Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

«…В опере, безусловно, имеются мессианские, библейско-сионистские черты… Новый текст оперы, улучшенный в стилистическом отношении, идеологически остается по-прежнему сомнительным. Больше того, основная тема гонимых и презираемых евреев, мстящих за свою судьбу, в некоторых случаях оказалась усиленной… В новом тексте либретто резче, острее противопоставлены два лагеря — евреи и филистимляне. Так, например, Далила «повышена в ранге» и действует вместе с верховным жрецом филистимлян. Евреи, во главе с Самсоном, «снижены» во второй половине оперы до положения рабов. Но это только сильнее подчеркнуло мессианские мотивы, и слова еврейского старейшины, обращенные к евреям «как поучение толпящимся вокруг молодым»: «…Пусть око за око, зуб за зуб! Да будет так до срока дней!» (здесь и далее выделено в тексте. — Авт.), — приобретают совершенно определенный символический смысл. Можно привести еще целый ряд примеров из текста либретто, вызывающих аналогичные ассоциации: хор евреев «Настало наше время»; проходящий лейтмотивом в финале первого акта монолог Самсона, указывающего на «гриву назорея» — символ могущества древних евреев; или, например, такие «вещие» слова Самсона, обращенные к филистимлянам: «…Но тысячи нас и тьма нас и всех ты не сочтешь…». В тексте встречается большое количество слов-символов из Библии и древнееврейского эпоса, например «земля Ханаанская», «Назореи» или в начале первой картины: «Празднуй, Израиль, солнце вновь засияло. Пал извечный твой враг…». Следует… указать, что замена в большинстве случаев многократно повторяющегося в старом тексте либретто слова «Израиль» «Адонаем» не меняет дела, ибо Адонай — это только вариант древнееврейского слова «господь», «господин». Даже самый финал оперы вызывает большое возражение. Если в старом тексте Самсон обращался к богу и просил его дать силы разрушить храм, чтобы за него (бога) отомстить, то в новом тексте заключительные реплики Самсона приобретают опять-таки многозначительное, символическое значение: «Пришла, пришла пора отмщенья!» Все эти примеры… вызывают большое сомнение в целесообразности постановки этого произведения с таким текстом на сцене Большого театра. Постановка этой оперы, отдельные ее эпизоды могут сыграть отрицательную роль… стимула для разжигания сионистских настроений среди еврейского населения, особенно если учесть некоторые известные факты последних лет»[1236].

После столь негативной оценки злополучной оперы цековскими цензорами Комитету по делам искусств не оставалось ничего другого, как только распорядиться о прекращении всех работ по ее постановке[1237].

Вообще же, на конец 1950 — начало 1951 года пришелся пик кадровой чистки учреждений музыкального искусства. Даже в период антикосмополитической кампании начала 1949 года прессинг на них со стороны властей был заметно слабее. Тогда ЦК действовал, скажем, на руководство ССК большей частью посредством «общественности», спровоцированной угаром шовинистической истерии в стране. Ссылаясь на хлынувшие, как по команде, на Старую площадь подметные письма с угрозами разделаться с Хренниковым за покровительство, которое тот будто-бы оказывал евреям (прилагались даже схемы «еврейского влияния» на генсека ССК через людей из его окружения), Суслов и Шепилов настойчиво «рекомендовали» ему очистить союз от представителей «нерусской национальности». Оказавшись между молотом Агитпропа и наковальней юдофобствовавшей «музыкальной общественности», Хренников вынужден был 19 февраля на партсобрании в ССК еще раз раскритиковать «апологетов формализма» в музыковедении — Д.В. Житомирского, Л.А. Мазеля, С.И. Шлифштейна, А.С. Оголевца, И.Ф. Белзу, а также осудить редактора двухтомной «Истории русской музыки» М.С. Пекелиса, профессора Ленинградской консерватории С.Л. Гинзбурга и других «пропагандистов западного модернизма в музыке»[1238]. Музыкальный генсек должен был также на время расстаться со своим консультантом в секретариате ССК композитором В.А. Белым (главным советчиком во всех делах), переведя его на профессорскую должность в Белорусскую консерваторию. Вместе с тем Хренников распорядился на свой страх и риск принять на работу в ССК бывшего начальника управления музыкального радиовещания Всесоюзного радиокомитета М.А. Гринберга, уволенного оттуда 28 февраля с выговором по партийной линии за «грубейшие политические ошибки» («протаскивал» идеи «буржуазного космополитизма» на радио). Однако долго переносить изматывавшую душу общественную истерию молодой глава творческой организации оказался не в состоянии. Вскоре он, дойдя до полного нервного истощения, тяжело заболел и потому вынужден был временно отойти от дел, взяв продолжительный творческий отпуск[1239].

Но главные испытания были еще впереди. Как уже отмечалось выше, девятый вал антиеврейского натиска властей на учреждения искусства пришелся на конец 1950 года. Тогда Агитпроп осуществил серию массированных кадровых проверок в этой сфере. 25 октября чиновники этого ведомства, обследовав аппарат ССК, доложили Суслову, что среди членов этой творческой организации «на втором месте стоят лица не основной национальности Союза ССР, а именно: русских — 435, евреев — 239, армян — 89…». Приводились данные и по региональным отделениям союза: Москва — 174 русских, 116 евреев, 16 армян; Казахская организация — 6 казахов, 6 евреев; Молдавия — 8 евреев, 5 молдаван, 3 русских; Ростовская организация — 5 русских, 5 евреев и т. д. Основная ответственность за такие «неудовлетворительные» показатели возлагалась все на того же Хренникова, которого обвинили в либерализме и мягкотелости. Мало того, что он не произвел антиеврейских люстраций в аппаратах правлений ССК и Музыкального фонда, редакции журнала «Советская музыка», других центральных организациях союза, так еще из 50 музыкантов, принятых в ССК в 1949–1950 годах, 14 оказались представителями «нерусской национальности». По мнению рассуждавших так проверяющих, образовался кадровый «завал», который следует ликвидировать. В «черный список» лиц, подлежащих немедленному увольнению, они включили всех евреев из числа ближайшего окружения Хренникова в ССК, в том числе его заместителя музыковеда И.Б. Лившица, консультанта по музыке М.А. Гринберга, помощника по планово-финансовым вопросам Л.А. Векслера, главного бухгалтера Г.Д. Блейза и ответственного секретаря секции симфонической и камерной музыки композитора А.М. Веприка. 19 декабря последнего по обвинению в антисоветской деятельности арестовали и через несколько месяцев на основании постановления Особого совещания отправили на восемь лет в лагерь[1240].

Одновременно под национально-селективным «рентгеном» ЦК оказалась и кадровая ситуация в системе Комитета по делам искусств. Скрупулезно, до десятых долей процента, было определено еврейское присутствие в студенческом и профессорско-преподавательском составе Московской консерватории. Было установлено, что на декабрь 1950 года контингент обучавшихся там студентов имеет следующую национальную структуру: 67,2 % русских, 15,0 — евреев, 5,3 — армян, 6,3 % представителей других национальностей. В то же время констатировалось, что «наиболее засоренными одной национальностью» являются классы отделения скрипки, где преподавали профессора А.И. Ямпольский и Л.М. Цейтлин. Но наиболее «вопиющим» было названо то обстоятельство, что евреи захватили абсолютное лидерство в составе первых скрипок молодежного симфонического оркестра консерватории. Они же оказались пользователями примерно двух третей уникальных инструментов старых итальянских мастеров (Страдивари, Амати, Гварнери) из государственной коллекции[1241].

Не обрадовала членов цековской комиссии и кадровая картина, представшая их глазам в Московской государственной филармонии. Вот что они докладывали 2 января 1951 г. Маленкову:

«…В течение ряда лет, особенно в военные и послевоенные годы, в столичной филармонии скапливались артисты и руководители различных разделов концертной работы преимущественно одной национальности. Из 312 штатных работников филармонии 111 евреев. Из 33 руководящих работников, организующих концерты, 17 русских, 14 евреев…».

Критическим вниманием партийно-идеологического начальства не была обойдена и провинция. На основании затребованной от Комитета по делам искусств информации в ЦК был сделан вывод о том, что в таких крупнейших концертных организациях, как Молотовская, Уральская, Воронежская, Хабаровская, Чкаловская, Кемеровская, Владимирская областные филармонии, «руководящие должности занимают лица нерусской национальности». Аналогичное кадровое «неблагополучие» отмечалось также в театрах (столичные театры им. Ермоловой и Драмы и комедии), а также системе Главного управления цирков. Причем по циркам не поленились собрать статистику «в разрезе» «пятого пункта» по всей стране. Потом было доложено наверх, что из 87 директоров, главных режиссеров и главных администраторов цирков 44 — евреи, 38 — русские, 4 — украинцы и т. д.[1242]