Г. Костырченко - Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

• Название: Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.
• Автор: Г. Костырченко
• Издательство: «Международные отношения»
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-7133-1071-Х

Первое фундаментальное научное исследование об использовании антисемитизма как одного из инструментов осуществления тоталитарного Сталинского режима. Базируется на документальной основе с привлечением ранее засекреченных материалов из архивов высших органов КПСС и советского государства. Прослеживаются два тесно связанных между собой процесса: сосредоточение абсолютной власти в руках Сталина и его перераставшие в юдофобию целенаправленные практические действия, усиливавшееся стремление списать реальные политические проблемы на происки «еврейских националистов».

Исследование содержит обоснованные выводы о необходимости преодоления антисемитизма как формы национальной нетерпимости с целью дальнейшей этнополитической интеграции народов России.

---

«Товарищ Сталин! В искусстве действуют враги. Жизнью отвечаю за эти слова».

Далее в письме эти «враги» разоблачались с бескомпромиссной решительностью:

«Виновники дезориентации театров… группа ведущих критиков, замаскированных космополитов, формалистов, занимающих основные позиции в критике, направляющих мнение недалеких руководителей даже таких газет, как «Советское искусство» и «Известия». Их главари: Юзовский, Мацкин, Гурвич, Альтман, Бояджиев, Варшавский, Борщаговский, Гозенпуд, Малюгин. Эти критики поднимают низкопробные пьесы, пристраивают в театры таких пасквилянтов на нашу действительность, таких ловкачей и дельцов, как Масс, Червинский, братья Тур, Прут, Финн, Ласкин и проч. Космополиты пробрались в искусстве всюду. Они заведуют литературными частями театров, преподают в вузах, возглавляют критические объединения: ВТО, Союза писателей, проникли в «Правду»… «Культуру и жизнь»… в «Известия»… Эта группа крепко сплочена. Скептицизмом, неверием, презрительным отношением к новому они растлевают театральную молодежь и людей недалеких, прививая им эстетские вкусы, чему, кстати, очень помогают пошлые заграничные фильмы, заливающие экраны (низкопоклонничество перед Западом, отрицательное отношение к явлениям нового в нашей жизни)… Бороться с ними трудно. Они уважаемы и занимают ответственные посты. Людей, осмеливающихся выступить против них, подвергают остракизму через своих приверженцев и ставленников во всех нужных местах, создают вокруг протестующих атмосферу презрения, а их принципиальную борьбу расценивают как склочничество. Вокруг советских партийных пьес сознательно устраивают заговоры молчания[783]. На спектакли «Великая сила», «Хлеб наш насущный», «Обида», «Московский характер» эти знатоки не рекомендовали писать рецензии, а в газете слушались их «квалифицированных советов»…Все эти космополиты-деляги не имеют любви к советскому, «мужичьему» (Юзовский о Л. Леонове) искусству. У них нет национальной гордости, нет идей и принципов, ими руководит только стремление к личной карьере и к проведению европоамериканских взглядов о том, что советского искусства нет. Эти «тонкие» ценители страшно вредят, тормозят развитие искусства…Товарищ Сталин! Личных интересов я уже не имею. Мне 50 лет. Жизнь прожита. Даже мое богатырское здоровье больше не выдерживает той борьбы, которую честно веду с врагами в искусстве всю свою сознательную жизнь. Лично я ничего не достигла, потому что меня хоть и считали талантливой, но отовсюду изгоняли за нетерпимый характер. Иголкой копаю колодезь, но тем радостней бывает, когда вдруг брызнет из него животворная вода, если Ваше око направляется в эту сторону»[784][785]

Тем временем приближался день открытия XII пленума правления ССП. Решением политбюро от 16 ноября это должно было произойти 15 декабря. Однако вследствие закулисной борьбы, развернувшейся между Фадеевым и Агитпропом, требовавшим отложить пленум и не одобрившим доклад руководства писательского союза на нем, пленум начал свою работу только 18 декабря. Игнорируя запрет Шепилова, с основным докладом выступил Софронов. Хотя, тот и держался уверенно и даже с некоторой бравадой, не сомневаясь в тайной поддержке сверху, однако дальше общих фраз и ответных выпадов в адрес отдельных критиков, ругавших его пьесы, все же не пошел. Потом слово взял Фадеев, который был настроен более решительно. Он обвинил театральных критиков не больше и не меньше как в идеологическом вредительстве, которое, по его словам, выразилось в том, что они «в первую очередь стремятся подбить ноги советским драматургам, отражающим новое в советской жизни»[786]. Тем самым был задан агрессивный тон развернувшейся следом дискуссии и предопределен характер принятой потом резолюции, резко осуждавшей группу театральных критиков.

Возмущенная неповиновением в подведомственной сфере, агитпроповская верхушка, пребывая в первые дни после пленума во власти начальственного гнева, не могла трезво разобраться в происшедшем и тем более понять, что скрывается и кто стоит за вызывающим поведением Фадеева и его сторонников. Захлестнутый негодованием Шепилов запретил редакциям «Литературной газеты», «Культуры и жизни», «Советского искусства» и «Известий» печатать материалы писательского пленума. Сотрудникам «Советского искусства» пришлось поэтому снять перед самым выходом номера уже сверстанный доклад Софронова и речь Фадеева, заменив их кратким отчетом о пленуме. Когда же руководство этой газеты обратилась в ОПиА за официальным разъяснением, то получило хотя и витиеватый, но достаточно ясный ответ:

«Союз советских писателей — творческая организация, и его решения для газеты «Советское искусство» не обязательны, у нее должна быть своя линия»[787].

И только после того, как 22 декабря «Литературная газета» дала «вдруг» пространное изложение выступления Фадеева, а на следующий день «Правда» разразилась объемной статьей Софронова[788], в которой утверждалось, что подконтрольные Агитпропу издания («Театр», «Советское искусство») «предоставляют свои страницы снобистской, чуждой советскому искусству критике», до Шепилова и его сотрудников начал доходить истинный смысл складывавшейся ситуации. Почуяв неладное, они бросились обзванивать знакомых критиков, прося их подготовить письма советскому руководству о том, что Фадеев и его окружение обманывают партию. Однако большинство из них, будучи напуганными и подавленными происходившим, наотрез отказались. Не потеряли присутствия духа лишь И.Л. Альтман, прозванный друзьями «наш пламенный Иоганн», а теперь заявивший, что «мы еще поборемся», и А.М. Борщаговский, которого Симонов и работник Агитпропа Прокофьев уговаривали обратиться к Сталину. Но все оказалось напрасным. Агитпроп и театральные критики потерпели поражение. Последовавшие вскоре события[789] заставили всех их убедиться в этом.

АГИТПРОП ПЕРЕСТРАИВАЕТСЯ…

В первой половине января 1949 года Шепилов, желая «прощупать» настроение «хозяина», в ходе очередного визита к нему осторожно упомянул о жалобах театральных критиков на гонения со стороны руководства ССП и в доказательство своих слов выложил на стол письмо Борщаговского. Однако Сталин, даже не взглянув на него, раздраженно произнес: «Типичная антипатриотическая атака на члена ЦК товарища Фадеева». Оказывается, накануне «хозяин» принимал партийного руководителя Москвы Попова, имевшего репутацию грубого солдафона и крайнего шовиниста. Докладывая о положении дел в столице, тот как бы между прочим обмолвился, что Фадеева-де при попустительстве Агитпропа затравили космополитствующие критики, а он из-за своей скромности не смеет обратиться к товарищу Сталину за помощью[790].

Окрик вождя поверг Шепилова в шок, а запоздалое прозрение породило панику. Ему, баловню судьбы, лихо вскарабкавшемуся на идеологический олимп партии, было что терять и за что опасаться. Если раньше глава Агитпропа и его сторонники действовали сообща, то теперь стали спасаться в одиночку и любой ценой. Желая продемонстрировать Сталину верноподданнические чувства и вымолить у него прощение за неосмотрительные заигрывания с театральными критиками, Шепилов представил на утверждение политбюро не первой свежести проект решения о ликвидации советской англоязычной газеты «Moscow News». Это издание, воспринимавшееся номенклатурными ура-патриотами как некий осколок западного либерализма и рассадник космополитических идей, давно уже дышало на ладан. Еще 5 января 1948 г. Шепилов настоятельно рекомендовал Жданову закрыть его, обосновывая это «нежелательным» национальным составом работников редакции: русских — 1, армян — 1, евреев — 23, прочих — 3. Однако тогда Жданов, видимо, колебался. Только 12 июля, когда тот фактически уже сдал дела Маленкову, его удалось уговорить пойти на эту меру, и он завизировал проект соответствующего решения. Но с последовавшей вскоре смертью Жданова аппарат ЦК погрузился в решение куда более насущных для него кадровых вопросов и документ положили под сукно, решив ограничиться паллиативом — чисткой в редакции[791]. И вот теперь, с выходом в свет постановления политбюро от 20 января 1949 г. в истории о «Moscow News» была поставлена логическая точка[792].

Вскоре расправились и с главным редактором этого издания М.М. Бородиным (Грузенбергом), личностью весьма примечательной. Начало его биографии было связано с Витебском, где он юношей освоил профессию молотобойца и вступил в Бунд. В 1903-м присоединился к большевикам, став профессиональным революционером (партийная кличка — «Кирилл»), Выехав в 1904-м за границу, в Берне познакомился с Лениным. Через два года был избран делегатом IV (объединительного) съезда РСДРП в Стокгольме. Затем находился в США, пока в мае 1918 года не был вызван в Советскую Россию Лениным, который направил его со специальным заданием по линии Коминтерна через скандинавские страны и Англию в Новый Свет. Туда Бородин доставил известное письмо Ленина «К американским рабочим». В 1919-м Бородин уже в качестве дипломата представляет Советскую Россию в Мексике. Потом с пропагандистской миссией отправляется в Европу, но был схвачен английской полицией, и 1921–1922 годы провел в тюрьме Глазго. С 1923 года находился в Китае в качестве главного советника от правительства СССР при Гоминьдане, принимал участие в руководстве Национальной революционной армией во время ее Северного похода летом 1926-го. Однако в следующем году, после неожиданного антикоммунистического маневра Чан Кайши и его переориентации на капиталистический Запад, Бородин был отозван в Москву. Там ему пришлось расплачиваться за провал стратегической установки Сталина, предполагавшей большевизацию Гоминьдана и последующее его вступление в Коминтерн. В мае 1929 года политбюро инкриминировало Бородину «крупнейшие политические ошибки оппортунистического характера и крупнейшие дисциплинарные проступки…», якобы совершенные им в Китае. Поскольку тогда же было признано недопустимым в дальнейшем поручать опальному коминтерновцу «ответственную работу специфически политического характера», он вынужден был заняться журналисткой деятельностью. С 1932-го и вплоть до конца 40-х жизнь Бородина была связана с редакцией «Moscow News» (правда, после войны он работал еще и в Совинформбюро заведующим отделом печати Китая). В декабре 1948 года, когда начались антиеврейские гонения, Бородин, случайно встретив на улице бывшего коллегу по Совинформбюро И.С. Юзефовича (рассказ о нем впереди), обреченно произнес: