Владимир Петров - Черемша

• Название: Черемша
• Автор: Владимир Петров
• Издательство: Прапор
• Жанр: Роман
• Год: 1980

Роман лауреата премии имени А. Фадеева Владимира Петрова воскрешает время легендарных первых пятилеток, когда в борьбе и лишениях ковался фундамент экономической мощи Страны Советов.

Каждый трудовой день далёкой стройки озарён тревожными отблесками военного предгрозья, насыщен остротой и непримиримостью схватки, которую ведут строители — сибиряки и украинцы — с затаившимся классовым врагом. Как и по всей стране, здесь, в таёжной Черемше, в буднях стройки рождается новое время, закаляются новые люди, стойкие, сильные волей и духом — будущие солдаты, выстоявшие и победившие в Великой Отечественной войне.

---

Вот примерно таким образом… Ну, а дальше (если бы пришлось следовать военно-бюрократическим канонам) — подпись, печать и дата. А также кодированное название операции. Например: "Плотина", "Ночной гром" или что-нибудь более эффектное (над этим стоит подумать, имея в виду последующий подробный отчёт).

Шилов отправился на кухню, достал из чулана охотничий рюкзак и стал укладывать туда дорожные припасы: спички, соль, папиросы, консервы. Перелил из бутылки водку в походную баклажку. Теперь надо было разыскать карманный фонарик.

— Что это значит, Вики? Опять собираешься на охоту? — на пороге, заполнив весь проём кухонной двери, стояла Леокадия Леопольдовна.

Шилов досадливо поморщился: нелёгкая принесла! Ведь только что развешивала бельё во дворе. Опять он недооценил её поразительную способность быстро и бесшумно шмыгать по комнатам. Вес буйвола, походка — балерины.

— На охоту…

— В будний день? Сегодня?

— Не знаю. Может быть, завтра.

— Странно… — экономка мизинцем поскребла першие усики над губой, подозрительно нахмурилась. — Но ты же сам говорил, что охотничий сезон ещё не начался? Ты способен на браконьерство?

— А почему бы нет? — огрызнулся Шилов, запихивая в рюкзак брезентовый плащ-дождевик.

— Я знаю, что это за "браконьерство". Я догадываюсь! — экономка прошла на кухню, грузно плюхнулась на табуретку и неожиданно заревела басом: — Вики! Если ты мне изменишь, я не выдержу! Я покопчу с собой…

— Тьфу, чёрт побери! — выругался Шилов, поднимаясь с колен. — Да перестань ты, прекрати выть сию минуту! Боже, как ты мне надоела со своей ревностью и подозрениями!

— Я женщина, Вики, — всхлипнула экономка. — Любящая женщина.

Дьявол ты, а не женщина! — в сердцах подумал Шилов. Вот уж поистине крест мученический взвалил на себя! Ведь уговаривали друзья: не бери, зачем тебе эта женоподобная бегемотиха? Сплошной шокинг. Не послушался, рассчитывал на полусемейную маскировку. А она вот уже третий месяц жилы тянет, живьём сожрать готова из-за ненасытной своей ревности.

Ну погоди, завтра среди ночи не так заголосишь, сразу вспомнишь свой купеческий домик на Шаболовке. И поделом: за каким лешим надо было переться на крап света?

Шилов на мгновение представил колоссальный водяной вал, который внезапно обрушится на посёлок, сметая и сокрушая всё на своём пути… И почувствовал нечто похожее на жалость к этой любвеобильной глупой толстухе. Может быть, утром отправить её с обозом в город по какому-нибудь делу? Нет, не стоит. Она же первая шум подымет, догадается, что спроваживает её умышленно. Ну что ж: каждому своё, как говорили древние римляне…

— Иди топи баню, — сухо приказал Шилов. — Вечером буду мыться.

— Как, Вики? — удивилась Леокадия Леопольдовна. — У нас же баня в "чистый четверг"? По традиции.

— К чёрту традиции! Делай, что тебе говорят!

Он разъярённо топнул ногой, и экономка мигом выкатилась из комнаты.

Всё должно быть как перед настоящим боем: обязательное мытьё, чистое бельё и… молитва. Молиться он ещё не разучился, тем более, что из всех "приворотных" молитв знал только одну, предбоевую: "Даруй нам святой великомученик победоносец Георгий…"

Может, это была просто блажь, мистическая чепуха, но он не хотел пренебрегать привычкой, которая сложилась в смутные годы гражданской войны и не однажды с удивительным постоянством оправдывала себя.

С рюкзаком, конечно, получилась накладка: напрасно он поторопился… Это и завтра сделать не поздно было. Ну да ничего: от Леокадии ничто никуда не уходит. А всё, что случится потом, решит завтрашняя ночь.

Берлин передавал спортивные репортажи — Германия жила Олимпийскими играми. В перерывах выступали вожди Гитлерюгенда, хвалились рекордами арийской молодёжи, склоняли во всех падежах бойкое слово "национал-зоциалисмус" и дерзко кричали "Зиг-хайль". Клич этот переламывался на радиоволнах эфира, двоился, троился, уходил куда-то далеко в тёмные глубины космоса, отдаваясь гулким тоннельным эхом.

Слушая, Шилов хорошо представлял себе раскрасневшиеся решительные лица белобрысых юных вождей, посмеиваясь про себя, кивал: да, это неплохо, бирензуппе! Такие мальчики способны маршировать сколько угодно, способны клацать каблуками до тех пор, пока под ногой будет что-нибудь твёрдое. Если понадобится, они запросто обмаршируют весь земной шар, по любому меридиану: с песней, под бой барабанов и треск новеньких "шмайсеров".

Потом диктор-пропагандист на всю катушку чехвостил "Советише Руссланд", не особенно стесняясь в выражениях и эпитетах. Приводил "неопровержимые данные" о росте агрессивности Красной Армии, которая уже сегодня имеет под ружьём "двенадцать миллионов солдат и сорок подлодок на Балтике", потом сообщил, что над немецкими дипломатами в России нависла серьёзная угроза…

От Лиги наций летели пух и перья, особенно в связи с недавним предложением Максима Литвинова об изменении Устава (усиление коллективной безопасности и действий против агрессора). Ниточки-то, в конце концов, тянулись в Испанию, где вовсю полыхала война и где франкистские фаланги шли в атаку бок о бок с "ребятами Муссолини" и "голубоглазыми бестиями" из СС.

Шилов выключил приёмник и подумал, что именно с этого международного обзора надо будет начать деловой инструктаж Евсея Корытина — пусть болван поймёт, что ближайшей ночью они идут не на пустяковую вредительскую диверсию, а на крупное политическое дело, которое эхом отзовётся в западных мировых столицах. И что оба они не какие-нибудь отщепенцы-рецидивисты, а бойцы единого огромного фронта — на дальнем фланге, указанном самой историей.

Глава 27

Не нравилась Гошке новая работа — чем дальше, тем больше становилась не по душе. Из-за этакой работы дёрганая жизнь складывалась: сутки — в карауле, другие — на отдых, потом — "служебный день" (хозработы разные — кто куда пошлёт). И сызнова — та же шарманка.

Стояние в сторожевом посту сразу опостылело Гошке. А ну-ка четыре часа проторчи чурбаном безгласным на одном месте, потом ещё да ещё по четыре! И солнце тебя палит, и комарьё жрёт, а ты стой стоймя, хлопай гляделками, разговаривать, курить — не моги! А уж про выпивку вовсе забудь.

Что это за жизнь?

Главное, уговору такого не было — вот от чего обидно. Гладко стелил товарищ Шилов, нечего сказать, — "ответственная должность", "масса личного времени", "конный разъезд"… А оказалось — через день — на ремень, по вечерам — за швабру. И вместо личного времени калёная корытинская рожа, дубовые его кулачищи, каждый из которых, как пивная кружка. Только попробуй пикни, сразу орёт: "Пререкание!" — и тычет под нос: понюхай да зажмурься.

Никаких тебе лошадей, никакого "конного дозора" и в помине нет. Кругом сплошная пехтура, прижимистые мужики-охраиники. Правда, два дня назад начВОХР Корытин взял Гошку в так называемый "конный разъезд". Объехали по берегу пол-озера, а потом Корытин завернул на пасеку, где и пропьянствовали всю ночь.

Нет, не нравилась такая служба…

С тем же почтовым мешком заваруха непонятная получилась. Лётчица сослепу его в воду сбросила, а он; который с плотины сигал, жизнью своей, можно сказать, рисковал, — он же и виноват оказался! Товарищ Шилов, большой начальник, именно на него, на Полторанина, раскричался: почему подмоченное, почему всё расклеенное? Ну при чём здесь он?

Теперь вот парторг Денисов на беседу вызывает, тоже, наверно, вздрючку приготовил. А за что? Драк, вроде, никаких не было, от всяких там оскорблений Гошка воздерживается — форма не позволяет.

Надо, пожалуй, прихватить с собой туесок мёду. Когда к людям с подарком — они добрые делаются. К тому же, говорят, Денисов прихворал, а больному мёд на пользу.

Жена Денисова поначалу упрямилась, не хотела пускать Гошку: спит, мол, больной. Однако Денисов услыхал разговор из огорода (за избой, в затенке, стояла его кровать) и велел привести к нему "знакомого товарища". Гошке это очень понравилось: ишь ты, помнит! Даже по голосу узнал.

Он прошёл в огород, поздоровался с Денисовым, который полулежал на подушках, приглядываться не стал: больной как больной (они, больные, не любят, ежели их разглядывают). Обратил внимание на ворох газет.

— Политику читаете?

— Ага, — кивнул парторг. — Сводки из Испании просматриваю. Уж больно они беспокоят меня.

— Далеко! — усмехнулся Гошка. — До нас не докатится.

— Как сказать… Земля-то круглая. По ней только покати — само докатится. Ну, как дела на плотине?

— Сооружается в ударном темпе согласно пятилетке. Идёт на вырост. Ну, а мы — охраняем. Как положено.

Остро пахло мокрыми утренними грядками, укропом и мятой, что зелено топорщилась у самой завалинки. Гошка с удовольствием потянул носом и подумал, что Денисову тут должно быть неплохо: сиди себе газетки почитывай да поглядывай, как соседские котята шныряют в картофельной ботве. Только скучно, наверно, болеть всегда скучно.