Евгения Фёдорова - И время ответит…

• Название: И время ответит…
• Автор: Евгения Фёдорова
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

«— Вы не видали Мишеньку-египтянина? Куда же он подевался?»

Единственным утешением Мишеньки Потапова оставалась возможность и тут, в Пиндушах, рисовать. Товарищи по КБ усердно собирали для него кусочки картона; через расконвоированных бытовиков доставали кисточки и краски.

Когда Мишенька, отыскав укромное местечко за бараком, или уединенную полянку на островке, присев на пенек или просто на зеленую кочку, начинал рисовать, он совершенно отключался от окружающего мира; он словно переносился в ту далёкую давно прожитую жизнь; он видел её, — эти дикие равнины, выжженную солнцем землю, каменные сооружения, которые он сразу «узнавал»… Удивительные города, роскошные дворцы и храмы, людей в небывалых стильных одеждах… Он ВИДЕЛ, — и рисовал то, что ВИДЕЛ.

Вот почему пейзажи и пирамиды древнего Египта на его рисунках утрачивали стиль «интерпретации» или «воскрешения», но воспринимались, как реальные, земные пейзажи. Те, кто видел эти картины, чувствовали себя современниками; — видели их, как видели их современники, как видел их Миша Потапов. Это чувство необыкновенной реальности его живописи, в будущем, не раз отмечали крупные специалисты, видевшие работы Потапова, но об этом я расскажу потом.

Лица со странными, «не нашими'» чертами, оживали под его кистью, словно бы он рисовал их с натуры. На самом же деле, он, обладая феноменальной памятью, использовал своё внутреннее зрение и воспоминания о древних — дошедших до нас остатках скульптур, о посмертных масках, о росписях фризов и фресок — о том, что сейчас хранится в богатейших коллекциях музеев мира. Он помнил фотографии из музейных каталогов, помнил уникальные фотографии, воспроизведенные в трудах крупных ученых-египтологов. Беря их за основу он оживлял их силой своего таланта и помещал в перспективу природы и культуры того древнего Египта, память о котором жила в его душе.

Уже тогда, к 30 своим годам Миша Потапов и сам был серьезным, знающим египтологом, имевшим обширную переписку с египтологами-профессионалами. К тому времени уже был заложен и фундамент его собственной египтологической библиотеки, в которой имелись фолианты с дарственными надписями авторов. Всё это было конфисковано при обыске; так и сгинуло в подвалах НКВД. Но многое осталось в его памяти.

Рисунки его имели большое сходство со всем этим историческим материалом, и в то же время, повторяю, — были настолько живы, естественны и натуральны, что невольно казалось, — вот сейчас шевельнется эта головка и живые глаза встретятся с твоими…

Несмотря на «укромность местечек», Мишеньку всегда находили, и постепенно вокруг него образовывалось кольцо «зрителей». Правда, они мало мешали художнику поскольку затаив дыхание следили за его работой. Да и Мишенька вряд ли замечал их… И я, уже зная его «историю» так же замирала в кругу восхищённых зрителей, боясь хоть единым словом нарушить магию творчества.

Вот из под кисти художника появляются нежные очертания женского тела, чуть прикрытые струями прозрачной материи; тонкий профиль горделиво откинутой головки, — такой нездешней, и такой «живой»!..

Конечно, любимейшие портреты Мишеньки — это божественный Эхнатон и жена его — красавица Нефертити. И рисует он их чаще всего другого. Множество фотографий с разных древних оригиналов видел он в музеях, много фотографий хранил дома — ничего этого у него сейчас нет. Но память его не подводит. Он ВИДИТ все эти фотографии, так же, как ВИДИТ их, — своих бывших современников — в их жизненном воплощении… И «зрители» безошибочно узнают в далеко еще не законченном наброске: «Нефертити» — чуть слышно шелестит в воздухе…

Вот так впервые встретилась я с творчеством Михаила Михайловича Потапова.

Почти у всех его товарищей по работе и бараку были бережно хранимые кусочки картона с египетскими головками, или пирамидами. Да и не только у них. Мишенька увлечённо рисует, но так же охотно дарит «на память» свои рисунки, кто бы ни попросил.

Разные люди населяют лагерь. Многие никогда и не слышали ни о каких Эхнатонах с Нефертити, да и вообще о Древнем Египте. (А картинки нравятся всем!). Интеллигенция в КБ, конечно, знает. Есть люди склонные верить в «доисторическую» память Миши Потапова. Большинство же относится скептически, считая, что всё это плод необычной фантазии художника. Но никто над ним не смеется — он пользуется всеобщей симпатией, всеобщим сочувствием. И если Мишенька бредет на остров без обычного ящичка с красками, никто не следует за ним — пусть погрустит и поплачет в одиночестве…

…В Пиндушах, как и во всех лагпунктах был клуб. Как бы ни был плох и захудал самый бедный лесоповальный лагпункт, пусть даже населенный одними «доходягами», уже не способными выработать пайку себе на жизнь, но и в нем обязательно имелся КВЧ (Культурно Воспитательная Часть) и, — хоть крохотный клуб. А как же иначе?.. Или вы забыли, что лагеря — это вовсе не наказание преступника, а его «ПЕРЕВОСПИТАНИЕ»! (Если забыли — прочтите книгу «Беломорканал» под редакцией М. Горького, изд. 1933 г.). А чем же и перевоспитывать, как не приобщением к культуре? Так как же без КВЧ и клуба? За «клубную работу» и начальник лагеря и КВЧ получали премии. Вот почему начальство лагпункта не мешало лагерной интеллигенции «заниматься» клубом, несмотря на любые страшные антисоветские статьи в формулярах, — цена которым была хорошо известна всем НКВДэшникам!

На первый взгляд — парадоксально. Уродливо, извращенное издевательство! Люди с голоду умирают, им бы лишние 200 гр. хлеба, необходимые чтобы выжить, а им — концертик, — песенки под гитару, лихая чечёточка!.. Но это только на первый взгляд.

На самом деле клуб, конечно, никого не «перевоспитывал», но всё же вносил в жизнь лагеря хоть крошечную струйку нормальной жизни, чуточку воздуха, напоминал, что ты, — несмотря ни на что, — еще человек. И это не только для интеллигенции, которая «занималась» клубом, но и для всех зрителей; как для самых безнадежных доходяг, так и для самых отпетых уркаганов, так как какие-то искры человечности сохранялись и у них, хотя «законы» их жизни — были зверски и бесчеловечны…

Итак, в Пиндушах был клуб. Так как лагерь был богатый, это был отдельный большой барак, в котором имелся зрительный зал и весьма приличная сцена. «Клубных волонтёров» и любителей всякого рода сценического искусства было так же достаточно, — благодаря наличию КБ. Ведь инженерно-технический персонал составлял едва ли не треть населения лагпункта.

Воспоминания о Пиндушском клубе и его деятельности тоже связано у меня с Мишенькой Потаповым, каким помню Его в те фантастически далекие времена, когда я встретилась с ним впервые.

В Пиндушеском клубе постоянно устраивались концерты; — среди заключённых нашлись неплохие солисты. Игра одного из талантливых зэков на баяне восполняла отсутствие рояля; были также и гитара, и скрипка, И даже ставились маленькие пьески, типа чеховского «Предложения», если удавалось достать текст, а то и вспомнить по памяти. Зрительный зал, оснащенный деревянными скамьями, был всегда полон, а зрители весьма отзывчивы, включая урок и «отпетых» малолеток, которых всей «колонной» приводили в клуб.

Когда я появилась в Пиндушах, конечно, я примкнула к волонтёрам клуба, тем более, — что к любительской сцене я была причастна ещё до всяких лагерей…

И вот, нам пришла безумная идея — поставить — ни много, ни мало! — «Без вины виноватые»! Островского. Как потом оказалось, идея вовсе не была безумной, и «Без вины виноватые» были поставлены, да еще, с каким успехом! И были повторены ещё три или четыре раза! Я уже упоминала об этой постановке во второй книге моих воспоминаний.

Для ролей, как всегда, не хватало женщин. Кручинину должна была играть я, но Коринкину; как мы ни уговаривали попробовать Раечку Тэн, — она стеснялась и ни за что не соглашалась. Пришлось на роль Коринкиной пригласить нашу дневальную, — бывшую баронессу (настоящую!) довольно-таки преклонного возраста, слегка волочившую одну ногу, но с великолепным «прононсом» и аристократическим «ястребиным профилем». Сыграла Коринкину она весьма неплохо, хотя волновалась ужасно: — Ну как я выгляжу?.. — спрашивала она всех, накладывая грим на свои морщины. — Не стара?.. Правда?!

Мужские роли разошлись отлично — нашелся и Дудукин, и Шмага, а молоденький Коля Ф. (сидевший за гомосексуализм, который в Союзе карался уголовно; — как сейчас, не знаю), оказался очень чутким и трогательным Незнамовым… Не хватало — увы! — Галчихи. Никто не хотел играть Галчиху, да и женщин-то в Пиндушах было — раз, два — и обчёлся. Вопрос о Галчихе оставался открытым. А репетиции уже шли!

Мы не раз звали Мишеньку Потапова прийти к нам в клуб, надеясь отвлечь его от грустных мыслей. Он улыбался, благодарил, но не шёл… Поэтому я очень обрадовалась, когда на одной из репетиций увидела его одинокую фигурку в пустом зрительном зале. И вдруг эта, фигурка, поднялась и спросила тихим и неуверенным голосом: — Может быть, я сумел бы сыграть Галчиху? Может быть, попробовать?