Артур Миллер - Наплывы времени. История жизни

• Название: Наплывы времени. История жизни
• Автор: Артур Миллер
• Издательство: Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-31568-8

История непростой жизни, в событиях которой как в зеркале отразился весь путь развития искусства и литературы прошедшего столетия.

Артур Миллер рассказывает не только о себе, но и о других великих людях, с которыми сводила его судьба, — Теннеси Уильямсе и Элиа Казане, Дастине Хоффмане и Вивьен Ли, Кларке Гейбле, Лоуренсе Оливье и своей бывшей жене, прекрасной и загадочной Мэрилин Монро.

---

— Чернил?

— Я пишу.

— Нет, чернил нет. Я могу предложить шариковую ручку.

— Спасибо. Но я пишу только простой.

— A-а. Так вы писательница?

Тонкий лед. Ее щеки порозовели.

— Ну что вы, я еще только учусь. — Она слегка улыбнулась.

— Отлично. Рад предложить вам шариковую.

— Спасибо. Мне действительно надо чернил.

— Тогда ничем не могу вам помочь.

— Извините. — Она повернулась, чтобы уйти. От обиды голос стал высоким.

Я подошел к окну и с высоты восьмого этажа посмотрел вниз на бассейн. Молодая женщина плыла кролем. Она вышла из воды и стала загорать на солнце, наклонившись, чтобы отжать мокрые волосы. У нее были толстые бедра и широкий зад. Женщины, божественные измученные существа. В юности я особенно остро чувствовал, что им постоянно лгут, — почему они никогда не замечали этого?

Я поехал на пляж, но дул холодный бриз, и там почти никого не было. В ленивости Тихого, в отличие от более резвого, холодного и соленого Атлантического, сердитого и полного идей, всегда чувствуется какая-то апатия, почти одиночество.

Из воды вышла девушка с ньюфаундлендом на поводке. «Да есть миллион красивых девушек», — как-то сказала она мне, когда я любовался ею в новой синей юбке от матросского костюма. Она хотела, чтобы все было сразу, но одно исключало другое: восхищение внешностью таило неуважение к личности, в то время как она бесконечно боялась оказаться незамеченной. Я снял ботинки и шлепал по кромке теплой воды, мягко набегавшей на прибрежный песок. На завтра не было никаких планов, но что-то подталкивало, заставляя спешить и стараться не упустить время. Ради чего? Кто собирает утраченное время? Его нельзя потерять, мы просто транжирим его, выбрасываем, все зависит от человека, а я не хотел больше отказываться от самого себя, вот и все, и решил пожить так какое-то время. Надо было учиться преодолевать внутреннюю апатию, вылечиться, отдавая энергию вовне, открыться навстречу миру, перестав ориентироваться на одну цель, которой не стало.

Разве можно разобраться в себе, тем более понять другого человека? Единственное, что оставалось, — это ирония. Остывающее светило, которое садилось сейчас на моих глазах, где-то вставало раскаленным и новым.

Неужели кто-то всерьез полагал, что это место принадлежит ему? Было странно подумать, что она родилась здесь. Только поэтому я уже не мог понять ее — она верила, что этот город — реальность, а не видение, появившееся невесть откуда.

В такой вечер, когда солнце садилось, «они сказали, что мы едем покататься на машине, а когда остановились, я увидела, что это приют, вцепилась в дверцу и закричала: „Я не сирота, я ведь не сирота!“ Они отрывали мои пальцы, чтобы завести в дом и оставить». Теперь она научилась смеяться над бедными неразумными людьми, которые бросили ее.

Я вернулся к машине и сел, чтобы отряхнуть с ног песок. Прохладная ночь наступает в Калифорнии быстро, как будто в теплой комнате распахнули дверцу холодильника. Первая ночь в приюте убила в ней благословенность жизни, и это чувство умерло в ней. У нее были мать и отец, но при этом не было дома; у нее были корни и своя жизнь. Теперь же то, кем она была, навсегда перестало иметь какое-либо значение. И можно было провалиться в бездну от того, что кто-то о тебе скажет, или потеряться — когда кто-то окинет цепким взглядом. И стать покладистой и пропеть песенку сиротки, очаровывающую своей правдивостью.

Может быть, ее крик означал, что она знает, у нее есть настоящий отец, и он был даже женат на ее матери? Возможно, мать сама во время одного из буйных приступов по возвращении из больницы придумала историю о том, что отец дочери был богатый красавец, отказавшийся признать ее? Терзаемая грехом, подверженная религиозному остракизму, не сама ли эта бедная женщина придумала историю о незаконном младенце, на котором лежит проклятие, обретя в этом оправдание убийству и перенеся факел из своего сердца в сны дочери? Где он продолжал полыхать, увы.

Бен Хехт первый понял, какой клад таит в себе идея ее сиротства, и занялся разработкой, но она сама так никогда и не могла четко ответить, действительно является сиротой или ее лишь на какое-то время отдавали в приют. Похоже, для нее это оставалось столь же неясно, как для ее матери, от которой она только и усвоила, что незаконный ребенок — грех, а грех делает тебя никчемной. Хехт уловил привлекательность этой идеи, ибо если ты никчемен и выглядишь как невинный ребенок, то беззащитен как объект сексуальных вожделений или, если хотите, ты — вольный дух, и никто в мире не властен потребовать отчет в твоих поступках.

Однако тут была закавыка: у нее имелся адрес, корни, своя жизнь, она не была беззащитной и не заслуживала того скрытого презрения, с которым, как всегда кажется этим несчастным, к ним относятся окружающие, с другой же стороны, она была тем, чем ее хотели видеть, — очаровательным сексуальным существом без адреса и без дома. Так кем быть? Все было бы намного проще, если бы в глубине ее души не существовало стремления прожить жизнь осознанно.

В самолете на обратном пути в Нью-Йорк после завершения съемок «Неприкаянных» я пристегивался ремнями, когда в проходе остановился, пробираясь в туалет, полный мужчина лет около семидесяти и, уставившись на меня, спросил:

— Послушайте…

— Знаю, но я — не он. Очень похож, но вы ошиблись.

— Морис Грин?

— Нет.

Теперь уже я не мог сдержать своего интереса:

— А кто такой Морис Грин?

— Как — кто такой Морис Грин! — сказал он, как будто это был Боб Хоуп. — Морис Грин из Пафкипса. Скобяные изделия Грина, не знаете, что ли?

— Ах вот оно как! Нет, вы ошиблись.

— Голову бы дал на отсечение. Простите, — сказал он и пошел дальше, ненароком сбросив с подлокотника мою руку. К счастью, я снова оказался одним из всех, быстро низринутый в национальную реку лиц, катившую свои воды сквозь горловину Америки.

VIII

Впервые мы встретились с ней в Рино, куда она приехала с Анри Картье-Брессоном на съемки «Неприкаянных». Пожалуй, трудно найти фильм, который бы так опекала пресса. Они прибыли последними из дюжины представителей «Магнума», посменно дежуривших там месяцами. Мэрилин сразу полюбила ее за обходительность и доброту, а также редкое среди фотографов отсутствие агрессивности. И отметила свои фотографии, сделанные Ингой Морат, почувствовав в них искреннюю расположенность к себе.

Войдя в бар гостиницы «Мейпс», я увидел, как Хьюстон, сидя за столиком рядом со стройной, благородного вида молодой женщиной-фотографом с короткой стрижкой и европейским акцентом, одновременно показавшейся застенчивой и сильной, смеется, запрокинув голову. Я запомнил стрижку, ясные голубые глаза и скрытую чувственность, но был слишком занят мыслями о неудачах с финалом фильма и поэтому едва помню, о чем говорили. В то, что мы с Ингой будем женаты двадцать пять лет, как явствует на тот момент, когда пишутся эти строки, я бы тогда не поверил. Как совместить лучший период жизни — четвертьвековое совместное существование — с умозрительным заключением никогда не жениться, теперь уже в третий раз! Былые убеждения можно восстановить в памяти, но так же трудно оживить, как узнать будущее. Я был уверен, во мне уже не проснется потребность преодолеть внутреннюю замкнутость и обрести близкого человека, с которым можно будет жить, положившись друг на друга, но она появилась и жила сначала дни, а потом недели и месяцы. В католической Австрии ее родители перед свадьбой, лет около пятидесяти назад, перешли в протестантизм, чтобы иметь возможность развестись, если возникнет такая необходимость. Брак должен существовать ровно столько, сколько ему отпущено, считала она. Поэтому мы поженились, пребывая в состоянии душевной умеренности, с твердыми, но скромными упованиями. При всем постоянстве союз представлялся недолговечным и, оставаясь таким, к нашему удивлению, существует поныне — тростинка, которой можно скорее восхититься, чем уверенно опереться на нее. В конце концов, брак — это повод для взаимного прощения, и она знала, что ей придется многое прощать.

Но тогда я едва взглянул на нее. До того как мы подружились в Нью-Йорке несколько месяцев спустя, мы почти не общались. Будучи намного моложе Картье-Брессона, она несколько лет была его главным помощником в Париже, и теперь они вместе путешествовали по Америке на арендованной им по этому случаю машине. Он хотел пересечь страну, чтобы увидеть ее истинную жизнь. Всю дорогу от Рино до Нью-Йорка они искали, где бы поесть. Будучи европейцами — она австрийка, он француз, — оба допустили глубочайшую ошибку, предположив, что вдоль дороги их ждут уютные ресторанчики с местной кухней. Вместо этого повсюду были закусочные с гамбургерами. По счастью, он захватил маленький электрический кипятильник, рассчитанный на одну чашку воды, — всю дорогу они пили чай и питались салатом.