено «Lucky Turs».

— Здравствуйте, с прибытием в Египет! — сказала стоящая у раскрытых дверей женщина-гид. Меня поразило и то, что она говорит без акцента, и её чернявое лицо вульгарной бестии. — Меня зовут Нина. Будем знакомы!

Одним из последних я поднялся в салон. И мы поехали через центр Каира в его пригород на другой стороне Нила — в Гизу.

Столица Египта уже засыпала. Только громадные копии сфинксов и статуй фараонов попадались посреди широкого пустынного проспекта, да финиковые пальмы шевелили под ночным ветерком широкими веерами.

Наконец миновали один длинный мост, другой и узкой улочкой подъехали к зажатой между домами гостинице со светящейся красным неоном надписью «Pharaons Hotel».

Еще через полчаса после суеты у стойки администратора — сдача паспортов, заполнение листков проживания — я вместе с Сашей поднялся лифтом на верхний восьмой этаж, прошёл коридором к двери с номером 804, и тут Саша, который кроме своего фотокофра и сумки нёс чужой чемодан, сказал:

— Сейчас отнесу им их вещи, а вы пока отпирайте.

И вручил ключ с большим медным брелоком в виде креста. Это был крест жизни, изображение которого я не раз видел в книгах, посвящённых Древнему Египту.

И этот ключ-крест, волшебным образом оказавшийся в руке, окончательно распахнул дверь в прошлое.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В то утро я, как всегда, собирался впритык, перед самым отъездом. За окном сеялся холодный октябрьский дождь. И в квартире было холодно — ещё не топили.

Кто его знает, какая погода будет там, на Черном море. На всякий случай я достал из шкафа пакетик с плавками, бросил в стоящую на кресле сумку. Потом аккуратно свернул пушистый, связанный из собачьей шерсти серый свитер, подаренный год назад больной, которую вылечил от мастопатии, только нагнулся уложить его в сумку — грянул отчётливый голос...

Еще не успело пройти замешательство, а голос уже с более властной интонацией ударил из центра головы, повторил: «Обрати внимание на все детали этого путешествия».

Теперь, одиннадцать лет спустя, вспоминая ночью в номере каирского отеля «Фараоны» это событие, я впервые заподозрил его связь с посещением монастыря.

Да, как раз за два дня до отъезда в ту командировку на Кавказ мне удалось побывать в одном из немногочисленных действующих монастырей Севера России.

Я приехал на междугородном автобусе. Стояли последние дни золотой осени, бабьего лета. У стен монастыря лепился городок, грязный и страшный. Жители его, похожие на бродяг, месили грязь между автостанцией, продмагом и водочным ларьком. У покосившихся чёрных изб на огородах среди увядающей картофельной ботвы дозревали кочаны капусты. Под светлым, холодным небом на берёзах трепыхались последние листочки.

Заранее купив обратный билет до Москвы на рейсовый автобус, который должен был пройти здесь через три часа, я стремительно шагал к монастырским воротам. Три часа, конечно, составляли ничтожно малый срок. Но я почему-то был уверен, что успею, прорвусь к старцу, задам свой единственный вопрос и получу ответ. Тем более что в боковом кармане куртки лежала бережно сложенная записка от священника, которого старец знал, любил, благословлял. Этот священник годом раньше крестил меня, был моим духовным отцом.

К тому времени у меня появилось множество знакомых, верящих в Бога. Двое из них, как и остальные, пользовались моим даром целительства, лечились у меня сами, присылали лечиться своих родственников, друзей. И при этом не упускали случая каждый раз с фанатичной яростью доказывать, что занятие это дурное, дьявольское. В глубине души я подозревал, что их ярость вызвана элементарной завистью — они не могли делать того, что делаю я. И не потому, что у них не было способностей. В скрытом виде дар целительства таится в каждом человеке без исключения. Как и иные фантастические свойства, не востребованные будничной жизнью. Семь лет занятий в лаборатории, ежедневные упражнения, непрестанный духовный поиск, которому нет конца, — это был труд, обрекающий на лишения... Мало кто хотел на него отважиться. «Стучите, — говорит Христос, — и вам отворят».

Эти фанатики однажды довели меня до слез. «Я же из сострадания, — оправдывался я, — с детства видеть не могу чужое горе, падаю в обморок, даже когда кому-нибудь делают укол. Если человеку больно, у меня сразу боль в том же месте, спазм...»

«Да не слушайте вы их, — утешал батюшка. — Если эти духовные лентяи так принципиальны, зачем они у вас лечатся? Гоните их от себя».

Но червь сомнения всё-таки грыз. Я знал: официально Русская Православная Церковь выступает категорически против целительства. И хотя батюшка говорил, что это ревность бессилия, что когда-то в первые века христианства при каждом храме был свой целитель, меня терзала совесть. Фанатики с пеной у рта доказывали: Бог посылает болезни за грех, и никто не смеет вмешиваться своими энергиями...

«Гоните их в шею! — повторил батюшка. — Пусть откроют Библию. Болезни и смерть вошли в мир после грехопадения, от дьявола, а не от Бога».

Наконец я, очевидно, настолько надоел духовному отцу со своими сомнениями, что, когда пришёл проститься за несколько дней перед командировкой на Кавказ, тот сказал: «На Севере, в монастыре живёт старец отец Николай — душа и совесть нашей Церкви. Ему очень много лет, сорок из них провёл на каторге, в тюрьмах. Между прочим, он человек с двумя университетскими образованиями — Сорбонна и Петербург. Я знаю, что сейчас он встал после болезни, начал принимать людей. Вот записка, езжайте немедля. Пока он не ушёл от нас в другой мир».

Входя под арку монастырских ворот, я волновался не только оттого, что был ограничен во времени. Я знал: от ответа старца, можно ли заниматься целительством, зависит вся будущая жизнь.

Тщедушный чёрный монах, встретившийся на тропинке из плит, устланной палыми листьями, сперва пытливо глянул в глаза, потом ответил на вопрос:

— Старец отец Николай, слава Богу, восстал от хворости. Действительно, принимает в своей келье. Однако сейчас ведёт службу вон в том храме, — и монашек, взмахнув рукавом рясы, указал на дивной красоты большую белую церковь с синими луковицами куполов, испещрённых золотыми звёздочками.

— Извините, а сколько продлится служба?

Монашек сдвинул рукав рясы, взглянул на электронные часы:

— Три с половиной часа.

У меня упало сердце. Я понял, что из моей затеи ничего не вышло.

Оставалось подняться по стёртым ступеням белой паперти, сняв кепку, перекреститься и войти в сумрак, пахнущий ладаном и дымом свечей.

Это были все те же, похожие на бродяг люди, точно такие же, каких я видел перед стенами монастыря. Бедно одетые, заморённые, но как вдумчивы и чисты были их глаза, которые хотелось назвать очами. Казалось, здесь собралась вся Русь. Такая же, какой она была при Иване Грозном и Петре.

Сам не заметил, как оказался в первых рядах. Стиснутый тёплым телом молящихся так, что трудно было воздеть руку и перекреститься, я наконец увидел отца Николая.

Маленький, в золотой митре, с очень длинной, белой, как снег, бородой, сначала он показался смешным, похожим на американского Санта Клауса, каким его изображают карикатуристы.

Но постепенно, втягиваясь с ходом литургии в её таинство, не поддающееся до конца никакому рациональному объяснению и непостижимым образом понятное душе, я теплел сердцем к этому священнику — проводнику Божественной энергии сюда, на грешную землю.

В какой-то миг лучистый взгляд старца и мой взгляд встретились, и я с тоской подумал о том, что вот мы рядом в пространстве, но поговорить невозможно, задать вопрос не удалось.

То ли это была особенная, монастырская служба, то ли, поглощённый своим незаданным вопросом, я постоянно отключался от её хода, во всяком случае, когда, встав с большим медным крестом перед алтарными вратами, отец Николай начал проповедь, это показалось неожиданным. Обычно проповедь произносят в конце богослужения.

Украдкой я глянул на часы. До посадки на автобус оставалось тридцать пять минут.

Голос отца Николая был тих и слаб. Он рассказывал о том, что сегодня, восемнадцатого октября по новому стилю, Православная Церковь чтит память святых Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, Московских и всея Руси чудотворцев. А также преподобных Доминиана пресвитера, целебника Иеремию и Матфея, прозорливых...

Сердечно, как про самых близких, он говорил о давно, много веков назад умерших людях.

Потом, повернувшись прямо ко мне, глядя в глаза, отец Николай продолжал:

— Они творили добро и терпели за это поношения. Но никогда не сетовали. Ибо перед ними был пример Иисуса Христа — Бога нашего. Христос поднимал мёртвых, лечил слепых, прокажённых. А книжники и фарисеи кричали: «Он исцеляет людей силою князя бесовского!» Так было. И так будет всегда. Если вы бескорыстно, из сострадания оказываете помощь ближнему, не страшитесь никаких клевет. Кто учил химию, знает, что такое лакмусовая бумажка. Истинная любовь и сострадание — наша лакмусовая бумажка. Если любовь и сострадание есть в душе человека, ничего дьявольского нет и не может быть в его делах. И не мните, будто то, что творили Христос и апостолы, совсем недоступно обычным смертным. Человек есть великая тайна. А Христос обещал навсегда остаться среди нас. И это тоже великая тайна. Скрывать свои таланты, боясь поношений, — грех перед Ним, Господом нашим. Так торопитесь же содеять добро угнетённому, накормить голодного, исцелить болящего!