Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

С этого же времени латинская графика, ранее введенная в союзных и автономных республиках, стала заменяться на русскую. Особенно этот процесс активизировался с конца 1938 года, после перевода на кириллицу татарской письменности. В середине 1939-го то же самое произошло в Азербайджане, в конце того же года — в Таджикистане и Узбекистане, в мае — октябре 1940-го — Туркменистане и Казахстане, а еще через год — даже в Монголии[419].

Официальное осуждение латинизации письменности послужило одним из поводов к началу давно назревавшей чистки кадров в Наркомпросе, который считался инициатором и проводником этой политики. Кроме того, и А.В. Луначарский, и сменивший его в 1929 году на посту наркома А.С. Бубнов (ранее работал заведующим Агитпропом ЦК и начальником политуправления РККА), да и замнаркома Н.К. Крупская культивировали в этом ведомстве дух интернационального большевизма и слишком слабо откликались на патриотические веяния в партийной пропаганде[420]. Кампания придирок к руководству Наркомпроса началась с того, что 27 июня 1936 г. Жданов предложил на заседании политбюро осудить чрезмерное увлечение в этом ведомстве западной «буржуазной наукой» — педологией в ущерб развитию традиционной педагогики. Уже 4 июля последовало соответствующее постановление, отменявшее преподавание педологии, а также запрещавшее учебники по этой дисциплине и тестирование умственных и психических возможностей учеников, «обусловленных якобы наследственными факторами, биологической и социальной средой»[421].

После того как 12 октября 1937 г. Бубнов, «как не справившийся со своей задачей и систематически срывавший работу по просвещению…», был отстранен от руководства Наркомпросом, вместо него назначили ставленника Жданова П.А. Тюркина, работавшего перед этим председателем Ленинградского облисполкома, а еще ранее — в Нижнем Новгороде. Дабы продемонстрировать свое усердие, новый нарком сразу же развил энергичную деятельность по разоблачению «преступлений» бывшего руководства Наркомпроса. К 25 октября Тюркин подготовил для председателя СНК РСФСР Н.А. Булганина записку на имя секретарей ЦК Жданова и Андреева, в которой на Бубнова возлагалась ответственность за такие «последствия вредительства», как неуспеваемость учащихся и «нестабильность» учебного процесса. А еще через два дня оргбюро ЦК отменило «все вредительские и неправильные приказы» бывшего руководства Наркомпроса и благословило кадровую чистку его личного состава. К тому времени Бубнов уже несколько дней как пребывал на Лубянке (был арестован 23 октября), что, впрочем, не заставило Сталина отказаться от выполнения формальной процедуры: 4 декабря (то есть задним числом) он через политбюро вынес на голосование «опросом» членов и кандидатов в члены ЦК предложение о выводе из его состава Бубнова и некоторых других «врагов народа», оказавшихся «немецкими шпионами и агентами царской охранки». 1 августа 1938 г. Бубнов был расстрелян по приговору военной коллегии Верховного суда СССР. Такая же участь постигла почти всех, кто входил в его «команду» — членов коллегии Наркомпроса М.С. Эпштейна и М.А. Алексинского, а также А.П. Пинкевича, С.М. Каменева, М.М. Пистрака, С.А. Гайсиновича и других видных ученых-педагогов и организаторов народного образования. Волна массовых арестов прокатилась и по аппаратам региональных органов народного образования — в республиках, краях и областях. 9 июня 1938 г. оргбюро ЦК приняло решение о ликвидации существовавшего при Наркомпросе Союза эсперантистов СССР, входившего в состав Интернационала пролетарских эсперантистов. В обоснование этого шага утверждалось, что «переписка между эсперантистами СССР и капиталистических стран проходит без надлежащего контроля, что позволяет использовать эсперанто для шпионской и контрреволюционной работы». Очень скоро арестовали бывшего генерального секретаря ЦК Союза эсперантистов СССР Э. Дрезена и других видных лингвистов[422]. Так в пароксизме шпиономании Сталин, сам увлекавшийся когда-то эсперанто, поставил крест на романтической идее академика Н.Я. Марра создать «всемирный коммунистический язык».

На смену лингвистическим проектам в духе революционного космополитизма приходит осознание советскими верхами особой роли русского языка в консолидации народонаселения СССР. Еще в 1935 году в программы национальных школ РСФСР вводится обязательное его преподавание. Однако это решение выполнялось отнюдь не везде и не в полном объеме; максимум, чего удалось первоначально добиться, причем далеко не во всех школах, — это проведение четырех уроков русского языка в неделю. Тем не менее на октябрьском (1937 г.) пленуме ЦК ВКП(б), списавшем эти недостатки на козни «врагов народа», пробравшихся в Наркомпрос и его местные органы, было решено пойти еще дальше: начать обязательное изучение русского языка во всех национальных школах Советского Союза. К середине февраля 1938 года соответствующий проект постановления был представлен Тюркиным на рассмотрение специально созданной в ЦК комиссии, в которую вошли сам нарком просвещения, секретари ЦК Жданов и Андреев, а также Н.К. Крупская[423]. Последняя довольно скептически отнеслась к готовящемуся нововведению. К состоявшемуся 7 марта в ЦК совещанию по этому вопросу она подготовила на имя Сталина эмоциональную по тону записку, в которой были и такие строки:

«…мы вводим обязательное обучение русскому языку во всем СССР. Это хорошо. Это поможет углублению дружбы народов. Но меня очень беспокоит, как (выделено в тексте. — Авт.) мы это обучение будем проводить. Мне сдается иногда, что начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм… Среди ребят появилось ругательное слово «жид», малышка говорит: «Дедушка, я не хочу быть латышкой». Правда, пока это отдельные случаи, но все же нужна известная осторожность»[424].

Однако Сталин, и прежде мало считавшийся с мнением вдовы своего учителя, теперь не желал замечать его совсем. 13 марта он вместе с Молотовым подписал постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), которым предусматривалось введение с 1 сентября преподавания русского языка со 2–3 классов «как предмета изучения в школах национальных республик и областей». Местным властям предписывалось, «разоблачая и в корне пресекая буржуазно-националистические тенденции к подрыву русского языка в школах», «уделить должное внимание» выполнению этой директивы, в которой вместе с тем подчеркивалось, что «родной язык остается основой преподавания в национальных школах и не подлежит ущемлению»[425].

Что же до Крупской, то летом того же года Сталину подвернулся удобный случай одернуть ее за излишнее прямодушие. 5 августа по воле вождя появилось на свет постановление политбюро «О романе Мариэтты Шагинян «Билет по истории», часть 1-я — “Семья Ульяновых”». В нем в резких эпитетах осуждалось «поведение» Надежды Константиновны как «недопустимое» и «бестактное». Имелось в виду то, что та «давала о рукописи политические отзывы… превращая… общепартийное дело — составление произведений о Ленине — в частное и семейное дело и выступая в роли монопольного истолкователя обстоятельств общественной и личной жизни и работы В.И. Ленина и его семьи, на что ЦК никому и никогда прав не давал». Было решено апокриф Шагинян «из употребления изъять» и впредь «воспретить издание произведений о Ленине без ведома и согласия ЦК ВКП(б)»[426].

Серьезность сделанных в постановлении выводов свидетельствовала о том, что при его подготовке Сталин руководствовался отнюдь не только желанием излить застарелую неприязнь к вдове Ленина. Дело в том, что в книге Шагинян раскрывалась, хотя и не полностью, генеалогия рода Ульяновых, на основании которой читатель мог сделать вывод о том, что предками Ленина были не великороссы, а калмыки, шведы и представители других национальностей. Тогда как Сталин при каждом удобном случае утверждал, что Ленин, да и он сам принадлежат к великой и передовой в культурно-историческом отношении нации мира — русским. К тому же хотя предки Ленина по материнской линии и были обозначены в книге как малороссы, Сталин имел все основания подозревать писательницу, широко знакомившуюся с архивами и близко общавшуюся с родственниками пролетарского вождя, в том, что она не может не знать, что в жилах его матери текла отнюдь не украинская, а еврейская кровь. Раскрытия же этой семейной «тайны» Ульяновых популист Сталин, знавший не понаслышке о массовом бытовом антисемитизме в стране, не мог допустить ни при каких обстоятельствах.

Самому же Сталину о еврейских корнях своего учителя стало известно еще при его жизни. Как рассказал в июне 1923 года А.И. Рыков меньшевику Б.И. Николаевскому, советское руководство, идя тогда навстречу пожеланиям врачей, лечивших Ленина и не исключавших, что причиной его тяжкого недуга может быть наследственное заболевание, направило на Украину «целую экспедицию» для сбора сведений о родственниках больного. В результате, в частности, «по вопросу о сифилисе ничего определенного» добыто не было, однако старый большевик А.Я. Аросев (работал в Институте В.И. Ленина), принимавший участие в той экспедиции, позднее поведал Николаевскому, что ему тогда удалось кое-что узнать о деде Ленина — «еврее из кантонистов»[427]. Проверить эти данные и начать широкий сбор документальных материалов для написания научной истории семьи Ульяновых секретариат ЦК РКП(б) поручил 14 ноября 1924 г. сестре Ленина и одному из организаторов его музея А.И. Елизаровой. Та вместе с другой сестрой, М.И. Ульяновой, сразу же выехала в Ленинград, где в архиве департамента полиции царского Министерства внутренних дел были уже выявлены документы об отце матери Ленина. Теперь уже точно удалось установить, что это Сруль (Израиль) Бланк, рожденный в семье житомирского мещанина-торговца Мойте Ицковича Бланка. После крещения в 1820 году по православному обряду он, взяв имя Александр и отчество Дмитриевич (по имени своего крестного отца Дмитрия Баринова), получил разрешение на поступление в Императорскую медико-хирургическую академию в Санкт-Петербурге. Потом была государственная служба по медицинской части в Смоленской, Пермской и Казанской губерниях. Дослужившись до чина статского советника, А.Д. Бланк в 1847 году вышел в отставку и уже как дворянин приобрел небольшое поместье Кокушкино, в котором впоследствии неоднократно и подолгу бывал Владимир Ульянов-Ленин, кстати, так до конца жизни, если верить документам, никак не проявивший своей осведомленности в том, что касалось национального происхождения его деда по матери.