Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

«…Продолжить срок работы ОГПУ по сбору валюты до 1 апреля [1930 г.] с тем, чтобы собрать к этому времени 2500 тыс. рублей в валюте».

«Сбором валюты» или, точнее, ее выбиванием путем массовых арестов занималось экономическое управление (ЭКУ) ОГПУ. Первоначально, чтобы принудить арестованных к сдаче сокрытых ценностей, сотрудники этого управления применяли угрозы, шантаж, пытки жаждой, лишением сна и изнурительными допросами. Однако потом в ход были пущены различные изощренные методы, воздействовавшие главным образом на психику узников. Как вспоминал непосредственно участвовавший в этой кампании бывший сотрудник экономического отдела московского постпредства ОГПУ М.П. Шрейдер, руководство ЭКУ из числа евреев (начальник Л.Г. Миронов, его ближайший помощник М.О. Станиславский и др.) дало указание следователям провести с арестованными «валютчиками» еврейского происхождения душеспасительные беседы о том, что их деньги пойдут на созидание нового общества, где не будет места антисемитизму. В случае, если и это не давало искомого результата, в ход шел еще более тонкий прием: исполнение специально приглашенными музыкантами трогательных национально-религиозных мелодий («Плачь Израиля», «Кол нидре» и др.). Это дьявольское средство воздействия на струны еврейской души действовало, как правило, безотказно[274].

Благодаря устранению из советской повседневности так называемого нэпманства, которое в обывательском сознании ассоциировалось с еврейством, власти удалось значительно притушить антисемитские настроения в обществе, которые рассматривались ею как дезорганизующие и деструктивные. В определенной мере та же цель преследовалась в ходе репрессий против обвиненных во вредительстве «буржуазных специалистов», среди которых также было немало евреев. Наиболее жестокая расправа такого рода произошла осенью 1930 года. 22 сентября «Известия» сообщили об аресте, а через три дня уже о казни 48 крупных советских специалистов — «участников вредительской организации в области снабжения населения продуктами» и «организаторов голода в СССР». Эта варварская акция, жертвами которой стали и восемь евреев, вызвала бурю возмущения на Западе. 12 октября по инициативе экономиста Б.Д. Бруцкуса, высланного в 1922 году из СССР, 86 немецких интеллектуалов, в том числе такие известные общественные деятели, как Альберт Эйнштейн и Томас Манн, выступили с протестом. В ответ советские власти использовали свой главный в противоборстве с Западом пропагандистский козырь: 11 декабря Максим Горький заклеймил в «Известиях» западных «гуманистов», вставших на сторону «сорока восьми преступников, организаторов пищевого голода в Союзе Советов…». И надежды большевиков, сделавших ставку на высокий авторитет русского писателя в зарубежных лево-либеральных кругах, полностью оправдались. Первым дрогнул Эйнштейн, снявший свою подпись под протестом, заколебались и другие, после чего начатая было кампания осуждения советского государственного террора сама собой сошла на нет[275].

Несмотря на свертывание пропагандистской кампании борьбы с антисемитизмом в начале 30-х, в последующие годы это зло все же продолжало открыто осуждаться общественностью и преследоваться в партийном и судебном порядке, но уже не как политическое, а как социально-бытовое явление, носящее единичный личностный характер. Скажем, 10 мая 1935 г. снятому месяцем ранее с поста начальника Управления комендатуры Московского Кремля Р.А. Петерсону пришлось объясняться перед секретарем партколлегии Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятовым, почему, будучи комендантом Кремля, он, по словам одного из бывших его сотрудников, говорил, что при подборе на службу по охране рабоче-крестьянского правительства «не нужно принимать нацменов, главным образом евреев», само наличие которых-де возбуждает антисемитские настроения среди красноармейцев. А 24 мая того же года в «Правде» появилась статья, обвинявшая поэта П.Н. Васильева в антисемитской выходке, направленной против его коллеги по перу Д.М. Алтаузена. Этот инцидент широко обсуждался тогда общественностью и завершился тем, что Васильева приговорили к полутора годам тюрьмы. В дальнейшем суды все реже и реже наказывали за подобные вещи, а с конца 40-х годов, с началом массированной кампании борьбы с космополитизмом и еврейским буржуазным национализмом, официальное преследование за антисемитизм фактически прекратилось совсем.

БИРОБИДЖАНСКАЯ АЛЬТЕРНАТИВА.

То обстоятельство, что борьба государства с антисемитизмом постепенно оборачивалась репрессиями против самих же евреев, воспринималось созидавшимся Сталиным аппаратом отнюдь не как нелепый парадокс, а как своеобразная диалектика жизни, ибо наверху с годами крепло убеждение, что массовую юдофобию порождает не столько шовинизм, сколько провоцирует сама еврейская общественная активность.

В зачаточном виде такой «диалектическо»-номенклатурный подход проявился уже в общественно бурном 1927 году, когда исподволь началось свертывание еврейского землеустройства в Крыму. И хотя в этом случае власти действовали исподволь и осторожно (чтобы не лишиться финансовой подпитки, получаемой от «Агро-Джойнта»), тем не менее их намерение «прикрыть» южный проект отчетливо обозначилось, когда 8 апреля ЦК ВКП(б) объявил Ларину выговор и вынудил его вскоре сложить полномочия председателя ОЗЕТа. Поводом к принятию такого решения послужили обострение хронической болезни[276] Ларина, а также его «безответственное выступление» на всекрымском съезде ОЗЕТ 15 октября 1926 г. с обвинениями в адрес В. Ибраимова[277]. Правда, потом выговор сняли, так как 15 января 1928 г. последний был арестован по подозрению в шпионской деятельности в пользу Турции и 28 апреля расстрелян[278].

Отмена партийного взыскания как будто окрылила Ларина, который опять, исполненный надежд и решимости, попытался вдохнуть новую жизнь в свое детище — еврейский Крым. Он участвует в подготовке постановления президиума ВЦИК от 13 августа, которым был окончательно определен размер крымских земель, выделяемых под еврейскую колонизацию. Но поскольку отведена была более чем скромная территория — примерно 2,5 % пустовавших засушливых земель полуострова, Ларин в мае 1929 года направил в ЦК предложение о выделении КомЗЕТу в степном Крыму дополнительных земель (235 тыс. гектаров), ставших бесхозными в связи с произведенным там раскулачиванием, а также предпринятым переселением немецких колонистов в их национальную республику в Поволжье. Кроме того, Ларин для этой же цели предложил провести осушение 125 тыс. гектаров территории озера Сиваш, а также настаивал на закреплении за КомЗЕТом всех земельных переселенческих фондов на Таманском полуострове для создания там хлопкового хозяйства[279].

Однако новая инициатива Ларина была отвергнута в верхах. Максимум, на что пошли власти РСФСР и УССР, было создание в 1927–1930 годах еврейских национальных районов: трех — на юге Украины и двух — в Крыму.

В дальнейшем роль этого региона в решении еврейского вопроса в СССР неуклонно падала, чему в немалой степени способствовали и проблемы, возникшие в ходе начавшейся коллективизации. Ситуация особенно осложнилась после того, как 10 декабря 1930 г. в ЦК обратился секретарь Крымского обкома партии Е.И. Вегер, который сетовал на «засоренность» еврейских переселенцев «социально чуждыми элементами», что подкреплялось следующими данными: в составе 1046 семей, прибывших в 1930 году в Джанкойский район, оказался 531 «лишенец». Вина за это возлагалась на КомЗЕТ, работники которого, по мнению крымского партийного руководства, не увидели «обострения классовой борьбы в деревне» и считали, что «кулака в еврейской деревне нет». КомЗЕТ обвинялся также в том, что «фактически сдал свои позиции «Агро-Джойнту» — «капиталистической американской организации». «В результате, — возмущался Вегер, — получается дикая картина, когда местные работники КомЗЕТа совместно с «Агро-Джойнтом» выступают в качестве защитников еврейских переселенцев от советской власти и партии, проводящих хлебозаготовки и собирающих налоги»[280].

Для разбора этого «сигнала» была создана специальная комиссия под председательством А.С. Енукидзе, который занял в общем-то благожелательную позицию в отношении КомЗЕТа. Пытаясь защитить Смидовича и других руководителей этой организации, он включил в комиссию Ларина, подготовившего обстоятельную записку о шестилетней работе КомЗЕТа в Крыму и отметившего в качестве его достижений то, что площадь пашни еврейских хозяйств на полуострове выросла за это время в 20 раз, составив к 1930 году 94 тыс. гектаров, то есть 10 % от всех посевов.

Однако Л.М. Каганович, который в ту пору верховодил в аппарате ЦК, был настроен явно против КомЗЕТа. Подобно главе испанской инквизиции Торквемаде[281], в жилах которого также текла еврейская кровь, он готов был порой пожертвовать соплеменниками, чтобы доказать собственную правоверность. Выступив на заседании комиссии, Каганович заявил без экивоков: «Я считаю, что в КомЗЕТе имеются элементы сионизма…». На помощь Смидовичу и другим сторонникам крымской аграризации евреев невольно (а может быть, и вольно) пришел д-р Розен, когда 30 января 1931 г. направил в адрес КомЗЕТа резкое по тону послание, гласившее: