Барбара Такман - Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама

• Название: Ода политической глупости. От Трои до Вьетнама
• Автор: Барбара Такман
• Издательство: АСТ
• Жанр: История
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-17-078928-3

От Троянской войны — до раскола католической церкви и Реформации.

От позорного поражения Британии в Войне за независимость США — до не менее позорной катастрофы, постигшей США во Вьетнаме.

Можно ли было всего этого избежать?

От верного или неверного решения политиков зависит многое, временами — даже слишком многое.

Так что же заставляет власть имущих снова и снова совершать роковые ошибки, имеющие зачастую чудовищные последствия?

Глупость? Некомпетентность? Злой умысел? Чрезмерные амбиции? Или что-то еще?

Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии, размышляет в своей интересной и увлекательной книге о самых известных роковых ошибках политиков в истории человечества…

---

Климент VII скончался, презираемый курией (согласно Гвиччардини), монархи ему не доверяли, флорентийцы терпеть не могли, отпраздновав его кончину кострами, римляне считали папу виновным в разграблении города. Они вытащили из могилы его труп, вонзили меч в сердце и оставили лежать на улице.

Ужасное в своем физическом выражении разграбление Рима казалось людям Божьим наказанием. Значение протестантского движения церковь долго не замечала. Потребовалось время на то, чтобы люди поняли, что происходит. Осознание папством своих ошибок тоже пришло не скоро. В правление преемника Климента VII, Павла III (бывшего кардинала Алессандро Фарнезе), в 1544 году, почти через тридцать лет после выступления Лютера, на Тридентском Вселенском соборе началось долгое и трудное возрождение «того, что было потеряно».

Какие выводы можно сделать из безумств «ренессансной шестерки»? Во-первых, нужно признать, что отношение пап к власти и их поведение в большой степени были сформированы условиями того времени и окружением. Это, конечно же, относится к любому человеку в любое время, но особенно характерно для итальянского правящего класса того экзотического периода. Местные детерминанты папского поведения — в международных отношениях, политической борьбе, в убеждениях, манерах и человеческих взаимоотношениях — необходимо отсеять, чтобы остались только постоянные факторы. Безумство пап заключалось не столько в контрпродуктивной политике, сколько в отрицании любых твердых или последовательных действий, которые улучшили бы их собственное положение или покончили с нарастанием недовольства. Безумием было не обращать внимания на волнение народа. Папы не слышали недовольного ропота, не видели альтернативных идей, оставались невосприимчивы к обращенному к ним вызову. Они не понимали, какое впечатление производит на всех их неподобающее поведение, не чувствовали, как закипает народный гнев. Они не хотели ничего менять и тупо придерживались существующей коррупционной системы. Изменить ее они не могли, потому что были ее частью, выросли из нее, зависели от нее.

Чудовищная экстравагантность и жажда личной выгоды были вторым и не менее важным фактором. Когда Климента VII упрекнули в том, что на первое место он ставит власть папства, а не «благополучие истинной церкви, несущей мир всему христианству», он ответил, что если бы он так действовал, его ограбили бы до последнего сольдо и он не имел бы ничего своего. Возможно, такую причину назвали бы все шесть пап Ренессанса. Никому из них не приходила мысль, что у главы церкви есть более великая задача, чем погоня за «своим». Когда личный интерес ставится прежде общественного, когда политику определяют личные амбиции, алчность и очарование, общественный интерес неизменно уступает, и особенно ярко это проявилось во времена нескончаемого сумасшествия начиная от Сикста IV и до Климента VII. Сменявшие друг друга папы множили вред. Каждый из шестерки оставлял концепцию папства неизменной. Для каждого из них управление церковью, престол святого Петра, было величайшей «кормушкой». За шестьдесят лет эта концепция не вызывала и тени сомнения. На первое место всякий раз выходил личный интерес и становился безумством.

Иллюзия устойчивости, непоколебимости собственной власти и статуса стала третьим признаком безумия. Понтифики полагали, что папство — это навсегда, а недовольство можно подавить, что столетиями и делали с помощью инквизиции, отлучения от церкви и сожжения на костре, и единственной реальной опасностью для высшей власти папы была угроза Вселенского собора, от которого надо защищаться или который следовало взять под свой контроль. Ни один из шестерых не осознавал причин протеста, ни одного не беспокоила собственная непопулярность или уязвимость. Понимание природы института, которым они управляли, было таким недальновидным, что обращалось в свою противоположность. Папы не имели понятия о своей духовной миссии, о том, что они должны служить христианскому миру.

Три постоянные и главные их черты и признаки безумия — полное пренебрежение к растущему недовольству тех, кто им доверял, примат самовозвеличения и иллюзия собственной неуязвимости. В случае с папами эпохи Ренессанса черты эти, усиленные окружающей культурой, от времени не зависели.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ БРИТАНЦЫ ТЕРЯЮТ АМЕРИКУ

1. КТО ПРИШЕЛ, КТО УШЕЛ: 1763–1765 гг.

В XVIII веке интересы Британской империи на американском континенте состояли в поддержании своего суверенитета — ради торговли, сохранения мира и получения выгоды, для чего требовалась добрая воля самих колоний. Но за пятнадцать лет отношения ухудшились — прозвучал выстрел, громкий хлопок которого разнесся по всему миру. Сменявшие друг друга британские правительства видели опасность и принимали меры. Какими бы, в принципе, оправданными эти меры ни были, они тем не менее разрушали добрую волю и на практике оказывались неразумными, а настоять на них можно было только силой. Поскольку сила означала вражду, цена усилий, даже и успешных, оказывалась выше возможного выигрыша. В конце концов Британия нажила в Америке врагов, которых у нее там раньше не было.

Главный вопрос, как мы все знаем, состоял в праве парламента — верховного законодательного органа Британии, но не империи, — взимать с колоний налоги. Метрополия заявляла на них права, а колонисты возражали. Было ли это «право» конституционным, даже и сейчас вызывает вопрос, впрочем, для нашего исследования это неважно. На карту была поставлена большая империя, созданная энергичным творческим народом британской крови. Современный Лаокоон, Эдмунд Берк сказал: «Удержание Америки стоит куда больше для породившей ее страны в экономическом, политическом и даже моральном отношении, чем любая сумма, которую можно получить с нее в виде налогов». Короче: хотя обладание колонией представляло большую ценность, большим пожертвовали ради сиюминутного. Это — феномен из ряда самых распространенных безумств, которые совершают правители.

В 1763 году британцы одержали победу над французами и индейцами в Семилетней войне, однако победа эта породила неприятности. Франция потеряла Канаду вместе с ее континентальными территориями, у британцев вдоль берегов Огайо и Миссисипи появились огромные равнины, населенные непокорными индейскими племенами и франко-канадскими католиками, насчитывавшими около 9000 человек. Не совсем еще изгнанные с континента французы по-прежнему удерживали Луизиану и устье Миссисипи, откуда они вполне могли и вернуться. Управление новыми землями и их оборона означали для британцев новые расходы и выплату процентов национального долга, который война почти удвоила — с 72 до 130 миллионов фунтов стерлингов. В то же время вырос в десять раз и бюджет — с 14,5 до 145 миллионов фунтов стерлингов.

Для закрепления победы необходима была армия, способная защитить территории от индейцев и французов, поэтому нужно было собрать налог с колоний — «для их собственной обороны», как утверждали британцы. Один только намек на постоянную десятитысячную армию у людей XVIII века вызывал не лучшие ассоциации с тиранией. Это и породило враждебное отношение колонистов. Они думали, что британцы их подозревают: дескать, после освобождения от французов колонисты намерены сбросить и британское ярмо. Метрополия планирует «наслать на нас огромное войско под предлогом защиты, а на самом деле она хочет нас поработить, держать нас, — как писал один колонист, — в полном подчинении». Нельзя сказать, что эта мысль не посещала британские головы, но она не была преобладающей, как думали нервные американцы. Поведение метрополии вызвано было не столько страхом перед бунтом в колониях, сколько чувством, что при отражении нападения колонисты не окажут адекватного сопротивления, а потому следует принять меры, чтобы колонии приняли часть ответственности на себя.

Перспектива налогов возбудила в колониях больше воинственности, чем даже ввод армии. До той поры колониальные правительства обсуждали бюджеты и утверждали их на своих собраниях. За исключением таможенных пошлин, регулировавших в ее пользу торговлю, метрополия не облагала налогами североамериканские колонии, и тот факт, что налогообложение еще не было введено, постепенно породил мысль, что подобное «право» отсутствует. Поскольку колонисты не имели своего представительства в парламенте, они объясняли свое сопротивление тем, что англичанин может быть обложен налогом только собственными представителями, однако причиной была обычная реакция на любой новый налог: дескать, «платить мы не станем». Признавая зависимость от короны, колонии считали себя независимыми от парламента, а свои собрания — равноправными парламентским заседаниям. Взаимные права и обязательства не были сформулированы, и обе стороны двигались дальше, не зная правил, хотя и не без ухабов, но как только заговорили о будущем налогообложении и об армии, колонии почуяли покушение на свои свободы, а значит, приближение тирании. Фундамент для конфликта был заложен.